СТРОФЫ ВЕКА - 2. ПРИГЛАШЕНИЕ НА ПИР

Светлан СЕМЕНЕНКО.

Эта книга входит в многотомную подписную серию "Итоги века. Взгляд из России", основанную издательством "Полифакт" в 1994 году. Проект грандиозный, осуществляется с размахом и, сразу скажу, вызывает и восхищение, и чувство благодарности авторам идеи (Е.Будинас, Б.Пастернак, А.Стреляный). Уже вышли в свет тома "Сказки века", "Фантастика века", "Строфы века" (антология русской поэзии, составитель Е.Евтушенко), "Самиздат века".

Собирая поэзию, всю, русскую и зарубежную, много лет жизни сам отдавший поэтическому переводу, имея в своей библиотеке немало разных антологий и обширную специальную литературу по истории и теории перевода, - задумывался ли я когда-нибудь над тем, что получится, если всю почти мировую поэзию в русских переводах собрать в единый том? Вопрос риторический - нет, не задумывался.

Дело в том, что и отдельные частные антологии - по странам, периодам, авторские - всегда оказывались таким праздником души, доставляли такую радость, что жаждать большего, как пушкинская старуха, как-то в голову не приходило. Тем более что попыток осуществить такой глобальный замысел было немного. Эти книги казались самодостаточными. При том что сама их благородная идея очень часто была сильно искажена тогдашней издательской практикой.

Во время войны, например, понадобился казахский поэт Джамбул - его создали. Понадобились еврейские поэты, писавшие на идиш, - их скоро и массированно перевели. И наоборот, перевел переводчик много хороших поэтов, хоть зарубежных, хоть, как тогда выражались, "националов", а потом этого переводчика репрессировали, упрятали в лагерь, если не уничтожили. Как следствие - исчезали из литературного обихода и переведенные им поэты.

Или, если издавали, к примеру, современных немецких поэтов, то обязательно коммунистов и обязательно из ГДР (Иоханнес Р.Бехер, Луис Фюрнберг и пр.). И вообще, все зарубежные авторы делились на хороших, прогрессивных и плохих, недостойных внимания. Ну, скажем, американский негр Ленгстон Хьюз, писавший блюзы о трудовом человеке, был хороший, а Эзра Паунд, не столько симпатизировавший Гитлеру, сколько презиравший Советы, - тот, естественно, был плохой.

Ну и прочие "мелочи". Катулл иногда употреблял в стихах нецензурную лексику. Сафо отличалась известно чем - была неправильно сексуально ориентирована. У Франсуа Вийона есть не только изысканная "Баллада поэтического состязания в Блуа", но и чисто уголовные, разбойничьи вирши. Т.С.Элиот был для советского читателя слишком заумен. Нелли Закс (будущий Нобелевский лауреат) слишком много писала на библейские темы. Мария Ундер бросила родину (читай: СССР, не Эстонию) да к тому же перевела на эстонский язык крамольный "Реквием" Ахматовой. Ну и так далее.

Но странное дело, у нас (в СССР) все равно существовала такая мощная переводная поэзия (пускай и искажавшая по названным причинам истинную картину), какой не могла похвастаться ни одна из мировых литератур.

"Советская школа художественного перевода" (сейчас мы имеем в виду только перевод поэзии) возникла не на пустом месте, она имела глубокие традиции (перевод библейских псалмов Ломоносовым, например) и вполне определенную точку отсчета - учреждение по инициативе М.Горького при Наркомпросе РСФСР издательства "Всемирная литература", просуществовавшего в Петрограде с 1918 по 1924 год.

Несмотря на карт-бланш, выданный издателями составителю Антологии Евгению Владимировичу Витковскому, когда отбор переводчиков и переведенных поэтов он осуществлял, руководствуясь исключительно своим вкусом и собственной концепцией издания, - несмотря на это, книга оставляет впечатление полноты, едва ли не исчерпанности. И это при том, что л ю б о й мало-мальски осведомленный читатель, конечно же, немедленно вспомнит и назовет несколько имен из тех, кто НЕ ВКЛЮЧЕН в антологию. В таких случаях ответ составителя подразумевается простой: я сделал так, вы наверняка сделали бы иначе. Dixi.

Что касается меня, то я с этим авторским dixi Евгения Витковского готов согласиться. И чем глубже вчитываешься в этот огромный фолиант, тем больше он тебя убеждает. Всего здесь представлено 528 переводчиков - от Иннокентия Анненского (1855, Омск - 1909, СПб) до Сергея Нещеретова (р. 1972, Москва). Их трудами представлены произведения 992 поэтов (из них 10 анонимов). Количество языков, с которых русские поэты переводили на русский язык как шедевры мировй лирики, так и весьма заурядные тексты, приводимые здесь скорее для сведения и полноты картины, тоже огромно - от древних до современных, порой весьма экзотических. Абсолютным рекордсменом по вниманию русских переводчиков оказался австриец Райнер Мария Рильке - его стихи представлены в переводах 19 разных поэтов. Далее следуют Редьярд Киплинг (18) и Артюр Рембо (15). (Конечно, на основе этой статистики вряд ли можно сделать вывод, что Рильке, с точки зрения русских переводчиков и составителя Евгения Витковского, - первый поэт всех времен и народов, а Киплинг - второй, но и вовсе игнорировать эти цифры, право, не стоит.)

