Трепанация черепа - это не так уж плохо. Если человек умный

Эта книга вышла в серии "Зеркало", издаваемой хорошо известным Пушкинским фондом. У Сергея Гандлевского в этом издательстве уже выпущено две книги: сборник стихов "Праздник" и повесть "Трепанация черепа. История болезни" (1996), в которой писатель подробно излагает обстоятельства своей частной жизни. Этот чуть скандальный рассказ интересен постольку, поскольку интересен автор.

По предыдущим опубликованным произведениям Гандлевского можно судить, что он, хотя и москвич, писатель петербургской, даже точнее сказать - питерской традиции, отчасти продолжающий в прозе линию А.Битова и С.Довлатова, а в поэзии - О.Мандельштама и особенно И.Бродского. "Поэтическая кухня" - сборник коротких эссе на литературные, преимущественно поэтические темы. Форма эссе (сам писатель называет их очерками) выбрана Гандлевским, скорее всего, не случайно: в восприятии и воспроизведении на бумаге окружающей литературной и нелитературной действительности он прежде всего поэт, то есть человек, для которого на первом месте стоит "точная передача своего взгляда на вещи". Как и в "Трепанации черепа", автобиографической повести, лишенной всяких литературных масок и тем не менее художественной, С.Гандлевский предлагает читателю написанные в свободной форме размышления, можно сказать, о жизни и творчестве своих друзей (в данном случае все друзья - и многолетний приятель Александр Сопровский, и Тимур Кибиров, и "коллега Пнина" Набоков, и "гений одиночества" Бродский). Это чувство непрерывности в литературе, когда можно вести полноценный творческий диалог и с живыми, и с умершими, и со знакомыми, и с незнакомыми коллегами, в большой степени свойственно Гандлевскому. Об этом он говорит в интервью Д.Новикову: "Конечно, представляешь себе какого-нибудь личного знакомого, понравится ли ему твое сочинение, но бывает, что смотришь на собственное стихотворение глазами Баратынского или Ходасевича, спрашиваешь с надеждой: вам понравилось?" Это интервью, как и другое, взятое А.Генисом, дает представление о личности автора, об его "манифесте персональной поэтики", в котором главное - чуткость к законам гармонии и "естественность тона", или, как он говорит в другом очерке "Метафизика поэтической кухни", "когда понимаешь, что стихам виднее".

Что касается биографии Сергея Гандлевского, писателя, которого по степени "нелитературной" открытости можно сравнивать с его тезкой Довлатовым (да и сам лирический герой Гандлевского - по выражению Д.Новикова, "рефлектирующий аутсайдер из литературного подполья" - словно сошел с довлатовских страниц), то ее мы уже достаточно знаем из его прозы. А открытием для читателя, думаю, будут свободные размышления на заданную тему - эссе об Александре Сопровском, Тимуре Кибирове, Льве Лосеве, которому, по образному сравнению автора, удалось проникнуть в литературу в разгар поэтического застолья, когда стол разворочен и беседа "представляет собою... смесь учености и похабщины". Об очерке памяти Сопровского, открывающем книгу, хочется сказать отдельно - на мой взгляд, это едва ли не самая большая удача Сергея Гандлевского, из которой следует: настоящий поэт может не успеть (по разным внешним причинам) приобрести большое место в литературе, но обязательно "оставит след в сердце". "Пользу его жизни трудно потрогать руками", - пишет Гандлевский о своем покойном друге, не жалевшем времени для бесед с малознакомым рабочим или начинающим поэтом, постоянно проверявшим свои замыслы на подлинность - и потому воплотившем их немного. Это тем более впечатляет, что Гандлевский прямо признается: он не поклонник стихов Сопровского. Воспоминания о Сопровском менее всего литературны, и все же ясно, что вспоминает поэт - о поэте. Попытка "восполнить" тот образ друга, который он сам не сумел вложить в свое наследие, очень понятна и, думаю, не тщетна. Из "мэтров" объектами внимания Гандлевского стали Баратынский, Пушкин, Есенин, Ходасевич, Бродский, Галич, Тарковский. Из этих работ наиболее интересными представляются эссе о Бродском и Ходасевиче. У первого писатель отмечает выдержанную (хотя, к счастью для читателя, и не всегда) позу "небожителя", ставшую и силой его, и слабостью: "Не будь строгой до изуверства самодисциплины Бродского, не было бы и "срывов" - шедевров любовной лирики..." Эссе о Ходасевиче называется "Орфей в подземке" - так Гандлевский иллюстрирует смешение "возвышенного слога и низких материй" в поэзии Ходасевича.

Все-таки следует признать, что Гандлевский пишет тем сильнее, чем ближе ему по времени изображаемый объект. Но еще лучше он пишет вообще без объекта - когда им является сама поэзия, когда он просто размышляет: как создается стихотворение, почему, зачем? То есть чем абстрактнее и субъективнее - тем лучше, то есть конкретнее и объективнее результат! Таковы "Польза поэзии", "Метафизика поэтической кухни", интервью, в которых писателю невольно приходится просто говорить о личном. А самое невыразительное - попытки исторического экскурса. Эти темы - Поэзия и История - конечно, не только распределены по отдельным работам, но и разбросаны по кусочкам внутри каждой из них. Но в любом случае книга будет интересна читателю, особенно понимающему суть поэзии: не только ее "рекорды", но и ее "изнанку".

Ольга ЮРЬЕВА.