В театре нельзя прятаться в кулисы

- Не знаю, больше сорока. Может - 43, может - 44. Теперь считаю - не верится. И художником по свету был, и завпостом, и замдиректора, и снова завпостом.

- Но начинал-то все-таки художником по свету, отучившись в славной таллиннской школе №19? И никаких других университетов не проходил?

- Наверное, так оно и есть, если не считать стажировки в городе Ленинграде, куда тогдашний директор Русского театра Петр Моисеевич Любаров послал меня стажироваться по осветительской части. Учили меня в театре имени Ленинского комсомола, теперь это Балтийский дом, и в театре Пушкина, Александринке, значит.

- А как ты вообще в театр угодил?

- Сам не знаю... Я в футбол играл. А получилось так, что жил в одном доме с Петром Яковлевичем Линцбахом, главным художником театра. Судьба у него, конечно, потрясающая, и жизнь, и смерть... Он ведь даже во Франции работал с самим Марселем Карне, по-моему, был у него художником на нескольких фильмах... Вот Петр Львович и привел меня за руку в театр.

- А футбол здесь, извини, при чем?

- Так я во дворе все гонял в футбол, и ему, наверное, надоело, что мы все время в стенку мячом колотим. Поэтому я до сих пор и считаю, что мою судьбу футбол решил.

- С середины 50-х годов сколько же перед тобой в театре людей прошло?

- Когда я пришел, в театре работали такие замечательные люди, как Архипенко, Захарова, Савускан, наши замечательные старики. А рядом с ними - Верочка Федорова, Сирин, Ермолаев, Россомахин, Мироманов. Чуть позже пришло новое поколение актеров: Лиля Малкина, Эрик Романов, Киракосян. Потом твое поколение пришло...

- А самому тебе на сцену приходилось выходить, по-моему, этой участи в театре никому избежать не удалось.

- А как же? В году 57-м у нас был спектакль "Кремлевские куранты". Нет, я не Ленина там играл, выходил в массовке беспризорником. А моими партнершами были Софа Блюхер и Леночка Евдокимова, две "беспризорницы". А в "Фабричной девчонке" Володина я играл осветителя, работал осветителем и играл осветителя.

- Что-то список ролей у тебя небогатый, не нравится что ли выходить на сцену?

- При чем тут нравится или не нравится, у каждого свой кусок хлеба.

- А какие, кстати говоря, были прожекторы, когда ты начинал?

- Таких сейчас даже в природе не существует. Я уж и не помню, какой они были марки, в памяти осталось только слово "тубус". Помню, однажды решил я сделать для какого-то спектакля световой занавес, для него требовалось штук 60 "пистолетов". Но в нашем зале столько "золота", что из этой затеи ничего не вышло, "золото" все отражает. Но самым трудным в моей осветительско-художественной жизни стал спектакль "Сталевары", помнишь такой?

- Кто же его не помнит?

- Непросто было и с "Двадцать лет спустя", и с "Колоколом", но в "Сталеварах" была придумана так называемая "танковая атака", когда на героя начинали двигаться доменные печи. И чтобы эти печи заработали, чтобы хоть как-то были похожи на настоящие, мы с художником спектакля Вольдемаром Пейлем почти три месяца ломали голову. Черменев еще ставить не начинал, а мы уже занимались печами.

- Владимир Сергеевич, обычно перед каждой премьерой может возникнуть ощущение, что на всем белом свете нет никого, кроме тебя. Со всех сторон только и слышно: "Бабынин! Бабынин! Бабынин!" Будто ты и портной, и гример, и осветитель, и еще Бог знает кто в одном лице. Вот и подумать можно, что завпост один за всех...

