Удивить меня может только талант

- Алла Сергеевна, вероятно, судьба не впервые приводит вас в наши края?

- Да, это случалось не однажды, много раз. Помню, как мы играли здесь с Таганкой в 75-м году, бывала и по другим поводам.

- Вы вспомнили о Таганке, где работали с замечательным режиссером, для которого актер тем не менее не был все-таки самым главным.

- Вы говорите о Таганке ее первых лет, но ведь потом я играла у Любимова и Машу в "Трех сестрах", и Гертруду в "Гамлете", "Электру" Софокла играла. Нет, в больших работах, которые он мне давал, было что делать, я на него не обижаюсь.

- А на судьбу вы немного не обижались? Только что вы назвали несколько ролей, которые сделают честь любому актеру, но ведь широкая публика знала вас прежде всего по кино, по "Щиту и мечу", предложим...

- "Щит и меч" я не видела, поэтому не знаю, что там со мной случилось, откровенно говоря, забыла.

- Вы там были недоброй такой...

- Я играла такие роли, но это скорее не злость, а определенность собственной позиции. Кстати, в кино за мною не случайно, по-моему, утвердилось амплуа сильной, волевой женщины - именно из-за таких ролей. Но вот в последней моей картине "Маленькая принцесса" Владимира Грамматикова моя героиня, наоборот, мягкая, женственная, это жена императора Александра, а история о том, как он, уже больной, вызывает ее в Таганрог и сообщает, что оставляет престол и уходит в старцы. Тогда и появился знаменитый старец Кузьмич.

- Сегодня на "круглом столе" вы сказали, что не любите, когда вас хвалят, а предпочитаете диалог, даже если в нем скрыт конфликт. Вы, действительно, спокойны, слушая неприятные для себя вещи?

- Все было немного не так, я сказала, что запоминаю больше, когда меня ругают, потому что только это цепляет. А комплименты - что ж, комплименты говорят всем, особенно, когда приходят за кулисы, это было бы странно, чтобы кто-то пришел туда и стал говорить, что я ему не нравлюсь. Человек скорее промолчит. А если уж кто-то набрался смелости, значит, надо обратить внимание.

- Сами по себе вы конфликтный человек?

- Нет, нет... Даже не вспомнить, с кем я вообще конфликтовала в жизни, не только теперь, но и в прошлом.

- Но актерская профессия всегда связана с пониманием себя в искусстве и с пониманием этого еще кем-то.

- Я не согласна с вами. Актерское дело, действительно, исполнительское, здесь все зависит от многого и не только от драматургического материала. Зависишь от режиссера, от вкусов публики, от атмосферы театра, в котором работаешь. Но тем не менее отстаивать свою позицию надо не только на словах, на словах ничего не защитишь, это всего лишь сотрясение воздуха.

- Не кажется ли вам, что сегодня кое-кто из актеров в стремлении выразить себя максимально, уходит в некое шаманство, в то понимание профессии, которое только ему кажется верным, имеющим право на существование? А люди вокруг думают: что-то уж больно сложно...

- Если вы имеете в виду меня, то ошибаетесь. Я всегда работала и работаю с очень сильными режиссерами. С Любимовым, Эфросом, Романом Виктюком. Сейчас репетирую с одним из самых интересных режиссеров мира Теодором Терзопулосом, который великолепно понимает и чувствует архаику, но в то же время проходил стажировку у Хайнера Мюллера в "Берлинер-ансамбле" и кажется мне и по форме, и по содержанию предельно современным и острым человеком. Мне работать с ним интересно. Сейчас таких людей в мировом театре немного: старики уже уходят, имею в виду Питера Брука, Стреллера, который уже умер, Любимов - это уже не та молодая Таганка, нет и Эфроса уже... А вот у Боба Уиллсона, например, американца, который работает в Европе, любая постановка всегда интересна, принимаете вы это или не принимаете. Сузуки в Японии, который соединяет театр кабуки и русский театр 20-х годов, поиски Мейерхольда первых лет и современные, немецкие в основном, театральные формы. Вот и Терзопулос такой же. Нет, я считаю, актер один на сцене мало что может.

- Сегодня актеры стали погружаться в философию, читают труды древних авторов, но при этом не теряют ли они ту самую непосредственность, без которой их профессия просто немыслима?

- Вы имеете в виду тех так называемых "темных" актеров, которые эмоционально что-то рычали. Наверное, был какой-то период времени в театре, когда это возбуждало и находило отклик у зрителей. Но ведь сегодня-то зрители сидят у телевизоров, смотрят шедевры театра и кино, читают прекрасные книги. На сегодняшнем уровне им надо давать не просто эмоции, не просто рык и темперамент.