Теперь посмотрим, кто их переводил. Рильке представлен в переводах Александра Биска, Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Владимира Маккавейского, Юлии Нейман, Владимира Адмони, Тамары Сильман, Николая Моршена, Константина Богатырева, Евгения Храмова, Ирины Озеровой, Грейнема Ратгауза, Альберта Карельского, Владимира Микушевича, Вячеслава Куприянова, Владимира Леванского, Владимира Летучего, Ольги Седаковой и Алексея Прокопьева. Многие имена здесь всем известны и славны. Но кое-кто и для меня оказался незнаком, стал небольшим приятным открытием. И такие открытия делаешь, читая Антологию, постоянно.

Но порой ловишь себя на обратном - на чувстве протеста. Например, любой читатель, знающий поэзию Рильке в русских переводах, тут же воскликнет: "Как? Составитель не включил сюда переводы Сергея Петрова! Быть этого не может!"

Признаюсь, и я был в недоумении. Но вот что пишет Витковский во вступительной справке: "Если бы составитель вел в этой антологии отсчет только от собственного мнения, а не пытался худо-бедно составить хоть сколько-то объективную антологию жанра, - подборка Петрова была бы в пять-шесть раз больше предлагаемой. Были бы тут "Свидрига и Мидрига" Лесьмяна, "Голь гулящая" Бернса, десятка три стихотворений Рильке и многое другое. Однако ежели "Новая библиотека поэта", только что открывшаяся двухтомником Вячеслава Иванова, оправдает надежды читателей, то в трех- или четырехтомнике Петрова это все и так появится. Ибо, к счастью для России, она хотя бы Сергея Владимировича не проглядела. Пусть посмертно - это дело десятое. Хотя запросто могла и проглядеть". И Петров действительно представлен, что называется, репрезентативно: переводами Эгиля, сына Грима Лысого, исландского скальда Х века, шведов Карла Михаэля Бельмана и Нильса Ферлина и французских великих - Шарля Бодлера, Стефана Малларме и Поля Валери. (Кстати, нам здесь в Эстонии это вдвойне приятно, поскольку едва ли не первая публикация переводов и собственных стихов Сергея Владимировича Петрова, крупнейшего поэта, которого упорно не печатали в России как репрессированного режимом - три года тюрьмы, двадцать лет ссылки, - состоялась именно в Таллинне, сначала на Радио, а потом в журнале "Таллинн", 1982).

Возникает естественный вопрос: а почему, собственно, русские поэты так активно занимались (и занимаются) переводами? Мало им, что ли, собственного творчества? Этот вопрос не мог быть не поставлен в столь солидном издании. Он и поставлен. И разрешен - с присущим Е.Витковскому изяществом и попутным развенчанием очередного советского мифа.

Миф формулировался привычной для тех лет идеологической фраземой ДРУЖБА НАРОДОВ. (Объясните мне сейчас, люди добрые, что это такое - дружба народов? Разве народы дружат?)

Ну ладно, не будем ломать голову, это сейчас, надеюсь, не актуально. А вот для сталинской эпохи было актуально, если не сказать строго обязательно. Формула "дружба советских народов" при всей своей красоте была жесткой жизненной установкой. Любой тоталитарный режим прибегает к подобным красивостям. Миф возник следующий: режим задавил поэтов, перевод стал для них отдушиной, способом выжить. Нет, это не так. Для многих великолепных поэтов обращение к переводам было следствием их естественного интереса к мировой культуре, к иноязычным поэтическим системам и оказало заметное влияние на их собственное творчество (Пастернак, Бродский...) Однако в 30-е годы, когда режим окреп, началась так называемая поголовная "джамбулизация" буквально всех населявших СССР народов, потребовались "национальные классики" народов Дагестана, Урала, Алтая, Тувы, Сибири, Дальнего Востока, Крайнего Севера, дунган Киргизии, евреев Белоруссии... Власть требовала срочно создать "национальные литературы" (где их не было опричь фольклора, там следовало выдумать). Составитель напоминает читателю, что именно в такую дичайшую ситуацию попала вернувшаяся в 1939 году из эмиграции Цветаева, - приводит ее дневниковую запись: "После белорусских евреев, кажется, будут балты". Так что следует четко различать: в одних случаях и в одну эпоху переводы были внутренней творческой потребностью, в других же случаях и в иное время - жесткой принудиловкой, да еще под соусом великого благодеяния, оказываемого властями лояльному к ним литератору.

