ЗВЕРЬЕ, или Жизнь после смерти
В жизни бывает такое, что, если напишешь, тут же скажут:
придумала! Разговариваю с юристом Ириной в комнатке, полученной
с благословения христианской социальной миссии "SAK Fond", и
вдруг факс на ее столе - щелк, медленно поползла бумага с
первыми словами "Свидетельство о смерти". - Видите, - говорит Ирина, - свидетельствуют, что человек умер, а он жив. Бабушка находится в лагере для интернированных. Не наше это дело - разбираться, что случилось. Мы должны помочь. Вот сейчас ищем, куда пристроить пожилую женщину...
ЗАЖИВО ПОХОРОНЕННАЯИрина права на все сто. Если бы она еще стала выяснять, как живой человек определен в умершие, то Эмилия Ивановна так бы по действительный свой гроб осталась в тюрьме. Ни за что ни про что. Ныне у нас не только исчезли проверяющие организации (как-то: ОБХСС, народный контроль и пр.), но все учреждения, считающие себя солидными, обзавелись штатными пресс-мальчиками и пресс-девочками. Чтобы отгородиться от расспросов, вмешательства в их "внутренние дела". Едва лишь произнесешь, что ты из газеты, как тут же: "Обратитесь в нашу пресс-службу". Таким способом от встреч и объяснений ныне уклоняется даже низшее звено - констебли, бывшие участковые уполномоченные, призванные как раз быть ближе к народу. Пришлось корреспонденту самому заниматься расследованием.
Подлечив 68-летнюю женщину, врачи обратились в Департамент гражданства и миграции с просьбой установить ее личность, так как никаких документов у нее при себе не было. Однако, судя по всему, больнице самой удалось кое-что прояснить, так как пациентка заговорила и назвала некоторые данные о себе. С помощью тогдашней мустамяэской полиции удалось установить, что "указанное лицо последний раз было прописано по адресу: Таллинн, бульв. Сыпрузе, 3, кв.106, однако по данным адресного бюро это лицо умерло, и свидетельство о смерти Эмилии Ивановны Николаевой выдано в Пермской области..." Тут сразу возникает вопрос: почему полиция, установив, что на живого человека выдано свидетельство о смерти, не возбудила уголовного дела? Думаю, за эти два года она смогла бы разузнать многое, но главное - Эмилии Ивановне, которая в тюрьме встретила свое 70-летие, не пришлось бы сейчас по-прежнему сидеть в камере, как уголовной преступнице. Первое, что я сделала, - отправилась по последнему официальному адресу страдалицы. Думала по наивности: вот сейчас дерну хоть за кончик ниточки, чтобы тугой и, теперь мне очевидно, очень большой клубок квартирных махинаций, начал распутываться. Хоть надежда бы появилась вернуть или предоставить потерпевшей какое-то жилье.
ЛАРЧИК ОТКРЫВАЕТСЯ НЕПРОСТОДом №3 по бульвару Сыпрузе оказался бывшим общежитием строителей. Теперь, как сказали мне жильцы, почти все квартиры кем-то приватизированы и в большинстве случаев сдаются внаем. Есть некоторые комнаты, приватизированные прежними или новыми поселенцами. Но их немного.Дверь комнаты №106 отличалась от остальных, в основном обшарпанных, основательной металлической оснасткой, что уже наводило на определенные размышления. На стук открыла сухонькая доброжелательная старушка, которой я буду до гроба благодарна. Не будь она, добрая душа, такой откровенной и разговорчивой, вовек бы не ухватиться за кончик этой самой ниточки, очень может быть, ведущей в Пермь. В области, а именно в городе Соликамске, 17 февраля 1997 года как бы умерла Николаева Эмилия Ивановна, 1929 г. рожд.; причина смерти - "церебральный атеросклероз". Сама "покойница" скажет мне потом, что в этом городе отродясь не была, а родилась и жила в деревне Кировской области. Приветливая Алина Яновна, видно, тоскуя по общению, усадив меня за стол, долго рассказывала о своей жизни. Мать - русская, отец - эстонец. Сама долго работала во Пскове на заводе радиодеталей (большущую грамоту показала). Потом жила в Кохтла-Ярве, но очень больна (инвалид II группы), одинока. И вот заботливая сестра решила переселить ее поближе к себе, в Таллинн, эту квартиру ей купила. Хозяйка выложила, как на духу, и за сколько продали ее двухкомнатную квартиру в Кохтла-Ярве, и за сколько купили эту, все домашние и рабочие телефоны своих родственников. Сомнений не было: она-то уж к этим махинациям не причастна. Но сестра?.. Через несколько дней удалось дозвониться по рабочему телефону. В редакцию Агнесса