Светлана ТОМА: любовь под знаком Скорпиона

Детство мое прошло в молдавской деревне. Летом - пыль по колено, осенью - грязь по колено, а зимой - снег, и тоже по колено. Я надевала коньки на кирзовые сапоги, делала клюшку из жесткого прута от забора и с упоением играла в "шайбу" - так у нас назывался хоккей. Но был в моей жизни и Кишинев. На каникулах я гостила у тетушек, сестер моей матери. Это была абсолютно другая среда - старинная мебель, строгий этикет...

По отношению ко мне в доме применялся самый настоящий террор. Обеды, ужины - беспрекословное соблюдение ритуала и всех правил хорошего тона: как держать руки, локти, спину. Масса всевозможных вилок и ложек. Они жили вчетвером - мои тетушки и муж одной из них. Детей в доме не было, и потому все дружно воспитывали меня, заставляли постоянно читать русскую классику: Пушкина, Толстого. Кроме того, я должна была вести дневник (что и делаю по сегодняшний день). Каждый мой промах, любая ошибка публично обсуждались. И, надо сказать, довольно часто тетушки называли меня "деревенщиной". В пример приводили свою сестру, которая окончила Сорбонну и стала доктором права в Бухаресте. Я так к этому привыкла, что другой карьеры, кроме юридической, себе не представляла. Окончив школу, поехала поступать на юрфак Кишиневского университета. И оказалась на той самой троллейбусной остановке, с которой началась вся эта история.

Чем я привлекла внимание Михаила Христофоровича Бадикова, сыгравшего роль моего отца в фильме "Красные поляны" (это его я приняла за проходимца), не знаю до сих пор. Может быть, ярким костюмчиком, присланным из Бухареста? Но так или иначе, он подошел именно ко мне. А потом позвал кого-то: "Эмиль, Эмиль, иди сюда!" И по-молдавски добавил: "Я нашел ее!" И тут я увидела человека в ослепительно белом костюме, красивого, уверенного в себе. Эмилю Лотяну было 29 лет, он собирался снимать свою вторую картину, с которой связывал большие надежды.

- А ты почувствовала, что этот человек перевернет всю твою жизнь?

- Удара молнии не было - голову занимали мысли о предстоящем экзамене. Я дала ему свой телефон... не знаю почему. Эмиль очень сильный человек, властный. Он принимал решения - я подчинялась.

На следующий день его ассистентка пригласила на киностудию. Помню, тетушка всю дорогу приговаривала: "И зачем тебе это нужно? Думала бы лучше об институте!" Лотяну сидел за огромным столом, а я стояла перед ним, как на экзамене: "Ну, - произнес он, - ты знаешь какие-нибудь стихи?" Я с вызовом ответила: "Да!" - "Какие?" - "Наша Таня громко плачет!" Он прервал меня и распорядился зарядить пленку для кинопробы. Через неделю я была утверждена на главную роль.

- А как же экзамены на юридический?

- Я все бросила. В те времена снимали подолгу, и ни о какой учебе не могло быть и речи. Родители пришли в ужас, а от тетушек я слышала только одно: "Клоака!" Это слово до сих пор звучит в ушах.

Мама меня поддержала сразу, а папа был, как кремень: "Ты должна учиться, поступить в университет, если не сейчас, то через год". Он взял с Лотяну расписку, что тот обязуется не мешать моей учебе. И что я останусь в целости и сохранности...

- То есть девственницей?

- Ну да... смысл был такой. Расписка, кстати, где-то в моих архивах пылится. Только после этого папа дал свое согласие, и я подписала договор с киностудией.

На съемках Лотяну вел себя ужасно. Срывался, орал: "Бездарность! Дура! Идиотка!" У нас в семье не принято было даже голос повышать. Я была в отчаянии.

Он заставлял меня часами ходить с привязанной к лопаткам палкой, чтобы спина стала идеально прямой. И это еще не все: к лодыжкам мне привязывали гири - килограмма по три каждая. Чтобы я не вздумала освободиться, ко мне был приставлен ассистент. "Ты должна порхать, как газель!" - кричал Эмиль. Он своего добился: перед камерой я летала!

А после съемок он становился абсолютно другим: внимательным, заботливым, необычайно нежным. Кормил меня и лечил, когда я болела. Этот контраст вызывал у меня шок. Я вдруг осознала, что этот взрослый мужчина ухаживает за мной как за женщиной... Конечно, я влюбилась.

- Значит, дело шло к женитьбе?

- Это поразительно устойчивая легенда! Я никогда не была его женой официально. Нас много лет связывали странные, прекрасные и мучительные отношения. Они то прерывались, то возникали вновь...

