Я не пессимист, я не оптимист, я - фаталист

Николай ХРУСТАЛЕВ.

- Пять лет назад, когда нам всем было на пять лет меньше, и независимому эстонскому государству было на пять лет меньше, я был здесь на юбилее моего доброго друга и очень хорошего писателя Яана Кросса. Ну вот, прошло пять лет, и я снова здесь.

- Вас всегда многое связывало с нашими краями. Что-то теперь осталось, сохранилось?

- Да все сохранилось. Знаете, впервые я услышал о распаде Советского Союза за год до распада, когда Лейли Тамм задала мне вопрос от журнала "Таллинн": "Как вы относитесь к происходящим событиям?" Тогда я, наверное, еще ничего не понимал, но что-то почувствовал, и потому ответил одной фразой: "Я привык смиряться с неизбежным". Так я ответил в предчувствии, а потом все произошло. В 92-м году я с женой и дочкой 16-летней прошел всю Эстонию пешком, с палаткой, всю Эстонию насквозь. Есть нити, которые глубоко роднят меня с нею. Но, с другой стороны, я понимаю, то, что было неизбежно, должно было произойти.

- Вы вспоминаете о начале 90-х как о поре необычной. Сегодня считаете себя разочарованным или оптимистичным?

- Я по-прежнему остался фаталистом. Я не пессимист и не оптимист, я - фаталист. Я понимаю, что все, что происходит, происходит из-за всех нас, и из-за меня тоже, винить некого, все, что случилось, есть продолжение моего состояния. Поэтому ко всему надо относиться как к данности, стараясь извлечь из результата максимум хорошего.

- Насколько сегодня вы чувствуете себя нужным тем, для кого пишете, работаете, нужным, наконец, самому себе?

- Нужен ли я был советской власти? Я никогда не был против нее, можете мне поверить, хотя в это и трудно поверить, что я никогда не был против нее. Но писал я всегда Богу, в которого не верил, писал для себя. Я и сейчас не знаю, кому пишу. Пишу, потому что не могу не писать, и понимаю, что все написанное продиктовано реальностью, в которую попал, а эта реальность есть жизнь моего народа, и никуда я не денусь. Потому я никогда и не смогу уехать из России. Я пишу для ситуации, которая существует и которую принимаю как фаталист.

- У вас всегда была репутация не только писателя, но и публициста. Публицистика все еще вас занимает?

- Публицистикой я сейчас только и занимаюсь. У меня персональные рубрики в газетах и журналах. По-прежнему не хочет умирать журнал "Дружба народов", и у меня там с 90-го года своя рубрика "Эхо", где, кстати говоря, и довольно много эстонских материалов. Есть у меня рубрика "Концы и начала" в журнале "Родина", есть и рубрика в газете "Культура", театральные рецензии "Заметки нетеатрала". Так что это скорее публицистика, а не критика. Я-то, в общем, критиком литературным себя никогда и не чувствовал.

- Насколько сегодня эстонских литераторов привлекает возможность появиться в "Дружбе народов"? Ведь теперь кажется, что в отличие от прежних времен перед ними лежит весь огромный мир?

- Вы правы, нынче очень многие думают, что раз весь мир ждет нас, то зачем же нам Москва и какая-то жалкая "Дружба народов". Это такое титульное сознание. На самом деле думающие так должны понять, что для них действительно открыт весь мир, но ведь и они сами должны быть нужны всему миру. Если эстонские деятели литературы и культуры прорвутся в этот европейский, атлантический мир, станут ему нужны, то все-таки при этом должны будут задать себе вопрос, в качестве кого мир их примет, в качестве эстонцев или в качестве граждан мира. Надеюсь, что все же в качестве второго. А когда они были в нашем кругу, понимаю, что это был азиатский, жуткий официоз, сам это пережил, но мне они были нужны не как всемирные граждане, но как эстонцы. Так именно они мне были нужны. Эстонцами прежде всего я воспринимал Яана Кросса, Энна Ветемаа, Лилли Промет, Матса Траата. Мне-то и русские всегда были нужны не как русские, а как всемирные граждане. Потом я стал понимать, что мы какие-то другие, не всемирные. И понимал я это через грузин, эстонцев, белорусов. Глядя на русских через другие народы, глядя как в зеркало, начинал понимать, что ты тоже какая-то частность. Поэтому для меня эти контакты были чрезвычайно важны. А что сейчас будет? Да то, что будет, то и будет. Примет эстонцев Запад - буду счастлив за них. Примет ли Запад русских - тоже неизвестно, это вопрос жесткий.

- Есть ли для вас сегодня какое-то чтение, при встрече с которым у вас замирает сердце? Только, если можно, давайте без Данте.

- (Смеется). И про Евангелие нельзя? Все зависит от моего состояния. Есть тексты, которые читал 30 лет назад, иногда даже со злорадством человека, понимающего, как это сделано, разоблачительство такое. Эти же тексты я сейчас перечитываю уже со слезами, ибо они - ушедшая реальность. Назовите это ностальгией и будете правы: ностальгия - это черта сознания, владеющая памятью. Поэтому сейчас некоторые тексты воспринимаю именно так. А могут ли меня потрясти новые тексты? Меня потрясает сегодня геополитика, потому что там возникает то, чего никогда не ожидалось. Совершенно новый передел мира, новое соотношение сил, следствием чего будет то новое и меняющееся, к чему мы должны будем привыкнуть. Взаимоотношения любого народа, любой развалившейся империи с другими народами будет зависеть от того, как в XXI веке расположатся центры мировой силы. Будет ли это центр атлантический, азиатский, исламский. И советская власть тут уже ни при чем, абсолютно новая реальность. Она-то и вызывает мой интерес.

- Вы не жалеете, что сегодня вам не 20, не 30?

- Никогда. Мне всегда казалось, что самое интересное происходит в тот момент, когда здесь и сейчас. Сейчас то же самое: жизнь так интересна, что представить себе что-то более интересное я не могу. И печаль только от того, что эта потрясающая реальность все время проходит, минует. А я не могу ее отпустить. Потому и ностальгия. Прекрасно понимаю, что через секунду будет не менее интересно, и все же очень горько. Но, наверное, счастье и состоит в преодолении горечи.

- Вы находите деньги, чтобы издаваться?

- Нет, не нахожу.

- Значит, не издаетесь?

- Почему, издаюсь. Я не получаю ничего за мои книжки. Не знаю, может, на моих книжках кто-то и наживается, а может, и нет, не знаю. Во все мои книги, вышедшие за последние 10 лет, я ни копейки не вложил, но и ни копейки за них не получил. Но их читают люди. Мне достаточно...

Фото Николая ШАРУБИНА.