Тропой Игоря-СеверянинаСветлой памяти мамы
Личность и генийОб Игоре-Северянине традиционно сложилось представление, как о поэте салонно-будуарного жанра. Миф этот несправедлив и с ним нужно бороться с таким же усердием, с каким ныне мы стираем незаслуженный глянец со многих хрестоматийных имен.С легкой руки Пушкина в российском литературоведении повелось, что "гений и злодейство - две вещи несовместные", но мы- то знаем, что это только благое пожелание и ничего более. Разумнее было бы поставить вопрос о несовместимости гения и личности. История российской словесности знает массу случаев, когда личность, обремененная гением, всю жизнь была вынуждена сопротивляться ему и часто гибла до срока, потеряв последние силы. Поэты Александр Блок и Владимир Маяковский, например, были яркими и сильными личностями. Борьба с личным гением напрочь испортила семейную жизнь одному, а второго из-за семейной неустроенности привела под дуло пистолета. Перечень примеров можно продолжить, я выбрал эти два почти наугад. Кстати, и сам Александр Сергеевич - пример в этом отношении классический. Игорю-Северянину повезло, потому что его гений сопротивления почти не встретил. Игорь Васильевич Лотарев был личностью посредственной, хотя и не без определенных задатков. Не будучи обремененным образованием (всего 4 класса реального училища) и сильными чертами характера он смог вместить своего гения и благополучно делил с ним тело и сознание. Правда, в молодости он еще пытался сопротивляться - много пил не пьянея, шалил с многочисленными женщинами и даже публично объявил себя гением, легко писал стихи в любом состоянии, пытался жить жизнью богемы "Серебряного века русской поэзии" - но, кажется, что быстро сдался. С годами Игорь Васильевич все же сумел приструнить гения, переместив поэзию в списке жизненных интересов на третье или даже четвертое после рыбалки место.
Постановка проблемыВот что удивительно: все то, что мы по привычке называем салонно-будуарной поэзией - первые шесть книг и сборник "Миррэлия" - почти на 80 процентов написаны на дачах в Пустомерже, Дылицах, Ивановке, Бельском и Тойла. Для "салонно-будуарного поэта" все это несколько неожиданно, и есть в этом некая интрига. Вот почему интерес к творческому наследию поэта подвел нас к желанию посетить связанные с его именем места.Ивановка, Дылицы, Пустомержа и Тойла расположены вдоль железнодорожной ветки Санкт-Петербург - Ямбург (Кингисепп) - Ревель (Таллинн). Дача в Бельском (ветка Санкт-Петербург - Луга) была выбрана в 1916 году по совершенно определенным причинам, речь о которых пойдет ниже. Однако все эти места объединяет вода - реки Ижора, Нейма и Пюхайыги, многочисленные озера. Когда-то все они были полноводными и в них ловилась форель, хариус, стерлядь и много чего еще.
КартыОтправляющимся в подобные "литературоведческие" экспедиции мы искренне не рекомендуем без особой необходимости пользоваться туристическими картами советского и российского производства. Большинство из них рассчитано на то, чтобы сбить с толку иностранных шпионов - пропуски, повторы, разного рода неточности и т.п. Большинство мелких населенных пунктов на таких картах вообще не указано. Неизвестно откуда возникающие деревеньки в местах, обозначенных на карте пустынными, могут кого угодно сбить с толку. При этом следует помнить, что в годы войны многие деревни и мелкие населенные пункты были разрушены до основания, но никто их потом не восстанавливал. Еще хуже обстоят дела с мелкими реками и небольшими озерами, большинство которых либо вообще не нанесено на карту, либо нанесено без указания названий. Дорога, обозначенная как асфальтированная, может оказаться гнусным разъезженным проселком, проходимым только в сухую погоду, да и то с большим трудом.Зная об этих обстоятельствах, мы озаботились копиями с подробных карт начала века. Пригодились и эстонские карты 30-х годов, а также немецкие карты начала 40-х. Сличая немецкую и эстонскую педантичность с российской безалаберностью почти всегда можно установить некое подобие географической истины.
ГраницаГоворят, что эстонско-российскую границу в Нарве лучше всего пересекать ночью. Это правда. Мы ночуем в одном из кемпингов в Усть-Нарве. В три часа ночи в так называемом "отстойнике" на въезде в Нарву собралось не более десятка легковых автомашин. Платим 15 крон, и через четверть часа мы уже в дороге на КПП.
Российские пограничники и таможенники ведут себя очень дружелюбно. От этого всегда возникает ложное ощущение: с одной стороны - это уже заграница, а с другой - большая родина. Родина - навсегда, а заграница - надолго ли? Ивангород
Эту достопримечательность на маршруте мы минуем ранним утром.
Торговцы на рынке только начинают не спеша раскладывать свой
товар, который здесь продается по фантастически низким ценам.
Здесь принимают любую валюту, включая российские рубли. Здесь
делают немыслимые скидки на без того дешевые товары, только
торгуйтесь. Ивангородский рынок заслуживает отдельного научного исследования или, если хотите, песни, в которой будут и коробейники, и "все товары разложу", и капризные, но легкодоступные девицы. Жаль, но рынок лежит вне темы повествования.