Как мы встречались? Он приезжал за мной на машине. Привозил розы - чайные, розовые. Общался с тетушками и увозил меня. К нему или к его друзьям, с которыми он постепенно меня знакомил. А наши поездки за город на машине или на велосипедах! Эмиль умел устраивать настоящие праздники. Приглашались гости. Он закупал продукты - все самое лучшее - мясо с рынка, красное вино, фрукты, овощи, зелень.

Потом у каждого из нас появилась отдельная квартира. Эмиль очень любил готовить. Но всегда только по настроению. Он делал что-то такое с травами, кореньями... При этом запрещал входить на кухню. Табу. И вот кульминационный момент - он вносит "зелье". И в этом он оставался романтиком, фантазером...

Но были вещи, которые меня пугали. Мы праздновали наш первый Новый год в Кишиневе, на вилле одного очень известного художника. Новая для меня компания, я никого там не знаю. И вдруг обнаруживаю, что Эмиль куда-то исчез. Я еще не знала, что это в его характере - вот так взять и исчезнуть! Пошла его искать - лестницы, комнаты, коридоры... Не помню, сколько времени это длилось. Тревога перешла в тоску, потом в ярость. Я шла через весь город пешком, рыдая.

А на следующий день он появился и... обвинил во всем меня. Оказывается, это я ушла. Как я посмела? Он негодовал, не давая вставить и слова.

- Ты не пыталась от этой зависимости освободиться?

- Вначале нет. Наши отношения диктовал Эмиль. Он вспыхивал, потом отходил... Я очень долго воспринимала каждую нашу ссору как трагедию. Во мне оставалась обида - я могу простить, но не забыть. Таких эмоциональных зарубок, отметин накопилось много...

На третьем курсе ЛГИТМИКа режиссер Владимир Венгеров предложил мне роль Маши в экранизации "Живого трупа". Моими партнерами должны были стать Алексей Баталов, Иннокентий Смоктуновский, Олег Басилашвили. Конечно, я согласилась. Но случилось нечто ужасное - время съемок совпало со съемками нового фильма Лотяну "Это мгновение", в котором он написал для меня главную роль. (Он всегда сам пишет сценарии.)

Я уже начала сниматься в "Живом трупе" в Ленинграде и ждала его вызова из Керчи, где должны были проходить съемки. Но телеграмму от Лотяну мне просто не показали, чтобы я, не дай Бог, не сорвала им график своим отъездом. Эмиль был в бешенстве и, конечно же, снял меня с роли.

Когда я вернулась в Кишинев, он назвал меня предательницей и разорвал со мной всякие отношения. Мы не виделись очень долго, где-то год - как раз столько, сколько продолжались мои съемки в Ленинграде. У меня была тогда совсем другая жизнь. Может быть, он это почувствовал. И позвонил. Предложил сыграть эпизод в своей картине.

Наше примирение состоялось как бы невзначай: Эмиль пригласил меня в кафе. Был теплый весенний день, мы сидели за столиком на улице, ели мороженое, пили кофе. Он говорил мне что-то серьезное, воспитывал наверное. А потом взял салфетку и совершенно неожиданно написал на ней "Svetuskis". Имя, которое он когда-то мне придумал, известное только нам двоим. Оно прозвучало как пароль. И все - мы помирились.

- И все же, видимо, нашелся способ от него освободиться: ты вышла замуж за другого?

- Это было странное замужество. Олег Лачин был красивый голубоглазый блондин, наполовину поляк. Мы учились на одном курсе, но практически не замечали друг друга.

Потом я так же не замечала его в Тирасполе, куда мы переехали сразу после института. (Там на основе нашего курса создали Театр Русской Драмы.) Мы каждый день виделись на репетициях и спектаклях, но предложение стать его женой было для меня полной неожиданностью.

- И ты согласилась. Назло Лотяну?

- Мне, как любой молоденькой женщине, хотелось иметь семью. Хотелось белого платья, фаты, свадьбы... И у нас с Олегом все было так, как принято - загс, гости и застолье.

Мои родители были против этого брака. Наверное, им хотелось лучшей партии для своей дочери.

Мне так и не пришлось узнать, что такое семейная жизнь. Олега почти сразу забрали в армию. Правда, он служил в Тирасполе и по разрешению высшего военного начальства на время спектаклей его отпускали. Иногда он оставался на ночь.

Я бегала к нему на свидания в часть. Пробиралась через лаз в заборе и стояла со своим мужем на посту. Мы болтали, целовались. Один раз, помню, нас чуть не застал патруль. Заслышав шаги, Олег откинул полы плащ-палатки: "Прячься!" Я встала за его спиной - и меня не заметили.