- На самом деле, какая-то доля правды в этом есть. Ведь как часто бывает: есть эскиз оформления - нет эскизов костюмов. Пока договариваешься с актерами, чтобы им в костюмах было удобно, пока ткань нужную ищешь, пока что-то переделываешь, а что передать всегда найдется, время-то уходит, и где-то за пару недель до выпуска одно начинает наезжать на другое. А выпускаем-то мы с десяток спектаклей в год, вот и получается, что за месяц все надо успеть сделать. А пьесы по составу исполнителей раз на раз не приходятся, хорошо, если три артиста, а когда 25-30, когда вся труппа занята, вот тут и начинаешь крутиться. Вот говорят сейчас - пришли другие времена, никаких дефицитов, ничего вроде доставать не надо. Но ведь раньше, когда мы каждый год ездили на гастроли, у меня по всему Союзу были связи. Один телефонный звонок в Москву или Питер, в Волгоград, хоть во Владивосток - везде выручат. То лампой дефицитной, то целлофаном для прожекторов, то тканью той же. Помню, все костюмы для "Ивана Васильевича" булгаковского мы делали в мастерских Кировского театра в Ленинграде. А сейчас, если и остались какие-то связи, так только с Ригой. И потом, это только так кажется, все есть. Знаешь, как это бывает: того, что нужно, как раз и нет... И приходится что-то заказывать в Финляндии. Так что теперь, когда я смотрю макет нового спектакля, сразу начинаю считать, во что это удовольствие нам обойдется. Если чувствую, что тысяч в 120, начинаю говорить режиссеру: надо убрать это, здесь подешевле можно обойтись, у нас на все про все вместе с костюмами 60 тысяч, надо в них укладываться.

- И кто в этой ситуации всегда занимает твою сторону?

- В первую очередь директор, Ильин Александр Сергеевич, потому что, хочешь не хочешь, а деньги надо считать.

- Владимир Сергеевич, в твоем подчинении 47 человек технического персонала. В каком случае ты можешь сказать: "Вы нам не подходите".

- У меня тут принцип один: если, к примеру, рабочий сцены в антракте стесняется выйти на перестановку, боится свое лицо публике показать, сразу понимаю - он не для театра, не наш. В театре нельзя прятаться в кулисы, это и в прямом, и в переносном смысле. Но зато какие замечательные люди у нас есть! И Любовь Лаврентьевна Гладышева, которую артисты со стажем по-прежнему иначе как Любочкой не называют. И Люда Кяхар, наш завреквизитом, Лена Олейникова, начальник в декоративном, это ведь не год уже, не два, многие и многие годы в театре, на них он держится. Понимаешь, в театре нельзя считать времени, не получается его считать, это уже будет не театр. Помнишь, как Еремин выпускал "В Москву! В Москву!"? Поднял такое меньше чем за полтора месяца! Но это был особый случай, и вообще, я думаю, что спектакль не может выходить в тишине, выпуск всегда немного сумасшедший дом напоминает. Если нет гама, крика, шума, значит что-то не так, мне во всяком случае так кажется. Но когда потом приходишь на премьеру, то несмотря на то, что видел спектакль урывками раз тридцать, все равно волнуешься, переживаешь, теперь уже за актеров, и за то, что от твоих людей зависит: польется ли вода из крана на сцене, зажжется ли газовая конфорка.

- Владимир Сергеевич, о многих людях мы сегодня вспомнили, но про знаменитого в прошлом нашего театрального портного Волли Сильда сказать, мне кажется, стоит отдельно.

- Какой он был мастер - про то и говорить нечего. Но ведь у Волли и кроме театра работы было сверх головы, к нему из других городов шиться приезжали. Так что чаще всего он только кроил, а шили другие люди. При этом он хорошо понимал, что если отдаст костюм артисту дней за десять до премьеры, то переделок не избежать, чего Сильд не любил, потому что заниматься ими пришлось бы ему. Поэтому готовый костюм он приносил только к сдаче, к третьему звонку, а тут уж когда переделывать?

- А у тебя самого есть "маленькие хитрости"?

- Когда приближается время обсуждать, какая обувь потребуется нашим актрисам для нового спектакля, я всегда стараюсь укрыться от них подальше, потому что разговор для меня всегда предстоит нелегкий, обувь сейчас дорогая. Но прячься не прячься, они все равно меня находят...

Николай ХРУСТАЛЕВ.

Редакция "МЭ" поздравляет Владимира Сергеевича Бабынина с наступающим юбилеем и желает ему здоровья и счастья в театре на многие годы!