Архивы нашей памяти

Напомню кратко. Выставка в рамках программы эстонско-российского культурного сотрудничества была развернута в Национальной библиотеке с 20 мая по 20 июня. Новая экспозиция, включившая и наши местные материалы, явилась продолжением "встречи" 1994 года с издательством ИМКА-Пресс (Париж) и Библиотекой иностранной литературы (Москва). И - "открытием" нового, московского, адреса (Русского Зарубежья). Состоялось "близкое знакомство" с новой российской библиотекой, основанной Общественным Русским Фондом Александра Солженицына (он передал сюда более тысячи рукописей своего знаменитого архива), тем же парижским издательством Никиты Струве (один из показательных примеров выживания русской литературы в изгнании) и правительством Москвы.

Долгосрочный, "практический" результат выставки - полтысячи экземпляров книг, оставшихся в качестве дара в библиотеках Эстонии. Большая их часть - мемуарная литература, вышедшая из архивов.

Специальный выпуск журнала - "Вышгород", 4, 98 развитие той же - основной для нас темы: архивы нашей памяти.

Пушкинские строки о том, что "неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности", очень точно характеризуют состояние общества.

Откроем же без лишних изъяснений (с доверием к читателю, умеющему прочитать и разобраться) свежий номер "Вышгорода" на странице 25. Она как раз начинается с подзаголовка: "От Пальны до Бордо и от Толстого до Хрущева". Близок ли сей путь в историческом времени и географическом пространстве? Или вообще несоизмерим на разных полюсах человеческого сознания?

"Стахович, Стахович, во Франции эта фамилия ничего не значит, но в СССР она очень хорошо известна. Вы читали "Молодую гвардию"?"

Мы-то, конечно, все как один не только читали, но "в обязательном порядке проходили" эталонное творение советской классики. С именем Стаховича соотносился образ предателя. Оказалось, однако, что он безвинно ошельмован писателем - ради патриотической идеи, ради "красного" словца. Вслух об этом сказали недавно. А тогда, в 60-м, когда Хрущев нанес визит генералу де Голлю, бывший в свите советского правительства редактор газеты "Известия" Аджубей решил своим вопросом унизить французского переводчика, представителя русской эмиграции Александра Стаховича. Да сам и сел в лужу. Потому как напрочь запамятовал о славном старинном роде Стаховичей, среди которых и дипломаты, и генералы, и земские деятели, и писатели, и актеры, и один из основателей МХАТа (по идеологическим соображениям вычеркнутый из истории театра). Родовое имение Стаховичей Пальна-Михайловка находилось неподалеку от Ясной Поляны, семьи дружили, и сюжет толстовского "Холстомера"... Впрочем, подробности - в прекрасных мемуарах Александра Стаховича "История моей семьи", посвященных сыновьям и написанных по-французски.

По семейному преданию, одна из ветвей этого "древа" восходит аж к византийским императорам: тетя Катя - княжна Кантакузен. А в "Кирджали" Пушкина вы найдете имя Георгия Кантакузина, сражавшегося в отрядах борцов за независимость Греции. "...И хотя в ваших жилах преобладает русская кровь, - пишет Стахович сыновьям, - там есть и кровь других народов, почти из всех стран Европы - французы, поляки, шведы, финны, шотландцы, итальянцы, австрийцы, немцы, румыны, швейцарцы. Какой сложный и невероятный коктейль!"

Сделаем отступление на стр. 65-66 - в интервью Леннарта Мери "При виде бескрайности моря становится легче". Отвечая на вопрос Михкеля Муття, что его занимает как литератора, президент сделал очень "злободневное" замечание: "Самоидентификация одного маленького народа ни в коей мере не связана с чистотой его крови. Подобное толкование свидетельствует о тупоумии толкователей..."

Кажется, это те параллельные, что сходятся в одной точке цивилизованного сознания.

"Историю семьи" Александра Стаховича дополняют "Воспоминания" дядюшки его отца - Михаила Стаховича, начинающиеся так: "Я всегда радовался, что, родившись 8 января 1861 года, я застал еще крепостное право, двадцать лет прожил в царствовании Царя-Освободителя, в эпоху Великих Реформ..." М.А. тоже не отставал от передовой либеральной мысли и в 1904 году на съезде орловских миссионеров произнес блестящую речь в защиту свободы совести, о чем сделал запись в своем дневнике "сам Ленин". Знает ли об этом Аджубей? - спросил его эмигрант Стахович, и тому "нечем было крыть".

А через шесть лет, в 1966 году, во время ответного визита генерала де Голля в Москву, на переговорах познакомились переводчики Александр Стахович и Алексей Глухов. Да, нынешний российский посол в Эстонии. Алексею Ильичу мы и обязаны публикацией "не только семейного документа", как он оценил эти рукописи в своих заметках "С тем же достоинством и верой", но "серьезных моральных уроков для нынешних поколений русских".

Частные, домашние архивы - настоящие клады, как у Е.Ю.Гениевой, генерального директора Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы. Вернее, это личный архив ее бабушки Елены Васильевны Гениевой, у которой на даче подолгу живал поэт Сергей Михайлович Соловьев. Мы напечатали его поэму "Святой Сергий Радонежский" с предоставленного журналу факсимиле (стр. 70-75). И были рады обещанию Екатерины Юрьевны познакомить наших читателей с уникальным, до сих пор нигде не публиковавшимся диккенсовским циклом стихотворений С.М.Соловьева.