Так что можно себе представить, какая сложнейшая задача стояла перед составителем. Нужно было в о б о и х с л у ч а я х (естественная склонность к переводам поэзии либо же жесткая принудиловка под знаком "дружбы народов") суметь отделить зерна от плевел, действительный перевод от подлога и наконец - талантливую и адекватную оригиналу версификацию от бесталанной. На мой взгляд, все эти задачи оказались по плечу составителю, тем более что он и сам представлен в "Строфах" как переводчик. А переводчик он замечательный, знает 12 языков, обладает недюжинным версификационным даром, хотя сам себя предпочитает рекомендовать как историка литературы.

Теперь пора вспомнить об эстонской части этой мировой антологии.

Эстонских поэтов представлено 15. Это: Карл Эдуард Сеет, Юхан Лийв, Мария Ундер, Алексис Раннит (Долгошев), Бетти Альвер, Хейти Тальвик, Дебора Вааранди, Минни Нурме, Аугуст Санг, Матс Траат, Арви Сийг, Пауль-Ээрик Руммо, Андрес Эхин, Тоомас Лийв и Юхан Вийдинг.

Переводчиков с эстонского представлено 11. Начинается этот список славными именами Анны Ахматовой и Георгия Адамовича. Его продолжают поэты-эмигранты Борис Нарциссов, Игорь Северянин, Юрий Иваск, Лидия Алексеева и Наталья Горбаневская. Здесь же Леон Тоом, очень много сделавший для эстонской литературы, в частности поэзии, в самые глухие советские годы, и поэт-диссидент лианозовской школы Игорь Холин. Завершают список переводчиков Евг. Евтушенко (одно стихотворение из Арви Сийга) и С.Семененко.

Подборка поэтов, на мой взгляд, - вполне антологическая. Я сам недавно, что называется, вылез из большого предприятия подобного рода (участие в составлении большой новой Антологии эстонской поэзии на русском языке, скоро состоится ее презентация) и вполне мог бы, если бы представилась такая гипотетическая возможность, предложить альтернативную подборку - по своему вкусу, в меру своей осведомленности. Полагаю, Евгений Витковский ее бы одобрил. Но поскольку речь сейчас не о моей персоне, я здесь всего лишь рецензент, то и хочу недвусмысленно подчеркнуть (в который раз) свою полную удовлетворенность, а местами и восхищение. Я уже несколько раз ловил себя на интересном эффекте от чтения страниц Антологии. Откроешь очередного переводчика, он представлен несколькими переведенными им поэтами, а я знаю, к примеру, что он еще перевел того-то и того-то (см. пример с С.В.Петровым.) Судить, однако, надо не по тому, что могло бы быть, а по тому, что тебе предложено. То есть, как водится, художника судить следует по законам, им самим над собой поставленным. Принципы составителя мне понятны, результат, достигнутый им, весьма, на мой взгляд, убедителен. Он принес мне и несколько открытий - переводы эмигрантов (Борис Нарциссов, Лидия Алексеева).

Борис Нарциссов, живший в Тарту в 1930-х годах и входивший в литературные объединения тех лет, в частности в Тартуский цех поэтов (вместе с еще тремя Борисами - Б.Правдиным, Б.Тагго и Б.Вильде), а потом оказавшийся в эмиграции (Германия, Австралия, наконец Америка), представлен одним добротным переводом гекзаметров Алексиса Раннита. Лидия Алексеева (1909, Двинск - 1989, Нью-Йорк) представлена огромной подборкой того же Алексиса Раннита и одним стихотворением Марии Ундер. Урожденная Девель, то есть балтийская немка, хорошо знавшая эстонский, Лидия Алексеева обладала незаурядным поэтическим даром. "Помимо пяти сборников оригинальных стихотворений, - пишет Е.Витковский в биографической справке, - оставила обширное переводческое наследие, почти целиком утраченное после ее смерти (хозяин дома в негритянском квартале Нью-Йорка, где жила Алексеева, сжег ее архив). Однако на страницах "Нового журнала", в котором Алексеева постоянно печаталась, сбереглось множество ее переводов, преимущественно из Алексиса Раннита (Долгошева), эстонского поэта-эмигранта, дружившего с русскими поэтами".

И таких открытий я сделал для себя не одно и не два - но они к эстонской части Антологии уже не относятся.

Завершая же разговор об эстонском "разделе", нужно обязательно отметить: он оставляет не то что сознание закономерной причастности эстонской поэзии к мировому литературному процессу, а скорее мысль о том, что, наверно, не бывает великих поэзий и малых. Оставляет отрадное чувство цельности всей мировой поэзии, в которую эстонская поэзия входит закономерной и органичной частицей.