Сезон, откройся!

Премьерой спектакля "На задворках" открылся юбилейный сезон в Русском драматическом театре.

"На задворках" Оскара Лутса действует более тридцати человек, ведущих жизнь пьяной, трущобной окраины большого города, где от опрятной бедности полшага до насилия и стрельбы; от валяния под забором полшага до глубин философской мысли; от великой любви полшага до грязненького разврата; от готовности пожертвовать последним куском хлеба полшага до доноса. Здесь перемешаны русские и эстонцы, дворяне и мастеровые, шарлатаны и работяги, - как-то им не до национальных гордостей и социальных иерархий...

...Генрих Белль говорил, что видел, как меняется жизнь по тому, как старели руки продавщицы, много лет продававшей ему бананы на углу родной улицы. А мы можем увидеть, как изменилась за несколько лет наша жизнь по тому, как реагирует зал на реплики, так или иначе трактующие русско-эстонские отношения. Всего несколько лет назад люди плакали на спектакле "В Москву, в Москву!" и вставали, когда некий морской полк во главе с Вершининым покидал пределы зала; ясно было - все странное, непонятное, эстонское вытесняет из жизни наше родное, русское, задушевное. "Неужели все так и кончится?!" - восклицали люди и в зале и на сцене, и никому не приходило в голову соглашаться с положительным ответом.

Ну вот и кончилось. Произносят в спектакле "На задворках" всевозможные реплики русские и эстонцы, а национального смысла в них нет. То есть есть акцент, есть, если угодно, менталитет, а конфликта больше не существует. Ну русские, ну эстонцы, а какая, собственно, разница, если на выпивку деньги всегда есть, а на опохмел - никогда; если дети не кормлены, если грязь, разор и нищета... И залу, кстати сказать, особенно нравится троица эстонских артистов - Калью Караск, Олев Китсас и Лембит Антон, - блестяще демонстрирующих особенности национальной театральной школы.

Режиссер Аго-Эндрик Керге создал на сцене такой маленький собственно эстонский театральный оазис. Артисты этой школы в данном спектакле играют с ярко выраженным брехтовским оттенком отстранения (они изображают, показывают своих героев, выдерживая дистанцию) и одновременно используют и метод остранения (по Шкловскому), - делая своих персонажей странными, необычными, не похожими на других действующих лиц. Они изысканы в своей нищете, они создают трепетное музыкальное трио, они трогательно и без развязности относятся друг к другу. Они эдакие аристократы дна, но без реалистически-натуралистического надрыва, без правды жизни. И когда попить их денатурата попадает к ним русский сапожник (Евгений Гайчук), то он взлетает в воздух в прямом, а не в переносном значении слова от выпитого, ибо не приспособлен жить в пространстве их выдумки и их стиля.

Другая крайность спектакля - утрированная русская театральная школа, выраженная в демонстративном наигрывании, в рвущихся в клочья страстях, в веренице комедийно-трагических пьяниц, выполняющих оттеночные этюды на заданную тему. Как бы пьянство по Станиславскому (Русский театр празднует 50-летие, а МХАТ - 100-летие). Пьяный содержатель притона (Хейно Торга - тут национальная принадлежность артиста не имеет ни малейшего значения) спотыкается на ровном месте, и тем самым мы догадываемся, что он пьян; пьяная Паула (Екатерина Егорова) ходит, широко расставляя ноги, как бы в попытке сохранить равновесие; пьяные братья Бражниковы раскачиваются из стороны в сторону (Владимир Антипп и Вадим Малышкин), а младший еще еле стоит на ногах; пьяные девицы легкого поведения раскачиваются, бессмысленно хохочут и оправляют юбки, высоко задирая их (Анастасия Зюзина, Анна Маркова); один извозчик Кохв (Дмитрий Рейтман) пьян просто по определению, просто потому, что он извозчик, а так он особенно ничем свое пьянство не выдает, разве что бормотанием и тем, что загоняет детей в дом...

В целом же Аго-Эндрик Керге постарался выдержать спектакль в духе эстонско-итальянского неореализма. Развешенное белье, которое было знаковым и культовым в итальянских фильмах шестидесятых, крики через весь двор соседям, выяснение отношений с помощью драк, экзальтация, публичность, чрезмерность жестов, сочувствие к маленькому человеку с уклоном в мелодраму, но жестко оформленную. (Сценография и костюмы Марианне Куурме).