"Живой" почерк возвращает нам снова поэзию Бориса Семенова благодаря усердным "собирательницам" его наследия Н.Лесной и О.Титовой; впервые страницы рукописной тетрадки стихов приоткрывают еще один след трагической судьбы Олега Гущика; письма-автографы Леонида Зурова, постоянного секретаря и близкого друга семьи Буниных, проиллюстрировали отрывок из его этнографического очерка "Окрест Печер" и биографическую заметку профессора С.Исакова "Отчизна".

"Сцены из античной жизни" Бориса Крячко уже нашли своего читателя, спрашивающего, "что дальше". Так вот для почитателей этого романа - впрочем, как и для нас - неожиданное сообщение писателя (см. стр. 144): именем Сергея Николаевича Юренева, подлинного действующего лица "Сцен", недавно названа улица в Бухаре.

Но вряд ли известна в Эстонии проза рано ушедшего из жизни капитана дальнего плавания Ивана Зубарева. А какое это "незаемное" русское слово! И незаемная мысль, противоречившая жестким литературно-цензурным требованиям начала 70-х, когда тема войны и "фашистов" решалась, как говорится, однозначно.

В рассказе "Три хлеба" мать идет по оккупированным деревням искать среди военнопленных сына. Она представляла себе немцев - звериного, дьявольского обличья, а когда увидела часового, удивилась, что он - человек, и засмотрелась на его большие, костлявые, натруженные руки, и в том, как они делили корвегу (хлеб), было что-то "дальне знакомое"... У меня вдруг сопоставилось это со страницами ранее печатавшихся у нас лагерных странствий Т.П.Милютиной ("Вышгород", 4, 95, стр. 36-37). Застращенное сознание советских узниц породило бурю ненависти против таких же несчастных немок Поволжья. Их спас от расправы вслух прочитанный одной старой интеллигенткой (в русских тюрьмах всегда любили литературу и верили в нее!) рассказ Короленко "Пленные", призывавший в традициях лучшей русской классики "милость к падшим"...

Адресованные всем нам, со-наследникам, воспоминания Т.П.Милютиной "Сыновьям. Люди моей жизни" изданы недавно в Тарту отдельной книгой с предисловием С.Исакова и самой мемуаристки. В 4-м номере "Вышгорода" - их продолжение: переписка, по сути дела, самиздат 60-х. В центре - поэзия, проводы в последний путь Анны Ахматовой. И как сошлось: в этом же выпуске прекрасная статья искусствоведа Бориса Бернштейна "О Пунине", чья личная жизнь была долгие годы связана с Ахматовой. Но и здесь дышит эстонская почва, так как в свое время автор взял интервью у "бывшего" министра Лембита Лююса, разделившего в лагерях участь русского интеллигента...

Лембиту Аасало и Хели Сузи, которых мы пригласили на выставку, помогали Александру Солженицыну в "эстонском тылу", в их "укрывище", хранить взрывоопасный архив и две зимы подряд, в середине 60-х, воссоздавать "Архипелаг". В переводе Веры Рубер в номере публикуется очерк Лембиту Аасало "Из Вяндраских лесов в Париж", появившийся в эстонской прессе еще в 1989 году, и редкие фотографии из архива Хели Сузи (стр. 168-175), часть из них она передала в Москву А.И.Солженицыну, с которым был дружен ее отец Арнольд Сузи.

У Михаила Шемякина есть до неправдоподобия ужасающие рисунки к "Архипелагу", хотя самого художника "испытывали" в Союзе только психушкой. Но встречи-беседы Лолы Звонаревой в доме Мастера в Клавераке (США) - "Если бы я мог иметь двойника..." (стр. 188) - проиллюстрированы тончайшей графикой к пушкинской "Русалке".

Цветной вкладыш - стр. 98-99 - и статья Юри Куускемаа "Весть причудской иконы" дают представление о духовном "трудничестве" русских староверов.

И - очередная, расшифрованная с голоса отца Александра Меня его лекция: эсхатология Ветхого Завета - "И тогда, и сегодня, и завтра" (стр. 78). Несмотря на "область апокалипсиса" - это разговор о свете и разуме, это очередной диалог о предназначении человека, о его высочайшей миссии. О том, что "история приняла бы другой характер", если бы мы научились "уважать свободу других людей", "благоговейно относиться к человеку, даже к ребенку, потому что в ребенке Этот же образ и подобие". Цитирую его слова, как завещание, в канун традиционной Международной конференции памяти Александра Меня: "Ибо мы соработники у Бога". В со-работе, которая состоится в Москве (во Всероссийской государственной библиотеке иностранной литературы), в Новой Деревне (где служил о. Александр), в Семхозе (где трудился, где погиб, где вырос ныне Храм на Крови), в Сергиевом Посаде (где развернута Выставка), принимают участие священники, ученые, писатели, верующие со всех континентов. Неизменно и благодарно мы тоже приобщаемся к этому живоносному источнику.

Людмила ГЛУШКОВСКАЯ,
главный редактор журнала "Вышгород".