Пять "не" Никиты Михалкова

1. Покуда бричка катит...

Возле брички, перевернутой на склоне; на полянке, опрокинутой у леса, плакали беззвучно и танцевали без музыки герои того далекого, легендарно-революционно-романтического Никиты Михалкова, что прославили его фильмом "Свой среди чужих, чужой среди своих". Перевернутая бричка была опрокинутой каретой истории, истории, покончившей с бричкой, на которой въехал Гоголь с Чичиковым, на которой уезжал Грибоедов с Чацким; перевернутая бричка была прощанием и бегством, а гарцевание, а осанка, а белая кобыла с челкой вороною покоились в воображении, стреноженном временем.

И вот спустя столько лет в "Сибирском цирюльнике", на таком необъятном просторе, что видно, что земля, несомненно, круглая, вновь возникла легкая бричка, даже не бричка, так, колясочка, но она ожила, проносится, знаменует собой новое прощание и новое бегство - в такие просторы воображения, где культура слова и мысли умела себя хранить в опрятности и достоинстве - даже в Сибири, а в Сибири, в изгнании, в трудности и униженности - особенно.

Да, в этом легком возке уезжает мимо героя, заколоченного в избе скудной жизнью и скудной многодетной страстью, его легкая возлюбленная, устремленная в Соединенные Штаты Америки, но тут дело не только и не столько в сюжете, сколько в параллелях. Бегство и отъезд - важнейшие символы кинематографа Михалкова. Бегство Обломова от огромного, мучительного велосипеда, на котором покидает его ради Штольца его возлюбленная. Бегство навстречу смерти в трамвае в "Рабе любви". Бесконечно повторяющийся перрон в "Родне". Мнимый и роковой отъезд в "Пяти вечерах". Все у него уезжают, чтобы погибнуть и вернуться.

2. Юнкера

В "Неоконченной пьесе для механического пианино" герой с интонациями не столько Чехова, сколько Никиты Михалкова восклицал в слезах, в обиде, закутанный в бабский теплый платок, что Лермонтов в двадцать семь лет был уже убит на дуэли, а он, герой... И в этом же фильме был маленький мальчик, пронизанный музыкальными, грозовыми раскатами, которому и вручал, пронизанный музыкальными, грозовыми раскатами, которому и вручал режиссер надежду на будущее. Михалков всегда делал ставку на молодость, на отчаяние, на безрассудство, а потому его герою в "Сибирском цирюльнике" юнкеру Андрею Толстому именно двадцать лет и ни годом больше, а играет его именно Олег Меньшиков, чья экранная и сценическая судьба не только максимально эстетизирована первоклассными красавцами (от "Полетов во сне и наяву" с цитатами из "Механического пианино" до "Кавказского пленника" с цитатами из последних военных действий России), но и этически продумана и выстроена хотя бы аристократической замкнутостью проживания, опрятностью слухов и, наконец, постановкой "Горя от ума" - ставшей торжеством меры и выдержанности.

Олег Меньшиков в предыдущей картине Михалкова, в "Утомленных солнцем", был спаян любовью-ненавистью своего героя с героем, которого играет автор фильма. Он был вторым "Я" Михалкова, он мстил и он погибал, как и тот, кого играл Михалков. Это было прощание с трагической историей, это было прощание с ненавистью и мстительностью, на которых ничего не построишь.

В "Сибирском цирюльнике" герой Олега Меньшикова возвышает до себя своей любовью героиню Джулии Ормонд. Возвышает до себя - это значит обрекает на муки расставания и тоски на всю оставшуюся жизнь. Он взял такую высокую ноту чувства, что далее только и остается быть сосланным в Сибирь, несправедливо осужденным, стать охотником с ружьишком и мужем горничной Дуняши (Анна Михалкова), стать брадобреем и жить в избе, а ей, возлюбленной, только и остается, что мечтать о новой и невозможной с ним встрече, рваться в Сибирь, не быть пущенной туда, приехать спустя десять лет, не повидаться, вернуться в Америку и воспитать сына, готового во всем повторить отца.

Но эта высочайшая нота вступления, но эта дуэль с бешенством рассеченного надвое воздуха и алой кровью на белоснежной рубашке, но эта ревность, превращающая мирный скрипичный смычок в рапиру!..

3. Любовь

- Не может чумазый играть на фортепиано! - кричит неприятный персонаж из "Неоконченной пьесы". А приятные у Михалкова непременно могут и играют, и поют. И новый фильм пронизан Моцартом, органически сплетенным с оригинальной музыкой Артемьева. Звучит музыка, торжествует музыка, как торжествует нравственное здоровье на распахнутом снегу.

Поет в опере юнкер Андрей Толстой, поют его друзья-юнкера, играет на рояле героиня Джулии Ормонд. Масленица, кулачный бой, гулянье, натирание паркета в училище юнкерами перед балом - все сделано в жанре оперы, где лубок, миф, чрезмерность, картинность уступают первенство музыкальной партитуре и ей подчиняются во всем.

