СТАРЫЙ ВОЛК ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Бывший оперуполномоченный МГБ Мейнхард садится в "виллис" напротив печально известной тартуской штаб-квартиры госбезопасности, или так называемого Серого дома. Отсюда Мейнхард отъезжал тысячу раз, в том числе и ровно полвека назад. Сталин объявил, что мы превратим каторжную Сибирь в Сибирь советскую, в Сибирь социалистическую. В молодости Мейнхард помогал проводить идеи Сталина в жизнь. И вот колеса "виллиса" снова катятся по шоссе. "Сейчас-то хорошо ездить, а раньше все шоссе были покрыты гравием, - говорит Мейнхард. - Честно говоря, с людьми тогда поступили по-свински. Ведь кулак был фактически работодателем". К волости Лаэва приближается на белом "шевроле" и бывший кулак Арво Тилк. Пути оперативника Мейнхарда и сосланного Арво пересекаются во дворе хутора Копа. Оттуда семью Тилк увезли в Сибирь. В доме новый хозяин, но хозяйского глаза здесь не чувствуется, и на стене прибит номер - в память о советских временах, - как будто дом стоит где-то в городе. Стены дома облезли, надворные постройки покосились, во дворе полно хлама. "Остается все это только сжечь!" - сокрушается Арво. Мейнхард протягивает бывшему кулаку руку. "Конечно, кулаки помогали бандитам", - начинает он. Арво от такого вступления будто током ударяет, и его лицо мрачнеет еще больше: "Не знаю такого и знать не хочу! Как были оборванцами, когда нас грабили, так оборванцами и остались! А я вот построил другой дом, намного красивее этого!" Мейнхард в ответ бормочет, что списки составляли в волостном исполкоме, что так там все было отмечено. Сестра жены Арво вернулась из Сибири и жила в Лаэва. "В чем был виноват двухлетний ребенок? Он тоже был врагом народа? Или восьмидесятилетние старики?" - возмущается женщина. "Так было отмечено в списках", - бесстрастно повторяет Мейнхард. Он не оскорблен, не злится, и по его лицу трудно понять, что за чувства он сейчас испытывает. "В Клоога евреев складывали штабелями и сжигали, а теперь немцы ни в чем не виноваты!" - говорит Мейнхард. На обратном пути по радио в машине объявляют, что суд изменил меру наказания оперуполномоченному Василию Бескову - вместо восьми лет лишения свободы он получил три года условно. Бесков был оперуполномоченным в Пярну, Мейнхард - в Тарту. "Несколько недель назад был в гостях у Василия". Мейнхард смотрит на дорогу. Ему все надоело. Специалист по международному праву Энн Сарв был политзаключенным и помнит, как один человек оправдывался, что никогда никого не убивал - только выбивал табуретку из-под ног. "Черт, хоть бы раз он признался, что действовал неправильно!" - возмущается Арво Тилк. Старший лейтенант госбезопасности Йоханнес Клаассепп на суде ни в чем не признался. Несмотря на документы, написанные собственноручно, и на бумаги, подтверждающие его награждение, он продолжал утверждать, что не знает русского и не имеет к этим документам никакого отношения. "Клаассеппа давно не видел, - сожалеет майор госбезопасности в отставке Мейнхард. - У его жены был родственник за границей, из органов его исключили".

Активист Хейно (70)