Совершенно неожиданно решил режиссер характер журналиста Праги (Александр Окунев). Обычно этот персонаж воспринимается как alter ego автора, Оскара Лутса, и артисты играют его с большой симпатией, непременно сообщая его личности мудрость, всепонимание, желание бороться за правду и справедливость. Но создатели спектакля осовременили данную личность в духе нынешнего отношения общества к стрикулистам - Праги скучен, равнодушен, неэмоционален, возникает ощущение, что Мария Сергеевна (Вероника Ковтун) вышла замуж за этого Штольца только от неизбежности, от невозможности прожить самостоятельно...

И так же неожиданно решен образ г-жи Сяйнас (Лидия Головатая). Из фигуры зловещей и развратной мучительницы она превращается в откровенно комедийную персону, взятую из галереи Феллини чувственных уродцев. Актриса говорит неестественно звонко-поющим голосом, выдвигая вперед оперную целлулоидную грудь; апофеоз ее эротомании - сбор яблок в саду; ало-желтые плоды в плетеных корзинах постепенно заполняют всю сцену, а она хватает то один, то другой плод и жадно ест...

Лирическая линия постановки представлена Татьяной Николаевной (Елена Тарасенко), бедной вдовой, воспитывающей в трудных условиях двух своих детей. Пошляк и обманщик Бельский, бывший офицер (Юрий Жилин) пользуется беззащитностью вдовы и грубо овладевает ею (показаны голые коленки вдовы и расстегнутые брюки офицера), а потом ославляет ее, рекомендуя как публичную женщину своему приятелю Муркину (Олег Щигорец). Эта сентиментальная линия решена артистами и режиссером очень осторожно, мягко; нам как бы дают понять, что никакого состава трагедии из сентиментальной мелодрамы извлечь нельзя, что небесная кристальность вдовы и подлость офицера столь очевидны, что уже не представляют особенного интереса для раскрытия, для театрального творчества, что очень трудно нарастить плоть на картон, но... именно эта история очевидно-жизненная, а потому просто отмахнуться от нее нельзя, именно в жизни такие простые очевидности и двигают судьбами людей. В подтверждение последнего несколько отдаленно, несколько на втором плане разыгрывается еще одна история обманутого доверия, еще одна, но уже совершенно наивная "бедная Лиза" возникает перед нами. Хозяйский сынок (Илья Нартов) обольщает дочку прачки Роози (Татьяна Космынина), да и бросает ее беременную на произвол судьбы; и вот уже несчастная мать (Светлана Дорошенко) рыдает над трупом дочери, уносимом санитарами... (н смотря на "трагичность" ситуации, в зале раздается запланированный режиссером смех).

Изменилось отношение зрителей и к таким персонажам, как хиромант Пастелли (Сергей Черкасов) и его предприимчивая подруга (Ольга Пеннер). Они стали такой привычной частью нашей жизни, что не вызывают ни удивления, ни смеха, ибо невозможно придумать их поведение таким, каким оно не было бы поверенно повседневностью.

Было бы странно и обидно не назвать еще нескольких артистов, участвующих в представлении в небольших ролях, - Лилию Шинкареву, Юлию Попову, Андрея Череменина, Николая Хрусталева и юных актеров-детей: Егора Рогачева, Грете-Лийз Куурме, Даниила Семенюка, Евгения Моисеенко, Артема Малышкина. Больше тридцати действующих лиц!

... В антракте зрители обсуждали спектакль в следующих примерно выражениях: "Каждый день у меня под окном происходит то же самое!" " Никогда задворки не прекратят свое существование, да и жизнь становится только все хуже и хуже!" И так далее...

В самом конце спектакля раздается выстрел. Воздушный поцелуй Чехову. Опять же - МХАТу. То есть в спектакле есть и внутритеатральные игры, и жанровые поиски и, переклички, и просто истории "из жизни"...

Юбилейный сезон открылся. Остается ему пожелать как можно больше перекличек с юбилеем мхатовским.

Елена СКУЛЬСКАЯ,
обозреватель по культуре.