Лучший резидент российского кино

Анна АМЕЛЬКИНА.

...Мы сразу нашли общий язык. Потому что в нашей жизни общее - Питер. Я училась в университете на Первой линии Васильевского острова. А он родился и жил на углу Первой и Большого проспекта. Недавно Георгий Степанович заехал в свой старый двор, долго смотрел в окна когда-то родной квартиры. Чья-то голова, узнав в прохожем известного актера, высунулась из форточки, спросила: "Что это вы в наши окна смотрите?" "Да жил я здесь", - честно признался Жженов. "Ого! Мемориальную доску вешать пора!" - воодушевилась голова. Окинув взглядом дворик, вспомнил, как гонял здесь в футбол, как ходили с мамой торговать березовыми вениками к бане: в семье было 11 детей, и надо было как-то кормиться. Вспомнил, как ушел отсюда и не вернулся любимый старший брат Борис...

Когда в декабре 34-го хоронили Кирова, Борис учился в университете. Брат сказал комсоргу, собиравшему всех на прощание с партийцем: "Если я пойду на похороны, Киров не воскреснет. Обморожу ноги - сам умру... ботинок у меня нет!" Через несколько дней Бориса посадили, объявив врагом народа. Перед отправкой в лагеря брату разрешили свидание с родными. Этот момент своей жизни, как говорит сам актер, он до сих пор вспоминает со стыдом. Тогда он еще свято верил в справедливость советских законов, и ему хотелось поддержать брата. Георгий начал сбивчиво лепетать, что в лагерях надо работать и тогда скоро освободят, что семь лет заключения пройдут незаметно... Брат посмотрел на него с презрением. Сказал: "Пошел вон, болван!" Брат Жженова умер на рудниках...

А через несколько месяцев всю семью Жженовых выслали в Казахстан как родственников врага народа. Не уехал только Георгий. В тот раз его спас Сергей Аполлинариевич Герасимов, который и открыл Жженову дорогу в кинематограф.

На Колыме

Когда Георгий отмотал положенный срок, ему прибавили еще, а потом еще - до окончания войны. Хорошо, что он не знал, что это еще не все!

В лагере не хватало еды и одежды, и с наступлением зимы люди умирали не только от холода, но и от постоянного недоедания. Вдруг заключенному Жженову сказали, что в соседний лагерь на его имя пришла посылка. А он уже к тому времени попрощался с жизнью и мечтал о том, чтобы побыстрей умереть и не мучиться...

До соседнего лагеря и до посылки - несколько километров пути по морозу. Заключенный Жженов дерзко навязался в компанию с самым жестоким начальником, которому в тот день надо было идти к "соседям". Ворон (так звали лагерного босса) появился на дороге с санками. Для чего - не объяснил. Ответил: не твое, мол, дело. Ворон предупредил заключенного, что если он поплетется медленно, ждать не будет, уйдет. Георгий проковылял несколько километров и начал отставать: откуда взять изможденному сил, чтобы поспеть за здоровым начальником! И тогда Ворон психанул, крикнул: "Оставайся!" Заключенный упал лицом в снег, начал засыпать. Сколько времени прошло - никто не знает. И тут вернулся Ворон! Взгромоздил доходягу на санки, вытащил из маленького чемоданчика кусок хлеба, луковицу, сало. Жевал ли или глотал так, не жуя, - Георгий не помнит...

Но торопились они напрасно. За месяцы путешествия по лагерям содержимое деревянного ящика превратилось в монолит из сахара, чая и табака. Георгий в отчаянии вгрызался зубами в пахнущий табаком и конфетами камень. Вкуса, кроме соленых слез, не почувствовал. Позже этот случай Жженов описал в своей повести "Саночки".

Меня спас мой характер...

Когда Георгия упекли во второй раз, он несколько месяцев гнил в красноярской тюрьме. Тогда главный тюремщик встретил его, ткнув в зад прикладом. А вот недавно - года полтора назад - тюремное начальство приветствовало букетом алых роз. Жженов заезжал в ту тюрьму на экскурсию, и губернатор Красноярского края Лебедь подарил ему личное дело.

До 54-го года Георгий Степанович прожил в Норильске, на поселении. А потом вернулся в родной Ленинград.

Роли

- Вам не надоедало постоянно играть командиров и партработников?

- Нет! Может, на первый взгляд покажется, что уж их-то сыграть - самое легкое дело. Ничего подобного! В сценариях эти личности самые "сырые", самые непрописанные. Я их, между прочим, живыми людьми делал. За это меня коммунисты и любили - звания давали и ордена-медальки вешали. Я в нашем кино, кажется, всех хороших мужиков переиграл, тех, которые Михаилу Ульянову и Евгению Матвееву не достались.

Была у Георгия Степановича и своя душещипательная история, связанная с прототипами его героев - партийными деятелями. В 1980 году приходит к нему письмо от... его бывшего "босса" - начальника управления всех магаданских лагерей.

- Он и его супруга написали, что следят за моим творчеством, что я хороший актер, и предлагают свои рекомендации... в партию!

- И вы вступили?!

- Да что вы! Знаете, кого я до сих пор ненавижу? Злобный народец, который красными флагами 7 ноября размахивает.

Очень личное

Особая часть жизни актера - поклонницы.

- Все они сейчас довольно пожилые леди, но в любви признаются до сих пор, - улыбается Георгий Степанович, - в работе с дамами мне здорово мама помогала. Она завела целую картотеку с их письмами, сама вела переписку. Моя беда в том, что мои поклонницы часто идентифицировали меня с моими положительными героями.

- А на самом деле вы не такой хороший, как кажется?

- Жена говорит, что у меня тяжелый характер.

С 1968 года Георгий Степанович живет в Москве.

В столицу его пригласили играть спектакль о последних днях Льва Толстого. Спектакль Фурцева запретила. Графом Жженов так и не стал, зато столица обзавелась замечательным актером.

О мечтах

- У вас есть свои секреты здоровья? Диета особая?

- Диеты! В свое время "гражданин начальник" отучил меня блюда перебирать. Правило у меня одно: не ем про запас, как часто делают люди, пережившие голод. Я к еде равнодушен: водится что-то в холодильнике - хорошо, нет - тоже не беда. Водку я пью до сих пор, а закуску на даче выращиваю. Вот и все секреты.

Он не любит телевидения и давно не снимается в фильмах: разочаровался, говорит. Но до сих пор играет в своем родном театре Моссовета. И в день рождения играл в спектакле "На золотом озере". ...Он ничуть не изменился, этот настоящий мужчина. Он до сих пор подтянут и красив. Его лицо по-прежнему мужественно, как на портрете Никаса Сафронова, что висит над его креслом. И только его когда-то пронзительно голубые глаза чуть поблекли и стали грустнее.