Вскоре я забеременела, но продолжала играть в театре. В одном спектакле - мне не могли найти замену - должна была изображать четырнадцатилетнюю девочку. Порхала по сцене и слышала, как в первых рядах зрители спорили: "Да ты шо?" - "Я те говорю, она беременная!" Я отыграла так до восьмого месяца, а потом уехала рожать в Бельцы, к родителям.

Эмиль тогда очень от меня отдалился. Не звонил, не делал попыток со мной увидеться. И вдруг вызвал меня на съемки.

Снимал он, как всегда, в Карпатах. Я взяла Ирину, которой только что исполнилось два месяца, маму - помогать и поехала к нему. Жили мы в походных условиях, варили картошку на костре. Кстати, в эпизоде Лотяну снял и Олега. А для меня придумал довольно сложную роль: в "Лаутарах" я играла женщину, которая расстается с любимым человеком.

Потом Олег погиб... Случайно, глупо. Мы с дочкой были в Бельцах, Олег - в Тирасполе. Мне позвонили из театра ночью, сказали, что он умер от потери крови... Он шел по берегу реки, его окликнули, попросили помочь завести моторную лодку. Олег дернул за шнур - и лодку понесло. Наперерез летел катер на подводных крыльях, он не успел вывернуть лодку...

После этого я часто слышала по утрам его голос, как будто он зовет меня: "Света, Света..." От этого можно было сойти с ума. Меня "вытащила" работа: я начала сниматься в главной роли в фильме "Дом для Серафима". И в моей жизни снова появился Эмиль Лотяну.

- Как режиссер или как любимый человек?

- Он всегда оставался моим любимым человеком, даже если мы месяцами не виделись. Эмиль, работа, дочь - я разрывалась между ними. За этот год у меня было три фильма. Снималась на разных студиях, моталась по стране... Развитию отношений это не способствовало: близость исчезала. Я же искала привязанности, нежности, доверительности. Совсем не значит, что я стала хуже к Эмилю относиться, но...

- У тебя появился кто-то другой?

- Да. Я не хотела бы называть его имя, это может причинить боль другим людям. Нас связывали длительные и глубокие отношения в течение многих лет.

- Эмиль об этом знал?

- Как умный человек, конечно, он догадывался, но мы никогда не говорили на эту тему. Он всегда считал меня своей женщиной и давал это понять. Так было всегда, даже спустя много лет.

Помню, прилетела я из Болгарии. Эмиль знал, что я вернулась не одна. Мы были вдвоем, никого не ждали, и вдруг - звонок. Открываю дверь - на пороге Эмиль. С огромным букетом роз. Мне ничего не оставалось, как их познакомить. Мы сидели, говорили о чем-то, но я чувствовала, как растет напряжение. Единственное, чего мне хотелось, - как-то разрядить обстановку. В этот момент Эмиль встал и, сославшись на занятость, попрощался.

Он ушел, а его розы остались - огромные, бордовые... Я не могла избавиться от ощущения, что и сам Эмиль где-то здесь.

- Ты была не только его женщиной, но и его актрисой. Свою звездную роль ты сыграла именно у него - в фильме "Табор уходит в небо"...

- Еще в семидесятом, сразу после фильма "Живой труп", Эмиль сказал: "Вот когда я сниму тебя в роли цыганки, увидишь, что будет!" Войдя в его кабинет на "Мосфильме", я увидела, что стол завален альбомами с фотографиями актрис. Я должна была пробоваться наравне с ними!

К этому времени я уже хорошо знала Эмиля, мы были знакомы десять лет. Я прекрасно понимала: он хотел снимать именно меня, но ему было необходимо доказать самому себе, что никто не сыграет эту роль лучше. Поэтому мне пришлось проходить пробы дважды. И только после этого я получала официальную телеграмму от директора картины: "Вы утверждены на роль Рады. Начало съемок через две недели".

Это была самая тяжелая роль в моей жизни. Снимали, как всегда, в Карпатах, пыль, жара, цыгане вокруг... Режим Эмиль установил страшный: вставали в пять часов и работали до изнеможения... На площадке он все время кричал: "Это плохо, невозможно плохо, бездарно!" Он делал это нарочно, это его стиль: создать на площадке максимальное напряжение, которое потом передается зрителям.