"24 марта вечером нас по распоряжению партийного комитета собрали в здании школы, - начинает свой рассказ Хейно Майбах, который сейчас живет в Кяревере. - Нам сказали, что будет большое собрание по поводу начала весеннего сева. Сельские уполномоченные обеспечили явку людей. Несли всякую чушь. Когда начало темнеть, прибыли военные машины с солдатами. Двери заперли, никого уже не выпустили. Некоторым удалось вылезти через окно сортира и убежать. Сформировали группы, которые должны были производить "весенний сев". Там были активисты, работники волостного исполкома, комсомольцы и вооруженные дружинники. Для организации депортации были привлечены самые активные и самые нормальные молодые люди. Совсем уж тупых не брали. Около полуночи велели всем сесть в машины. О том, куда и зачем везут, - не сказали. Русские были с ружьями. Я подумал, что нас везут в Сибирь. Прибыли в Кяревере. Тех, у кого оружия не было, оставили ждать во дворе. Я был на улице, а русские пошли с оружием в дом. Потом начали выводить знакомых людей и сажать их по машинам. Мне с ними поговорить не удалось. Мне велели следить, чтобы никто не напал. Не знаю, кто мог напасть? На хуторе Кингу были одни старики, их забрали. Кажется, их фамилия была Андерсон. На сборы людям давали полчаса. Помню один случай. Из семьи Рейнхольдов в списке подлежащих депортации была и маленькая Лий. Главу семьи сослали сразу после войны. И мать отдала Лий на воспитание соседям. Русский лейтенант начал искать девочку. В конце концов он ее поймал. Я пытался ему сказать, что это приемная дочь, и соседка меня поддержала. Но это не помогло - Лий посадили в машину и увезли в сельсовет. Потом мы узнали, что всех тех людей увезли в Россию. Страшный был день. Мне самому было страшно. Отца арестовали в 1945 году. Мы с мачехой все время опасались, что нас заберут. Поэтому я и вступил в комсомол. При немцах отец пару раз патрулировал на мосту и ходил на болота ловить парашютистов. Но за немцев он не был. Это его сосед заставил - пригрозил, что застрелят, если он с ними не пойдет. Плохо то, что отец знал русский. Когда поймали одного русского парашютиста, отца заставили переводить. Так отец и погиб в Воркуте."

"Враг народа" Реэт (65)

"Я проснулась от шума машины и подумала, что новоземелец, который жил в нашем доме, собрался переезжать, - вспоминает Реэт Аасмаа. - Я выглянула в окно и увидела в кузове грузовика вооруженных солдат". В детстве Реэт все самые важные поездки совершала на грузовике. В 1939 году пятилетняя Реэт ездила на грузовике дяди на открытие моста в Кяревере, где присутствовал сам Пятс. 25 марта 1949 года в пять часов утра дома были три "врага народа" - 14-летняя Реэт, 12-летний Айн и 5-летняя Кай. Мать и старшая сестра Мари находились в Тарту. Председатель волостного исполкома предупредил мать о предстоящей депортации и посоветовал уехать. Он был уверен, что детей не заберут. Дети не плакали. Даже тогда, когда им сообщили, что их ждет. Когда им приказали взять необходимые вещи, Реэт выбрала одеяло и альбом с фотографиями. Отца Реэт, Хуго, арестовали еще в марте 1945 года. Роковой для него оказалась награда - Железный крест. В 1944-м отец, бывший волостной староста, служил санитаром в Омакайтсе, и его отправили в лес на поиски русских парашютистов. Отца ранили в руку. Тогдашний волостной староста смотрел на отца косо. Хотел всучить ему Железный крест, но отец отказался. А документы, в которых говорилось о представлении его к награде, попали к русским. Реэт рассказывает об отце в народном доме, где еще целы полы эстонского времени. В этом зале и находились они в марте 1949 года. Зал был полон народу. У детей допытывались, где мать. Брат не выдержал и сказал, что мама скоро придет. Его начали возить по селу - вдруг покажет рукой. Мать узнала о событиях и прислала в Лаэва свою сестру. Ночью та пришла из Тарту пешком. Других увезли вечером в Тарту к эшелону, дети Аасмаа остались ждать маму. Троих детей охраняли двое вооруженных людей - русский и эстонец. На второй день пришла тетя и сказала, что мама больше не выдержит. Реэт Аасмаа вернулась из Сибири домой. Десятки лет она жила в совхозе Лаэва и улыбалась тем, которые много лет назад назвали ее и ее семью врагами народа. Бывшего бухгалтера совхоза в родных краях называли то фашисткой, то красной. Она же считает, что депортированные остались наедине со своим прошлым. "Однажды моя молодая родственница спросила, за что нас сослали. В чем могли быть виноваты мы, дети? Ведь в чем-то вы были виноваты, не просто так вас сослали!" Иногда Реэт мучает необъяснимое чувство вины.

