СРЕТЕНЬЕ ГЕОРГИЯ КИРИЛЛОВА
Как все-таки странно... Когда-то давно я носился с одной
стихотворной строчкой, не помню уж ее всю, но кончалась она так:
"...но выше любви - обожанье". И не чувствовал даже, что слово
"обожанье" образовано от слова "Бог". Мне важно было доказать
самому себе, что любовь не единственное в жизни, чему следует
поклоняться и к чему стремиться. Позднее проблема стала не
актуальна - до поры до времени, пока не столкнулся со стихами
Георгия Кириллова.
Весной 1987 года состоялся Таллиннский турнир молодых поэтов - зрелищная театрализованная акция, вполне соответствовавшая духу того перестроечного времени. Из 8 поэтов, выступавших в финале, зрительские симпатии вывели Георгия Кириллова на 5-е место. Пожалуй, здесь зарыта какая-то сермяжная правда. Кириллов, выступивший со стихами, вполне эстрадными, содержащими к тому же опыт его недавнего пребывания в психлечебнице, не мог претендовать на большее. Он, между тем, писал в то время много, причем в разном духе, так что стиль, к которому он пришел сейчас, сформировался постепенно. Условно говоря, это религиозные стихи, чем-то напоминающие манеру классика американской поэзии Эмили Дикинсон (1830-1886), но более разнообразные, с многочисленными стилевыми вариациями вплоть до верлибра и даже попыток создать нечто в духе русской классики XIX - начала ХХ века, но - это сразу надо сказать - впечатляющих не слишком. Впечатляет в стихах Кириллова другое - возвышенное религиозное мироощущение, но не строго аскетичное, а по духу скорее ренессансное. Что Бог и Любовь - одно, это аксиома для любого верующего. Да только далеко не каждому верующему дан дар адекватно выражать эту аксиому простыми словами. А поэтическая лексика Георгия Кириллова предельно проста, на первый взгляд, даже небрежна, и это вводит многих его читателей в заблуждение. Если для рифмы ему зачастую бывает достаточно весьма отдаленного созвучия, так называемого рифмоида (типа "глаза - трава"), то это вовсе не от неумения, скорее от искушенности. От необычной, непривычной для многих остроты поэтического слуха. И еще - от традиции, идущей от уже упоминавшейся Эмили Дикинсон. Упоминалось также в самом начале и пресловутое "обожанье", ставшее для Кириллова, как мы теперь понимаем, и мерой, и - одновременно - способом мироощущения. Недаром объект его лирики - либо близкий человек (женщина ли, мужчина - безразлично), либо - Бог, точнее - существование в единстве с Ним. И это естественно для многих настоящих поэтов, верующих и неверующих. (Здесь в первую очередь приходят на ум два имени - Рильке и Бродский. Первый - как носитель чисто религиозного сознания, воплощенного в простом и доходчивом слове, второй - как автор гениальных, созданных вслед за Пастернаком евангельских картин Рождества, Пасхи, Сретенья Господня...) Но не стоит, я думаю, преувеличивать, говоря о творчестве, о стихописании, религиозность Кириллова. Как литератор он гораздо шире. Он настоящий мастер современного верлибра, свободного стиха - простота его, как известно, только кажущаяся. Он не чужд и новеллистики, и причудливой полуфантастической прозы. И он наконец автор множества стихов, очень неравноценных по литературному качеству, а порой выглядящих просто графоманскими, - обычный шлак, отходы любого производства, в том числе и стихотворного. В этом смысле он похож на жившего в Эстонии, в Пайде, одного очень даровитого поэта - Павла Ивановича Стреблова, ныне покойного. Похожесть их - в отношении к поэзии как к форме существования и как следствие этого - в заметной всеядности, в приятии неравноценного. Это понятно, и тут само теченье жизни выступает строгим и равнодушным судией, отсеивая крупицы чистой руды от шлака, злаки от плевел. Я уверен, какая-то часть написанного Георгием Кирилловым, пусть и небольшая, станет со временем достоянием еще не одного поколения читателей. Библейский эпизод Сретенья Господня, когда старец Симеон встретился с младенцем Христом (вкупе со знаменитым литургическим хоралом "Ныне отпущаеши"), несет и более простой, сниженный, светский, даже языческий смысл. В Сретенье (15 февраля) как бы встречаются зима с будущей весной, точнее - в чреве зимы уже вызрела и заметна весна: мягчеет снег, блестят небеса, начинают ярко краснеть веточки краснотала. Изменения вроде незначительные, а судьбоносные события уже свершились. Впрочем, зачем гадать наперед. На сегодняшний день Георгий Кириллов, или Гуля, как его называют друзья, - автор нескольких публикаций в периодике (журналы "Таллинн", "Радуга"), в упомянутых коллективных сборниках и маленькой книжки стихов "Зеленый взгляд солнца" (1997), где представлены, к некоторому сожалению, преимущественно стихи лишь одного года - 1885-го. О том, как он писал раньше и как пишет сейчас, даст читателю представление маленькая подборка, публикуемая ниже. Светлан СЕМЕНЕНКО.
ГЕОРГИЙ КИРИЛЛОВ* * *
Сплелись воедино руки, 19.01.1999 * * *
Беда не бывает чужой, 22.01.1999
ночь без сна - 1990
|
Он начинал в атмосфере тотального неприятия и непонимания. Годы
были - середина 80-х. Кириллов, родившийся в 1952 году, окончил
к этому времени Таллиннский политехнический институт по
специальности "автоматика и телемеханика", но был человеком
сугубо гуманитарных наклонностей, к тому же клерикалом,
приближенным к церкви, связанным с нею и последующим ученьем, и
родственными узами. Его литературный дебют - участие в
коллективном сборнике семи поэтов "Листья дней" (Таллинн, "Ээсти
раамат", 1984) и почти одновременная с ним публикация в журнале
"Таллинн" (№6. 1984). Известно было, что стихи не единственное
его литературное увлечение, что он пишет еще и фантастическую
прозу, и короткие новеллы, и прочие опусы, жанр которых трудно
было определить.