прийти отказалась, позвала к себе домой, назначила поздний вечер. Естественно, я пришла настороженной. Какое-то время пришлось преодолевать психологический барьер. Конечно, приятного мало, если узнаешь, что ты купила квартиру у живой покойницы, хотя официальной владелицей является якобы другая женщина. Но мало-помалу подозрительность рассеялась. Муж Агнессы, Сергей Борисович, - человек деловой, своя, пусть и не очень процветающая фирма. Рассказали, что действительно хотели перевезти сестру жены в Таллинн, чтобы присмотр за ней был. Долго искали подходящее жилье. Как люди практичные, решили купить только приватизированную квартиру, и чтобы не очень дорого платить за коммунальные услуги. Исходя из этих критериев, посмотрели не один вариант - не то. И вот в газетах объявлений на эстонском языке (обычно дублирующих друг друга) - "Soov" и "Bors" увидели вроде бы подходящее. Встретились с владелицей, поехали посмотреть. Для одинокого человека подходила. А далее совершенно законным путем, через нотариуса, оформили сделку о купле-продаже. Агнесса, ничего не тая, показала мне расписку (от руки), подтверждающую, что прежняя владелица получила от новой такую-то сумму в долларах. То было почти два года назад, через полтора месяца после "смерти" Эмилии Николаевой. Вот и все. Разумеется, можно представить состояние супругов, узнавших от меня такую неслыханную подробность. Они и дали мне данные о продавце - Смирнова Лада, номер ее телефона. Теперь уже на 99 процентов я была убеждена, что Лада Смирнова (если действительно таковая на сегодня существует, хотя я переписала номер ее паспорта) - это тот кончик, за который можно ухватиться, чтобы, если не вытянуть, то хотя бы потянуть рыбку из мутной водицы. Но... По данному мне домашнему телефону Лады ответил по-эстонски мужчина. Сказал, что Лада продала ему квартиру. Охотно продиктовал ее мобильный и рабочий телефоны. И конечно же, ни один из них не ответил ни раз, ни два, ни семь. Ни на следующий день, ни в последующие. Ну и что же, скажите, после того делать журналисту - не полиции?
В КАМЕРЕ, ЗА РЕШЕТКОЙ
Признаюсь, я очень волновалась, собираясь на встречу с
многострадальной Эмилией Ивановной. Знала, что ее
административный суд, признав нарушительницей закона, определил
в лагерь для интернированных. Вначале она была в Харкуской
тюрьме, потом заболела, и ее переместили в Таллиннскую
центральную тюрьму, где есть большая больница. И вот теперь,
вроде бы выздоровевшую, перевели в лагерь интернированных,
находящийся в тюрьме по бывшей улице Тислери (ныне Магазини). Думаете, от официальных властей я узнала эти подробности? Как бы не так! Их мне рассказала девушка Анжелика 19-ти лет от роду, сидящая в одной камере с Эмилией Ивановной и всячески ей помогающая. А интернирована она за то, что из Литвы (без соответствующих документов) ехала в Таллинн к своему жениху.
Я вздрогнула, когда стражник отпер большущим ключом тяжелую дверь, и она со скрипом отворилась. У зарешеченного окна, за столом, сидела худощавая женщина с гладко зачесанными волосами, не такая уж старая. Она смотрела совершенно отрешенными глазами, и я поняла, что представляться нет смысла. Мне нужно было знать многое, но для начала хотя бы элементарное: как она попала в больницу - привели, привезли, бросили на подходе? Но едва я произнесла первый вопрос, как женщина, вскинув руки, обхватила голову, скорбно закачалась из стороны в сторону, повторяя одно и то же: - Я никому не нужна, меня все бросили. - Бабушка, тебе хотят помочь, ответь, пожалуйста, на вопросы, - уговаривала ее Анжелика. Но Эмилия Ивановна продолжала скорбно повторять: - Нет, никто мне больше не поможет. Отчаявшись, я кивнула нашему фотографу. Мы договорились дать в газете снимок не ради иллюстрации, а в надежде: вдруг мученицу кто-то опознает и тем поможет выйти на след мошенников. Но едва сверкнула вспышка, как Эмилия Ивановна вскочила с табуретки, метнулась к двери, закричала истошно.. Лишь когда все вышли и мы остались втроем (Анжелика нежно гладила исстрадавшуюся женщину по руке), она успокилась - Как вы попали в Мустамяэскую больницу? - Не помню, давно это было, теперь только решетки. - Я была в вашей последней квартире возле таксопарка. Помните? - Возле таксопарка я никогда не жила. У меня была двухкомнатная квартира на улице