Память

Так распорядилась судьба, что День матери, День победы и мира стоят в календаре рядом, в первой половине мая, в разгар весны. И это добрый символ, ибо все, что связано с материнством, противопоказано и несовместимо с войной, и, как говорил Федор Михайлович Достоевский, с любым "кровопроливством".

55 лет назад, 27 января 1944 года, на тринадцатый день наступления второй ударной армии Ленинградского фронта с Ораниенбаумского плацдарма, где-то под Волосово услышал по радио в штабной машине нашего отдельного батальона связи приказ Верховного главнокомандующего о снятии блокады Ленинграда. Сразу вслед за этим диктор зачитал постановление Ленгорисполкома о возвращении многим улицам моего родного города их исторических названий. Невский, Садовая, Литейный, Владимирская... Улицы моего детства и юности, такие светлые и радостные до войны и такие суровые, строгие и замершие, но все равно прекрасные в годы блокады.

Есть вещи, темы и воспоминания, касаться которых можно лишь с робостью, душевной болью и... восхищением. И тем не менее (а может быть - тем более) они влекут к себе, как обрывы бездонных пропастей.

Более полувека минуло с той блокадной поры. Казалось бы, время, наполненное множеством событий, должно было стереть из памяти картины зажатого в кольце Ленинграда, взрывы снарядов и авиабомб на его улицах, страшную зиму первого блокадного года, вмерзшего в лед человека на Литейном проспекте и неподалеку от этой ледяной могилы - очередь за водой, бившей из разорванной снарядом трубы, и детские саночки, на которых матери блокадного города везли тех, кого не смогли сохранить. "Скрипят полозья в городе, скрипят. / Как многих нам уже недосчитаться! / Но мы не плачем: правду говорят, / Что слезы вымерзли у ленинградцев".

Не могу забыть женщин, матерей Ленинграда - именно они вынесли всю тяжесть блокады, именно они достойны особой памяти и награды. Их так мало дожило до этой годовщины. Это они рыли окопы, тушили зажигалки, выносили раненых из разрушенных домов, лечили, хоронили, охраняли дома... Моя родная тетя, которая до войны боялась соседей по коммунальной квартире, боялась переходить дорогу, вспрыгивала на стул при виде мышки и считала всех жителей с Лиговки бандитами, а посему никогда не ходила на эту улицу, в 1941-м была назначена ответственной дежурной по своему дому в Саперном переулке. Во время воздушных тревог и артобстрелов она стояла на улице перед подворотней дома и неожиданно зычным голосом кричала на всех прохожих: "Что же я вам уже говорю - заходите немедленно в бомбоубежище".

В январе или феврале 1942 года из нашего взвода ушел в увольнение солдат-ленинградец. Ушел утром и к вечерней поверке должен был вернуться в часть. В назначенный час его не было, не пришел он и к полуночи. Надо было искать. Знали, что он живет в доме №26-28 на Кировском проспекте Петроградской стороны. Меня и еще двух солдат дежурный по части назначил в этот поиск. Пока собирались, прошел еще час, а когда вышли на Загородный проспект, на котором в Семеновских казармах у Витебского вокзала размещался наш полк связи, была глубокая ночь.

Сразу за проходной увидели лежащую на снегу женщину. Она пыталась встать и не могла, и мы, трое дистрофиков с трудом довели ее до проходной, напоили горячей водой и, когда она пришла в себя, рассказала, что днем пришел домой ее сын, солдат нашего полка, принес большой сухарь настоящего довоенного хлеба (в первую блокадную зиму в армии выдавали по одному такому сухарю в день). Они съели этот сухарь, но к вечеру сын так ослаб, что лег и потерял сознание. Она боится, что он не доживет до утра, а если и доживет его нечем кормить. Решила отправиться в полк за помощью.

Дом №26-28 на Кировском проспекте (ныне Каменноостровском), в котором жила эта семья, знали тогда все, и не только потому, что этот дом был тогда самый большой в городе, но и потому, что в нем до своей трагической гибели жил С.М.Киров. (Уже после войны узнал, что там жили маршал Говоров, один из руководителей обороны Ленинграда А.А.Кузнецов, композитор Д.Д.Шостакович и именно в этом доме он сочинял свою Седьмую Ленинградскую симфонию.)

От дома на Кировском проспекте до Семеновских казарм у Витебского вокзала не менее десяти километров, мороз около тридцати, город завален снегом, патрули, комендантский час и женщина-мать, из последних сил идущая через ночь спасать сына!

Дежурный по части дал единственную в полку полуторку. Накормив предварительно солдатскую мать готовым уже к тому времени армейским блокадным завтраком - мучной баландой, мы отвезли ее на Кировский проспект, забрали обессиленного, но живого солдата и вернулись в полк. Утром его отправили в госпиталь.

Не знаю дальнейшей судьбы солдата и его матери, но помню ее глаза с мольбой о помощи. Не себе - сыну! Она для меня - образ всех ленинградских женщин, переживших блокаду, достойных святой памяти.

До окончания XX столетия осталось менее двух лет, но это по календарю, который придумали люди христианского мира. А по сути новый век, как новый этап в жизни человечества, начинается с какого-то эпохального события, меняющего на длительный период времени привычный ход жизни на земном шаре. Быть может, права была Анна Ахматова, с поэтической чуткостью уловившая реальную смену веков в... 1913 году. Летом того года она писала:

Словно в зеркале страшной ночи
И беснуется и не хочет
Узнавать себя человек.
А по набережной легендарной
Приближается не календарный -
Настоящий двадцатый век.

И он, этот кровавый век, безжалостный к людям, и прежде всего - к матерям, будет продолжаться и после 31 декабря 1999 года, если не смолкнут выстрелы беспрерывных малых и больших войн, начатых в 1914 году.

Леонид СУРКОВ.