Оперные персонажи - генерал, заедающий водку стаканом (Алексей Петренко), иноземный изобретатель (Ричард Харрис), создающий машину для стрижки сибирского леса, названную сибирским цирюльником, мать Толстого - актриса, непременно рыдающая и заламывающая руки (Марина Неелова), пьяненький помощник изобретателя (Даниэль Ольбрыхский). Да и сама страшная машина - оперная декорация, она функционально безумно похожа своей нестрашной угрозой на чучело, которое сжигают на Масленицу.

За Моцарта готов пострадать сын юнкера и американки - юный солдат американской армии в исполнении опять же Олега Меньшикова. И здесь в фильме разыгрывается легкое и веселое интермеццо с не оперными даже, а уже опереточными персонажами.

4. Легче пуха и пера

Нет ни одной московской газеты, которая не посвятила бы премьере "Сибирского цирюльника" полосы, и нет ни одного практически критика, который написал бы о ленте что-нибудь положительное. На такой линованной бумаге немедленно хочется написать что-нибудь поперек.

Мне думается, что маятник так сильно качнулся в одну сторону, что, если бы и не было второй стороны, то ее следовало бы выдумать. Ужас кинематографа последних лет не только в том, что он матерится, душит, травит, насилует, сосредоточен на изысках проктологии и судмедэкспертизы, но в том еще, что его речь стала невольно профессиональным языком кинокритиков, которые сленг подростковых подворотен превратили в тусовочный язык своих разборок.

И вот, на скаку, критики влетели в новую работу Михалкова с обывательскими повторами об икре и балыке презентации, о фейерверке в Кремле, о том, сколько было на дпмах золота и каких именно шуб. "Комсомолка", например, пишет: "Джейн решила "дать" Андрею. Но как отдаться так, чтобы после не выглядеть сукой?" После такого вопроса в приличном семействе обычно говорят зарвавшемуся подростку: "Выйти из-за стола!"

Не случайно фильм Михалкова практически весь идет на английском языке, а за кадром его переводит на русский сам режиссер. Здесь как бы устанавливается принципиальная дистанция с языком нынешней речи, печати, литературы, кинематографии.

Никогда не опускающийся до общего уровня, лучший, на мой вкус, сегодняшний московский критик Валерий Кичин так итожит свою, написанную сразу после премьеры, рецензию: "Кроме созвездия актерских работ, "Сибирский цирюльник" остается в памяти двумя не отпускающими образами. Образ великой, нежной, полной любви и братства, разгульной и простодушной, гордой и доверчивой, в нашем воображении существующей и для нас самих непостижимой страны, готовой за идею идти на гибель. И образ чужих ценностей, которые врезаются в ее тело, как механический нож в живой муравейник. Образы, с которыми неизвестно, как жить дальше. Если и неудача, то гениальная".

Каждый новый фильм Никиты Михалкова, кроме общих, базовых метафор, всегда искал новые просторы, захватывал новые земли, но практически всегда искал себя в прошлом - в Чехове, в Гончарове, в начале века, в сталинской эпохе, в периоде оттепели, сейчас - в эпохе Александра III - столь же условной, как любая историческая эпоха на экране. Главное - там, где нас нет, но где хорошо бы оказаться.

5. Ответ

В один из приездов в Таллинн на вопрос, как он относится к критикам, Михалков ответил:

- Холоп сердился на барина, а барин и не знал.

В нынешний раз на таллиннской премьере на тот же вопрос он ответил:

- Пока собаки лают - ты в седле.

В одном интервью он заявил:

- Конечно, иным приятней сидеть в Доме кино за рюмкой водки и рассказывать, как именно и по вине каких врагов они не смогли снять свой фильм. А у нас есть прекрасное чувство торжества - мы это сделали! Двенадцать лет назад возник проект. Почти десять лет искали деньги! Два года снимали!

И, наконец, на таллиннской премьере еще было сказано:

- Вместо того, чтобы стоять, растопырив руки, держа в левой сникерс, а в правой тампакс, и ждать других подачек, мы что-то сделали сами и дали 16 тысячам людей работу.

Все эти ответы мне не кажутся симпатичными или остроумными. Не слишком достойно обзывать оппонентов собаками и холопами. Но! Художник не обязан быть слишком приятным в общении, он обязан делать хорошее кино. А зрители имеют право это кино смотреть или не смотреть. А критики имеют право об этом писать. Желательно, чтобы именно о кино, а не о прилегающем застолье, но это уже кто как умеет.

Никита Михалков, по его словам, хотел сделать фильм, на который человек может прийти с женой и детьми и при этом не закрывать жене глаза и не затыкать уши детям. И сделал. А по сегодняшним меркам - это уже революция в российском кинематографе.

...Кинематограф всегда показывает либо оборотную сторону медали, либо оборотную сторону луны. Так он и соотносится с действительностью. "Сибирский цирюльник", как минимум, позволяет не думать о действительности с ужасом и горем. А ужас и горе, теперь уже ясно, не могут быть единственными спонсорами искусства...

Елена СКУЛЬСКАЯ.

Фото Н.ШАРУБИНА.