"Кулак" Арво (62)

25 марта 1949 года Арво Тилк проснулся около пяти часов утра и увидел перед собой лицо русского офицера. 13-летний мальчишка не понял, что случилось нечто ужасное. Накануне вечером они с друзьями договорились пойти кататься на коньках. Мачеха бежала через окно в лес. Вместо нее взяли сестру отца, которая иначе осталась бы дома. Старшую сестру Арво - Айли - от депортации в Сибирь спас туберкулез - она умерла за неделю до 25 марта. Отец был в Тарту - ездил за лекарством для Арво. Семью чуть было не увезли без него. Их хутор был одним из самых зажиточных. Вместе с двумя соседними хуторами семья Тилк владела молотилкой, трактором, инструментами для пахоты, сеялкой, жаткой. Арво возмущается, что компенсацию за все это имущество получили потомки Вареса - он и поспособствовал депортации их семьи, и забрал все себе. Грабитель отдал имущество колхозу. Он поселился в доме Арво - решил, что теперь стал богачом. А когда сосланные начали возвращаться, он повесился в этом доме. Мести испугался. А бояться было чего. Например, Айн Аасмаа был молодой мужик, сильный. Увидел как-то человека, который принимал участие в высылке, и прижал его машиной к краю дороги.

"Враг народа" Свен (57)

"Было ясное весеннее утро. Мама стояла у окна с трехлетним братом Луи на руках. Я подошел к маме и увидел, что она плачет. Из окна было видно, как во двор заехала повозка. В ней сидели двое мужчин - военный с автоматом и гражданский с ружьем". Свен Ляэтс родился в Нымме. В Лаэва семья переехала во время войны - здесь у брата бабушки был хутор. Они жили в двух комнатах на втором этаже. Накануне 25 марта к ним пришел волостной писарь - предупредил о высылке. Мать сказала, что ни в чем не виновата. "Я подбежал к двери и запер ее на ключ. Когда в нее начали колотить, мать велела мне открыть дверь. Я так и сделал, а потом побежал в другую комнату и залез под кровать. Когда мужчины зашли в комнату, мать меня позвала". Свен удивился, что такой большой дядя ходит в комнате в шапке. "Русский сел к столу и посадил меня на колени. Левой рукой он меня держал, а правой писал. Мать сняла с постели простыню и стала складывать в нее вещи". Бабушка предложила поехать в Сибирь вместо матери. "Мама, конечно, не согласилась. Она была оптимисткой и думала, что справится". Жизнь матери Свена была очень трудной. Когда в 1945 году ее мужа арестовали и избили при аресте, мать Свена была беременна. "На повозке нас отвезли к народному дому. Зал был полон. Матрасы положили на пол, нас усадили перед сценой. Один из офицеров принялся что-то выяснять у матери. Она держала подбородок кверху, а глаза были широко раскрыты. Наверное, русский держал у нее под подбородком пистолет". Позже выяснилось, что брат Луи ушел из народного дома и пошел домой к бабушке. Бабушка решила, что семью разлучать нельзя. "Когда солдат пришел за братом, Луи спал одетым. Бабушка дала солдату буханку хлеба". Солдат положил хлеб за пазуху, взял Луи, как котенка, за шкирку, и ушел. По дороге у мальчика спал с ноги сапог. Из Омска семью отправили в колхоз. "Мы думали, что в деревне будет полегче". У матери была больная печень. Она надеялась, что ее положат в больницу и вылечат, но в больницу ее не взяли. Мать любила плавать и часто ходила на Иртыш. 18 августа 1949 года Свен и Луи осиротели. Узнав о смерти дочери, бабушка решила забрать детей из Сибири, но стала жертвой обманщиков. Одна супружеская пара пообещала помочь привезти ей детей. Бабушка дважды платила им большие деньги, пока не поняла, что ее обманывают. Тогда она решила приехать за мальчиками сама. Весной 1950 года бабушка встретилась с внуками и три года прожила с ними в Сибири. В Сибири у Свена развилась болезнь глаз - от недоедания. Зрение начало резко падать. "Своего сына я видел, а дочь - никогда".

Оперуполномоченный Мейнхард (77)