Снимали танец в поле. Нужно было пластически передать любовный диалог: рождающуюся страсть и одновременно соперничество... У меня каблучки, а поверхность, естественно, неровная, - того, что хотел Лотяну, не получалось. Тогда он распорядился выровнять площадку и приказал нам снять обувь. На землю положили кусок жести. Солнце палит нещадно, жесть раскалена, а я танцую. Лотяну все равно недоволен, бросился показывать, как нужно двигаться... но тут же соскочил с железного листа: стоять на нем босиком было невозможно. Тогда он прорычал: "Принесите им носки!" Но в носках было еще хуже: они скользили. В результате мы все-таки танцевали босиком на раскаленной жести.

Террор на площадке продолжался: после каждого дубля я всматривалась в его лицо, ища малейшего одобрения, - пусть скажет хотя бы: "Ничего", - но все было плохо. Мне казалось, что это несправедливо. В какой-то момент нервы не выдержали, и я сорвалась. Вернулась в гостиницу после съемки, собрала вещи и, никому ничего не сказав, уехала. Ближайшим рейсом улетела в Москву, а оттуда - в Софию.

- Почему в Софию?

- Мне нужна была психологическая поддержка. В эти дни в Болгарии проходила премьера моего нового фильма, и я могла почувствовать свою значимость, ощущение которой теряла на съемочной площадке.

Я была уверена, что меня снимут с роли. Через десять дней, когда вернулась, разразился страшный скандал. Приезжало руководство студии, Эмилю грозили неприятности - это была его первая картина на "Мосфильме", и от нее зависела его карьера.

Неожиданно все обернулось к лучшему. С моим возвращением страсти улеглись, но мой поступок не прошел незамеченным. Эмиль стал вести себя по-другому. Со мной он не разговаривал, обращался через третьих лиц: "Передайте ей, что она должна смотреть прямо в камеру!" Хотя я видела, что он и хотел бы со мной заговорить, да не знает как. Впервые за 10 лет я позволила себе бунт: всегда рядом с ним была сама покорность...

Еще в первые дни съемок Эмиль сказал: "Понимаешь, ты должна сыграть роскошную стерву!" Мой неожиданный поступок оказался проявлением такой стервозности, он очень соответствовал характеру Рады. Эмиль почувствовал это и стал внимательней ко мне на площадке. Он не произносил одобрительных слов, но мне хватало и того, что он не кричит: "Все плохо!"

В Сан-Себастьяне наш фильм получил Гран-при - "Большую золотую раковину". Стоя на сцене, я держала ее над головой. Вспышки камер, крики "Браво!", аплодисменты, успех... Я чувствовала себя настоящей звездой и жалела, что Эмиль не видит меня.

Почему его не было рядом? Его не выпустили из страны - он числился в диссидентских списках. Еще с 66-го, когда в Кишиневе студенты требовали вернуть латинский шрифт. Эмиль был тогда вихрастым горластым революционером. Это ему припомнили.

Я ждала его в аэропорту. Вот-вот вылет, а его нет. Спрашиваю: "Где Эмиль?" Мне говорят: "Сейчас, сейчас!" Все, опоздал! Я ничего не могла понять. В результате улетела без него, а он обиделся и вновь перестал общаться со мной. Он счел это предательством, а предательство для него - самое страшное. Он был уязвлен: "Тебе не следовало ехать без меня. Ты должна была поставить условие: или я лечу с режиссером, или отказываюсь от поездки".

- Ты никогда не хотела родить от Лотяну ребенка?

- У меня были очень противоречивые чувства на этот счет... Многое в жизни от нас не зависит...

- А почему ты перестала быть главной героиней его картин?

- Его мысли стал занимать образ, в рамки которого я не вписывалась. Он долго и мучительно искал героиню на роль Оленьки Скворцовой в картине "Мой ласковый и нежный зверь". Так появилась пятнадцатилетняя Галя Беляева.

- Но от тебя он не отказался, ты тоже снималась в этом фильме.

- У меня там потрясающий эпизод. Я оставалась его талисманом, а место музы заняла Галя. Они прожили вместе несколько лет, и она родила ему сына. Потом они расстались. Это отдельная история, но это чужая тайна. И я не имею права говорить об этом.

В конце концов Лотяну вернулся к своему обычному образу жизни: одиночеству и ощущению, что где-то есть преданный ему человек. Кстати, моя внучка обожает его, называет "Эмилюшка". И он тает...

Я очень хорошо понимаю Эмиля, я ведь и сама такая. Я тоже живу сейчас одна, хотя у меня есть близкий человек, которого я люблю, ценю, которым дорожу. Он тоже Скорпион. И ему тоже необходима свобода... Вот так все в жизни переплелось. И я даже не знаю теперь, было ли одиночество заложено в меня изначально или его взрастил во мне Эмиль.

Надежда ПАБАУСКАЯ.