А хотелось быть художником...

- Таким именем наградил меня ленинградский милиционер, когда оформлял паспорт к совершеннолетию. А от рождения я Иоханнес, родом из деревни Ранну, что в Вирумаа. Правда, жил я там только до пятилетнего возраста. У моего отца была большая семья, я был седьмым, самым младшим ребенком. Материальные трудности подтолкнули отца в 1910 году перебраться в Петербург, где он намеревался торговать ревельским картофелем. Так пяти лет от роду я покинул Эстонию, чтобы вернуться обратно в 1941 году уже взрослым человеком. Меня прислали тогда из Москвы, где я преподавал в нефтяном институте основы марксизма-ленинизма. Когда началась война, я эвакуировался по существу одним из последних на ледоколе "Суур Тылль". После освобождения Таллинна вернулся на работу в ЦК, а в 1950 году меня избрали первым секретарем. С 84-го года на пенсии.

- Каково было ощущать себя первым человеком в республике? Причем не один год, не два, и даже не десять...

- Нелегко это было. Очень много работы, по десять часов в день. И много ответственности. Ведь людей нужно было обеспечить работой, хлебом, теплом.

- Считается, что власть портит людей. Это ведь очень сильный наркотик.

- Не знаю, никакой такой испорченности я за собой не замечал. Со многими людьми сблизился, подружился и был дружен до самой их смерти, а сам вот остался жив.

- Слышала, будто вы написали книгу мемуаров.

- Я-то написал. Причем долго этим занимался, с 79-го года до 95-го. Потом кое-что добавлял, переписывал. Ведь с началом перестройки хлынул поток прежде неизвестной информации. Менялись взгляды. И мои взгляды тоже претерпели изменения.

- Книга получилась откровенной и грустной?

- Она откровенная, но не грустная. А будет ли издана, не знаю.

- Заканчивается двадцатый век, про который вы с полным правом можете сказать: это мой век. Он вместил в себя небывалое количество изменений, сильнейшим образом повлиял на окружающую нас действительность. Вы формировались в начале века, когда лошадь, тянущая телегу с возницей, была привычным явлением. Не было самолета...

- Я помню, как в Петербурге испытывали первый самолет.

- Не было телевизора. А наши внуки на "ты" с компьютером и Интернетом. Можем ли мы говорить с ними на одном языке? Можем ли мы понять друг друга?

- В чем-то можем, а в чем-то нет. Мой сын родился уже после войны, он физик-ядерщик, доцент Московского университета. Как и я, состоял в компартии, теперь сторонник идей Егора Гайдара. Когда он бывает в Таллинне (к сожалению, не часто, ибо зарплата ученого невелика, да и с пересечением границы теперь не просто, ему ведь нужно посылать приглашение отца родного повидать), мы с ним много спорим, обмениваемся мнениями о том, что происходит в Эстонии, в России. Он уважает мою точку зрения, я - его точку зрения. Но каждый остается при своем, и они, наши мнения, не могут сомкнуться.

- Считаете ли вы, что те идеалы, те ценности, которые вы восприняли в начале века, а потом проповедовали всю жизнь, оказались ложными, ошибочными? Ведь социализм как система потерпел сокрушительное поражение, а Советский Союз, этот оплот социализма, развалился и прекратил существование...

- И все-таки я думаю, что социалистическая идея не потускнела, она оказала огромное влияние на все сегодняшнее мироустройство, очень много изменила в жизни Европы, Америки. Об американском президенте Франклине Рузвельте известно, что он был большим сторонником социальных перемен, осуществлял государственные программы регулирования экономики, создания рабочих мест. А что касается интернационализма, то здесь, по-моему, и спора нет. Там, где национальная идея вырождается в национализм, появляется напряжение в обществе, нередко приводящее к кровопролитию. Включите телевизор, и найдете тому подтверждение.

- Вы видели Сталина, Хрущева, Брежнева, общались с ними. Об этих генсеках написано множество книг и тысячи статей. И все-таки, какие они были? Когда вы стали первым секретарем ЦК Компартии Эстонии, Сталин уже выиграл войну, официальная пропаганда провозглашала его вождем всех народов, учителем всех времен. Могли ли вы, руководитель республики, слово молвить в его присутствии? Или вами владел один только страх?

- Конечно, страх, который он сумел внушить всем, начиная с членов Политбюро и кончая рядовыми коммунистами, вообще каждым жителем страны.

- Вы не чувствовали себя равноправным в компании этих кремлевских небожителей?

- К тому времени я уже не чувствовал справедливости в сталинском руководстве компартией, не доверял Сталину. Ни я с ним, ни он со мной никогда не разговаривали, он меня никогда не вызывал, а, может, и вообще не знал, кто я такой. Хотя однажды в президиуме партийного съезда мы здоровались с ним за руку.

- Дремучие, жестокие то были времена. Чуть человек тут, в Эстонии, рот откроет, сразу на него навешивали ярлык "буржуазного националиста". Я тогда школьницей была, а вы уже сидели в президиумах, стояли на трибуне, приветствуя первомайские демонстрации. Сумели ли вы вздохнуть, посмели ли свое суждение иметь, когда Никита Хрущев пришел к власти?