- Значит, дай нам сегодня возможность увидеть на сцене Павла Мочалова или кого-то другого из романтиков русского театра прошлого века, и нам стало бы просто неинтересно?

- Думаю, что и Мочалов, и Каратыгин, гении русского театра, сегодня были бы совсем другими. А для того времени Каратыгин был очень уместен со своей классической речью и уходом со сцены с поднятой рукой, с невозможностью поворачиваться к зрителю спиной. А Мочалов это ведь не совсем романтизм, это как раз раскрепощенность поведения на сцене. И публика откликнулась. А на смену Мочалову пришла новая школа, Щепкин пришел. Потом наступило время режиссуры и единомыслия, все поняли, что без этого на сцене ничего не достичь, и возник ранний МХАТ. Ну что я буду вам читать лекцию по истории театра? В основном, привычное разбивается новой техникой, когда я сегодня говорила на "круглом столе" о психической энергии, о ее воздействии на зрителя, то это теперь, пожалуй, самое важное в театре.

- Будь сегодня на сцене Каратыгин или Мочалов, сказали вы, и они были бы другими. Насколько, Алла Сергеевна, вы сами способны меняться?

- Я надеюсь, что способна меняться, надеюсь. Но нельзя, "задрав штаны бежать за комсомолом", нельзя вприпрыжку за временем. Кстати, у Конфуция, по-моему, сказано: "Время стоит, бежите вы". Поэтому иногда стоит остановиться и в себе разобраться, и в людях, и в мире. Мне вообще сегодняшний театр не нравится, я отхожу от него. То, что нравится мне, не нравится зрителям, и наоборот. И я подумала, что это глобальное несовпадение.

- Вы настаиваете на том, что интересно вам, может быть неинтересно зрителю. Не опасаетесь при этом, что можете сами стать неинтересной зрителю?

- Кому-то я была неинтересна изначально, кому-то стала безразлична потом. Я меньше всего думаю о зрителе, тем более когда начинаю работать над новой ролью. Тут азарт, стремление увидеть ее под другим углом зрения, убедить в том, что играть надо именно так, а не иначе.

- Но ведь замечательно прочитанную роль вы же не будете играть только для себя перед зеркалом?

- Это вторично. К сожалению, из-за разделения Таганки у меня ушло так много ролей, потому что они были сделаны для новой сцены, а новая сцена досталась Губенко и его труппе. Ту же "Электру" Софокла москвичи очень мало видели. Но это был только какой-то этап работы, он мне много дал для того, что было позже, для Медеи еврепидовской, которую я сделала с Терзопулосом.

- Разделение Таганки принесло вам много ролевых потерь. Но не было разве разрыва и человеческих связей?

- У меня никогда не было человеческих связей с актерами на бытовом уровне и, пожалуй, нет друзей среди артистов. То, что произошло с Таганкой, стало предтечей всего случившегося потом с нашим государством. Таганка, как самый живой организм, как самый нервный театральный организм, первой почувствовала надвигающиеся перемены, первой разделилась.

- Если, предположим, из города Энска приедет молодая актриса и попросит у вас совета, каким он будет?

- Совет? Я вообще никогда не даю советов. Но если пристанет с ножом к горлу, скажу: работать! Это главное в нашей профессии.

- Профессия может приносить удовлетворение, что очень важно. Но согревает ли она лично вас?

- Я не избегаю людей, но и не боюсь одиночества, я вполне самодостаточна, мне не скучно с самой собой, я люблю одиночество в лесу, когда бредешь, размышляя о своем. Работа души происходит в основном тогда, а не когда болтаешь где-то...

- Вы в своей жизни переиграли все, о чем можно только мечтать. Есть ли еще что-то, что вам хотелось бы сыграть, держите ли вы что-то в "заначке"?

- Нет, я ничего больше не хочу играть, нет, сегодня ничего не хочу. Но, с другой стороны, не стоит и зарекаться. Совсем недавно, в ноябре, я себе сказала: больше не буду выходить на сцену, хватит, и буквально через два дня ко мне пришел Анатолий Васильев и сказал: "Алла, выручайте, у нас подписан контракт с Парижем, надо играть "Дон Жуана и другие стихи Пушкина". И я с удовольствием откликнулась, потому что это Анатолий Васильев, я его очень люблю, он не банален, его решения раздражают третий слой публики. И я с удовольствием играла в Париже, будем в Москве продолжать играть...

Вел беседу

Виталий АНДРЕЕВ.

Фото Александра ФРИРКЕСА.