Комаровка
Наше путешествие во времени слегка противоречит хронологии, но
настоящего путешественника по четвертому измерению это не
должно смущать. Так что, начинаем мы путешествие с деревни
Комаровка, в сторону которой есть указатель с шоссе Таллинн -
Санкт-Петербург.К 8 утра Комаровка дремлет и видимых признаков жизни еще не подает: ни людей, ни собак. Единственная почти прямая улица через полкилометра выводит нас к железнодорожной ветке. Некогда по Комаровке проходила эстонско-российская граница. В кадрах старой кинохроники эстонские пограничники гостеприимно раскрывают летом 1940 года ворота перед эшелоном с советскими войсками. Эстонский офицер берет под козырек. Паровоз дает гудок. Стрелять в советских оккупантов никто не собирается, даже наоборот - делают приветственные жесты и жмут руки. От известных нам по старым открыткам станционных сооружений и пограничного пункта не осталось и следа. Сейчас все это можно представить, только хорошо зная исторические реалии 30-х - 40-х годов. В начале марта 1918 года Игорь-Северянин вместе со своей гражданской женой Марией Васильевной Волнянской (Домбровской) под немецким конвоем проследовал из Ямбурга, минуя Комаровку, в Нарву, где двое суток провел в военном карантине. Ничего примечательного, если не принимать во внимание того, что Комаровка разделила жизнь Игоря-Северянина на до и после: до эмиграции и во время нее. В стихотворении "По этапу" можно найти отражение этого судьбоносного эпизода из жизни поэта:
Прощайте, русские уловки:
ЯмбургКак известно, Ямбург (Кингисепп) не произвел на Игоря-Северянина приятного впечатления. 9 марта 1918 года он написал о городе:
Всегда-то грязный и циничный, Когда Игорь-Северянин писал эти строки, то ему еще неведомо было, что в "Эстляндии пресветлой" ему предстоит прожить 23 года, стать совершенно другим русским поэтом, чем он был прежде, и умереть, вновь оказавшись в немецкой оккупации. Этап, как известно, начинается с вокзала. Именно поэтому, из всех сохранившихся в Ямбурге зданий начала века, мы выбрали вокзал. Едва мы приступили к видеосъемкам, как за нашей спиной тихо нарисовался молодой мужик весьма затрапезного вида: плохо стриженный, не бритый, одетый в мятые серые штаны, в которых далеко не с первого взгляда можно было опознать милицейские брюки с выпоротыми лампасами. Видеокамера его чрезвычайно заинтересовала: - Кто такие? - Экспедиция. - Какая такая экспедиция? По какому праву? Оказавшийся капитаном милиции, мужик сопроводил нас в вокзальную кутузку, где потребовал документов и объяснений. Документы были предъявлены, объяснения даны. Узнав, что нас интересуют кроме Ямбурга еще Веймарн, Елизаветино, Гатчина и Луга, капитан многозначительно и очень нехорошим тоном произнес: - Так, железные дороги, значит. Снова показываем карты, читаем стихи, но служебное выражение лица и глаз непоколебимо: "Железные дороги, значит". И вдруг все меняется, словно в дешевом детективном фильме. Внезапно с ленинским прищуром в глазах и хитрецой в голосе капитан торжественно вопрошает: - А как зовут российского посла в Эстонии?.. Ага! После этого "Ага!" выражение лица и глаз капитана смягчается, хотя по всему видно, что имя дипломата ему ровным счетом ничего не говорит. Просто что-то нужно было спросить и получить четкий и ясный ответ, чтобы иметь моральное право распорядиться нашей дальнейшей судьбой. Нас отпускают с миром. Претензий нет. Спешим поскорее унести ноги, пока капитан не передумал. Бдительность милицейского начальника вновь напоминает нам о том, что для нас Россия уже заграница со всеми вытекающими из этого последствиями и обязанностями. Приключение стоило нам фотографии вокзала, которую после фразы "Железные дороги, значит" мы сделать не решились. Покрутившись еще немного в Ямбурге, берем курс на Веймарн. Перед отъездом делаем снимок пруда с церковью на заднем плане. Этот любопытный сюжет нам вскоре запорет на пленке гатчинский "Kodak", чьими посулами и дешевизной мы соблазнились.
КингисеппСегодняшний Кингисепп мало похож на Ямбург, описанный Игорем-Северяниным в 1918 году. Переназванный в честь известного эстонского разбойника и хулигана Виктора Кингисеппа город выправился. Улицы чистые. Дома опрятные. Старых домов сохранилось очень немного, и это снова дает повод пожалеть об упущенной возможности сфотографировать деревянный вокзал, чудом сохранившийся от начала века и даже не очень-то "реставрированный". Люди одеты хорошо, хотя даже с раннего утра можно встретить "отдыхающих с вечера".Луга величава и весьма привлекательна. Уже в ранние утренние часы можно видеть купальщиков и рыбаков. С Лугой мы встретимся почти через неделю, на подъезде к одноименному городу, но там река будет значительно уже и резвее.
Михаил ПЕТРОВ, Автор приносит искреннюю благодарность посольству Российской Федерации, Русской партии Эстонии, управе части города Ласнамяэ, а также всем тем, от кого так или иначе зависел благополучный исход экспедиции. Продолжение следует. В следующем номере "Субботы" читайте печальную историю хозяина мызы Пустомержа князя Оболенского, а также о мерзости запустения в старинном елизаветинском дворце и о тайне "пятой горки".
|
На самой границе дела идут неожиданно быстро. Задержка возникает
только перед российским КПП, да и то всего на несколько минут.
Воспользовавшись моментом, делаем снимок замка на эстонской
стороне, освещенного первыми лучами солнца - первый удачный
кадр, сделанный экспедицией. Буквально через минуту освещение
меняется, и очарование первого взгляда пропадает: перед нами
мрачная и грозная махина, ни в чем не уступающая приземистой, но
такой же мощной крепости Ивангорода.