Луха... - назвала номера дома и квартиры. Может, это один из вариантов? Жила одинокая женщина в двухкомнатной квартире, почти в центре Таллинна. Ее каким-то путем выкинули, прописали в общежитии... Повторяю: это одна из моих версий. Но ведь у нее есть дочь. Врачи Мустамяэской больницы свидетельствуют, что она однажды явилась, чтобы опознать мать. И потом исчезла. Я ее не нашла по старому адресу. Телефон, видно, тоже старый, не отвечает. Но дочь же должна быть ответственна за свою мать, если даже не причастна к этой истории! В чем, впрочем, я весьма и весьма сомневаюсь. Она, дочь, - Элина Бушуева - может, кто знает? Родная мать ее очень больна. Начальник организации тюремного заключения Вениамин Скобелин (человечный, совершенно не соответствующий столь строгому обозначению своей должности) пояснил: - Первые 15 суток, как обычно задержанные, Николаева содержалась в арестном доме, а с 31 октября по 29 мая 1999 года находилась в тюрьме Харку, в лагере интернированных. 20 мая переведена сюда, в отдел предварительной изоляции. Последнее основание, на котором мы ее сейчас содержим, - решение административного суда от 30 июня, которое продлило ее содержание здесь на два месяца - до 30 августа. А потом суд должен снова решить - что с нею делать. Мы же исполняем решение суда. - А никому не пришло в голову, что она уже психически больной человек? - Тут широкое поле для предположений. У нас много заключенных в неуравновешенном психическом состоянии. Если это переходит какие-то пределы, мы их направляем в психиатрическое отделение центральной тюрьмы. Но если даже у кого-то из персонала возникают подозрения, то решение суда мы исполняем в любом случае. - Но ведь суд же ее не видел! И свое решение принимал заочно - тоже штрих нашей действительности. - Это вопрос суду. У нас же с нею возникают гигиенические проблемы. Она не может себя нормально обиходить. Но ведь не одна в камере. Хотя и не буянит... - Вам не кажется, что система выработала у вас долготерпение? - Есть заключенные, которые создают гораздо больше проблем. У нас теперь содержание в предварительном заключении подчас затягивается на годы. И если вначале человек, пережив первичное стрессовое состояние, адаптировался, то потом, если сидит несколько лет, всякое бывает... У меня есть рекордсмен, который здесь под следствием находится с декабря 1995 года. Первое время был нормальным парнем, а сейчас с ним сложности. Начались психические сбои...
МОЯ ПОЛИЦИЯ - КОГО БЕРЕЖЕТ?Мне очень нужен был инспектор бывшей Мустамяэской полиции Рубанович, который, судя по единственной официальной бумаге, что-то когда-то выяснял. "В отпуске", - ответили в Лыунаской полиции и недвусмысленно намекнули, что вряд ли вернется. Но документы по делу (если они вообще были) должны же остаться. Никто разговаривать со мною не захотел: только через комиссара Тришкина. Позвонила, представилась. Владимир Тришкин с ходу сразил наповал:- Вы, как гражданка или просто проживающая на территории Эстонского государства, обязаны нам в письменном виде сообщить о факте... - Вы не поняли, - перебила читающего какую-то инструкцию. - Я корреспондент газеты... Так вот. Все, что написала, - это и есть сообщение о чьем-то злодеянии, мошенничестве, афере, сделке или просто попустительстве... Предоставляю полиции материал для возбуждения уголовного дела по факту. Достаточно уже того, что имеется свидетельство о смерти живого человека. Могу предоставить фамилии, адреса, номера некоторых еще действительных телефонов. Но если полиция обойдет вниманием этот случай, то, простите, о чем еще говорить? Любовь ТОРШИНА. Фото Александра ПРИСТАЛОВА. P.S. Тех, кто может что-то сообщить, прошу позвонить автору корреспонденции. Анонимность гарантирую. Л.Т.
|
Почти два года назад, а именно 3 ноября 1997 года, в
Мустамяэскую больницу попала пожилая женщина. Поставили диагноз:
сотрясение головного мозга. Отчего? Упала? Избили? Специально
"сотрясли"? Установить было невозможно, потому как "вследствие
мозговой травмы пациент был без дара речи" и, стало быть, ничего
рассказать не мог. 
Если мужчины, здесь же, в лагере интернированных, живут в
комнатах, похожих на общежитие (об этом я писала в "Молодежке"
два года назад - "Двадцать девять рассерженных мужчин"), то
переведенные из Харку женщины сидят в обычных камерах.