"Я, бывший офицер КГБ Мейнхард Ютт, не могу много говорить. Россия платит мне пенсию, и ее могут отнять. Я получаю пенсию уже с 1949 года. Потому что это история. Я хочу написать обо всем с самого начала. Потому что все, что было раньше, также связано с высылкой. Мужчин моего года рождения мобилизовали русские. Я был в рабочем батальоне. Мы копали канаву вокруг одного алюминиевого завода в Свердловске. Потом пришел батальон солдат, и они засыпали канаву. Нас обвинили, что мы хотели узнать уровень грунтовых вод. Потом я понял, что русским доверять нельзя. Пятсу и Лайдонеру нужно было сделать пару выстрелов, нужно было сопротивляться. Нашего политрука расстреляли, потому что он сам себя ранил - надеялся попасть в больницу. Меня ранили в руку. Отправили в запас. Назначили охранником. В 1944-м вслед за другими перешел границу. Поехал в Тарту, пошел в дом отца. Смотрю - там все пусто. Немцы расстреляли отца в 1941 году. Руки ему связали проволокой. Он был новоземельцем. Да еще сын - в русской армии. Мой брат скрывался от немцев в лесу. Мать избили жандармы, не знаю, куда она пропала. Я пошел на работу в органы не для того, чтобы мстить. Мне приказали. Назначили переводчиком в тартуский КГБ. Через пару лет стал оперуполномоченным. Лесных братьев было в то время особенно много в районе Авинурме. Особенно хорошо мне запомнился Хальянд Коовик. После каждого ограбления магазина он оставлял записку: "Генерал Коовик зарплату получил". Один раз меня хотели захватить. Я был в гостях на хуторе, и одна знакомая девушка шепнула, чтобы я уходил. Я пошел к двери, а женщины преградили дорогу. Выстрелил из "ТТ" в потолок, женщины испугались, и я ушел. Лошадь стояла у ворот, я и удрал. У одного нашего офицера была подруга-студентка, но из кулацкой семьи. Но у офицера должна быть солидная жена. Его продержали в карцере дней 20, а потом выгнали из органов. Он потом в милиции работал. В 1948 году я уехал учиться в Россию в школу КГБ. Но в январе 1949 года меня раньше срока вызвали обратно. Уже в феврале начали готовить к делу. Данные о подлежащих высылке поступали из местных исполкомов. Основной целью было уничтожение социальной базы лесных братьев. Я думал об этом так: если они останутся в Эстонии, их все равно уничтожат. А ведь в царское время в Сибирь эстонцы ехали добровольно - земля-то там плодородная. Я думал, что их же везут туда на поселение, а не убивать. Народ там гостеприимный. О высылке уж говорили по "Голосу Америки". Мы услышали об этом только в феврале. Высылка была назначена на время весенних каникул, чтобы дети были дома с родителями. Солдат привезли под видом учений. Сначала мы перевели списки, полученные из исполкомов, на русский. Проверили, чтобы не было народных депутатов, награжденных или участников войны с нашей стороны. Их нельзя было высылать. Я помню тот день. Солнце светило. Мы выехали часов в шесть утра. В волостном доме Лаэва собрался актив. Сформировали четыре группы. Каждая группа отвечала за три семьи. В каждой группе было по 2-3 волостных активиста. Они знали, где находятся хутора. Никакого насилия не было. Машины для этого выделили новые. "Студебеккеры". В каждую помещалось по 3-4 семьи. Из Лаэва всех отвезли в Тарту, к телячьим вагонам. Таких, как мы, нужно оставить в покое. Лучше занимайтесь банковскими грабителями. Тогда преступники прятались в лесах, а теперь все улицы ими полны. Зря только тратят деньги и поднимают пыль".

Депортации в Эстонии в XVI-XX веках

18 февраля 1708 г. - русские высылают жителей Тарту немецкого происхождения (около 800 человек) в Вологду.

Январь 1918 г. - по инициативе эстонских большевиков в Сибирь высылают балтийских помещиков, а с ними и около 200 эстонцев.

14-15 июня 1941 г. - первая крупная депортация в Россию. В Сибирь выслано 10 157 человек.

1-3 июля 1941 г. - высылка людей с Сааремаа, Хийумаа, Муху и Вормси.

1945 г. - высылка из Эстонии 342 человек немецкого происхождения.

25 марта 1949 г. - вторая крупная депортация в Россию - 220 480 человек.

1951 г. - высылка из Эстонии 259 свидетелей Иеговы.

Национальные катастрофы в Эстонии в XIII-XX веках
Год	Событие	Число жертв
1208-1227	Борьба за свободу	60 000 - 80 000
1558-1625	Ливонская война, Польско-Шведские войны, чума	130 000 - 160 000
1695-1697	Великий голод	70 000 - 75 000
1700-1710	Северная война	40 000
1710-1712	Мор	180 000 - 200 000
1940-1953	Советский террор	67 000 - 70 000

Ильмар ПАЛЛИ,
Виркко ЛЕПАССАЛУ.

("LUUP").