- И суждения имел, и даже спорил с ним, ведь наступила оттепель. Хрущев, если помните, любил всяческие реформы. Надумал он однажды создать межрайонные сельхозотделы. Зачем? Почему? Что это даст? Четыре человека на Пленуме ЦК выступили тогда против этой инициативы: белорусский колхозник, украинский партработник, московский ученый и я. Хрущев обругал первых трех со всей силой своего темперамента. Прямо по ходу их выступлений. А потом, когда я закончил свою речь, вдруг говорит: "А, может, товарищ Кэбин и прав, зачем сельхозотделы в маленькой республике? В Прибалтике, в северо-западных областях, наверно, можно обойтись и без них". Тем не менее повсюду, кроме Эстонии, такие отделы были созданы. А через два или три года, за ненадобностью, их распустили. То же было и с кукурузой. Нам предложили отвести под эту культуру 100 тысяч гектаров, распахав клевера. А мы отвели только 25 тысяч гектаров - и так до самой перестройки. Кукуруза была нужна нам как зеленая масса для ксилирования клевера. Дело в том, что клеверная отава содержит очень много белка и не становится силосом до тех пор, пока не добавить к ней культуры с большим количеством молочной кислоты.

- Когда Хрущев обрушивался на творческую интеллигенцию в Москве, здесь, в Эстонии, молодые люди, едва обмакнув перо в чернильницу, издавали кассеты молодых авторов, а начинающие художники смогли развернуть выставку живописи, где руки-ноги были изображены отдельно от туловища, что тогда, при торжестве соцреализма, было совершенно немыслимо... Говорили, что вы были относительно либеральны.

- Признаюсь, я никогда не мечтал быть общественным деятелем или партийным руководителем, а вот художником стать очень хотелось. Соответствующие задатки проявились уже в школе, я сдал экзамены и был принят в Ленинградский художественный техникум, но меня избрали председателем Сусанинского сельсовета, и жизнь повернулась иначе.

- Вы обрадовались, когда в Москве сбросили Хрущева?

- Нет. Хотя отчасти он и сам виноват в этом. Но его, похоже, принудили быть виноватым, нашептывали про интеллигенцию, науськивали на нее. Вот почитайте материалы Пленума...

- Да Бог с вами, Иоханнес Густавович, ни за что не буду читать. За свою жизнь я столько начиталась этих материалов, они так надоели, что я забыла об их существовании буквально в ту же минуту, как только это стало возможным. Уважали ли вы Брежнева?

- Нет. Это был посредственный политический деятель, норовивший поднять свой авторитет за чужой счет, работать с ним было просто невозможно. Пленумы проводились все реже и реже. Прочтет он свой доклад, спотыкаясь, по бумажке. И все. Другим и выступать-то не надо.

- Девятнадцать лет назад, накануне вашего 75-летия, мы встречались с вами для интервью. Вы работали уже не в ЦК, а в Кадриорге, где теперь обитает президент Леннарт Мери. Пили тогда кофе в дальней комнате, что за официальным кабинетом. Говорили о многом. И знаете, что мне особенно запомнилось? Ваши мечты о развитии овцеводства на островах, которое могло бы полностью решить вечную советскую проблему нехватки мяса.

- Овцеводство я изучил, находясь десять дней в Исландии, куда ездил во главе республиканской делегации. Интересно, что там, в Исландии, где населения всего-то 220 тысяч, на территории, вчетверо превышающей Эстонию, содержалось 870 тысяч овец! Кстати, это была моя последняя командировка в качестве первого секретаря ЦК, после нее меня и сняли. И знаете, за что? За то, что поехал туда по линии Совета Министров, которым руководил нелюбимый Брежневым Косыгин.

- Вечные дворцовые интриги...

- Все уходило корнями в КГБ. Если вы полистаете книгу "КГБ и власть", написанную одним из последних замов председателя КГБ СССР, то найдете там строчки про меня и Вайно Вяляса. Мол, именно я вырастил в республике такого ярого националиста, а Суслов в Москве излишне мне доверял.

- Как хорошо, что все это уже миновало. Хотя сегодняшняя политическая борьба тоже не всегда ведется в белых перчатках. Вы встречаетесь с Вялясом?

- Конечно, мы остались друзьями.

- И в партии до сих пор состоите?

- А как же? В Социал-демократической партии труда Эстонии.

- Трудно жить тут одному на пенсию? Старость, по-моему, это возраст, требующий большого мужества. Здоровье уходит, сил не хватает. Как со всем этим справляться?

- Знаете, есть такая пословица: "По одежке протягивай ножки". Так я и делаю. Помощи ни у кого не прошу. Вот несколько картин продал. Друзья поддерживают, привозят картошку. По старой памяти я называю их колхозниками. А, собственно, что такое "Uhistu", в котором они теперь трудятся? Тот же колхоз, только с другим названием. Когда ликвидировали последний колхоз на Хийумаа, Март Лаар организовал там suldiohtu, чтобы отпраздновать событие.

- Теперь-то не все могут отведать холодца.

- А там отведали, правда, предварительно каждый за него заплатил. Между тем, прежние колхозы сами оплачивали праздничный стол своим труженикам...

- Говорят, старые люди мудрые. Много жили, много видели.

- Не замечаю, чтобы я с годами становился мудрее. Еще три года назад у меня была первоклассная память. А вот сейчас начал забывать фамилии, географические названия, имена.

- Медики приходят вас наблюдать?

- Нет. Я ведь последние годы вообще никаких лекарств не принимал. Не было необходимости. Сейчас, конечно, здоровье сдает.

- А кто вам еду готовит?

- Сам. Я и ко дню рождения кое-что приготовлю.

- А что именно, если не секрет?

- Пиццу.

- Но пицца же очень дорогое блюдо...

- Смотря что в нее положить.

- Но если ничего не положить, то и пицца не получится.

- Получится, получится.

- Всего вам доброго, Иоханнес Густавович! И огромное спасибо за беседу.

Татьяна ОПЕКИНА.

Фото Александра ПРИСТАЛОВА.