Семейная распродажа

Юрий ГРИГОРЬЕВ.

При этих словах восьмилетний Сашка глядел на мать с сестрой грустными голодными глазами. Да и как иначе, если взрослые из всех забот предпочитали поиски спиртного. Когда же оно появлялось на столе, забегала подруга Киры - Валентина. Шестнадцатилетие девицы давно уже по части выпивки перещеголяли многих сельских мужиков.

Приняв для храбрости, подружки начинали усиленно думать, кого бы из местных осторожно ограбить. Так, чтобы не попасться, да продать поживее наживу. В тот день их уловом оказались кофеварка, кастрюля, пуховое одеяло и... семь пачек молотого перца. Бравые подруги вмиг обменяли их на "левую" водку и очень сокрушались, что хватило только на бутылку. Пойло попалось отвратительное, но девицам было не до изысков.

- Матери не оставим, - глубокомысленно изрекла Кира Пашкевич. - А то в прошлый раз она "ночнушку" мою "толкнула", а рюмку не налила.

В отличие от Вальки, мать свою Кира ненавидела. Хотя, казалось бы, не за что, да и пьют вместе. Удивляться тут, впрочем, нечему: в мире им подобных из-за ста граммов могут очень легко удавить. Но у Киры с матерью до открытых конфликтов не доходило: видать, вся энергия уходила на поиски покупателей оставшегося в доме далеко не первой свежести добра. Они вместе ходили к подругам матери, где после возлияний Кира развлекала захмелевших товарок песнями. Надо отдать должное: голос у нее был такой, что впору на сцене выступать. Она же пускалась во все тяжкие под благосклонными взглядами матери.

Тот декабрьский день, несмотря на обилие ослепительно белого снега, для Киры с матерью казался чернее сажи. Еще бы: со вчерашнего даже стопки не осталось. Отсутствие в доме съестного выглядело совершеннейшей мелочью. К тому же на продажу не осталось почти ничего, что еще больше усиливало мрачное настроение. Кира попыталась было прихватить кое-что из одежды младшего братишки, но мать пресекла это: видимо, пока не весь ум пропила.

Приоткрыв дверь на улицу, почувствовали адский холод. Топать к знакомому скупщику радости мало, но охота пуще неволи, и они начали собираться. Дело было недолгое: в доме немногим теплее, чем за окном, ведь уголь да дрова тоже умудрились пропить. Просто удивительно, как ухитрялся в этой ситуации выживать маленький Сашка, и почему соответствующие органы махнули на семью рукой. Правда, в Харьюском уезде подобного рода семья скорее всего не единственная.

Подошли к знакомому дому и удивились: из-за дверей не доносилось ни звука, хотя они знали, что хозяин поутру точно никуда не ходит. Но сразу же успокоились, потому что на крыльце следов не было. Они вошли через незапертую дверь и увидели прихожую, разгромленную после очередной попойки. Однако это их ничуть не смутило, как не смутил и лежащий на каком-то тряпье мужик.

К своим сорока четырем годам Геннадий Митт приобрел три вещи: отчество по возрасту, кличку и неоднократные конфликты с законом. В приятелях его ходили ранее судимые за убийства и кражи. Словом, вес в определенных кругах он имел. Потому ни с кем по пустякам не связывался, хотя не боялся скупать краденое, о чем, разумеется, знала мать Киры.

Преодолев страх, заканючила о продаже "дорогих сердцу" домашних вещей, но хозяин на этот раз отказал. И тогда она как в омут головой.

- Ты нам на пару бутылок, а я с тобой пересплю, - предложила, даже не потупив глаза. Тот лишь усмехнулся: мол, нужна, ты, мне старая.

- Ну, если я стара, то вот доченька-красавица с тобой пойдет.

Генка - тертый калач - на миг опешил, но взглядом Киру окинул.

- Во-первых, на одну бутылку, а во-вторых, я подумаю, - изрек он.

Помутненным сознанием Кира почувствовала все же начало грязной игры. Сейчас этот мерзкий барыга начнет над ней измываться, чего она при всем беспутном образе жизни еще не позволяла никому. Да и за что? Ладно бы, куш предложил сам - еще куда ни шло. А то мать продает, как скотину, за возможность одуреть. Сама же ее порцию водки и выпьет.

- Ишь чего захотели! - заорала Кира, обведя сидящих за столом свинцовым взглядом. В воздухе повисла предгрозовая тишина, не предвещавшая ничего хорошего.

- Цыц! - оборвала дочь мать, послав в ее адрес поток отборной ругани. - Будешь делать, что скажу.

Кира посмотрела на нее с порога с такой ненавистью, что взгядом испепелить можно было. В голове как-то сами собой возникли сцены перенесенных обид и унижений. Вспомнилось, что она редко ела досыта, что именно мать толкнула ее на путь пьянок и краж, умело поддерживая низменные наклонности. И именно мать довела до тюрьмы отца, которого Кира очень любила. Шевельнулась даже жалость к младшему Сашке.

С необыкновенной быстротой девушка нагнулась, схватила со стола солидных размеров пепельницу и запустила ее в ненавистные лица. Но не попала. Генка сорвался с места и схватил ее за волосы.

- Ты сейчас мне за это ответишь! - зашипел он, наливаясь кровью. А потом потащил за собой к спальне. В долю секунды Кира заметила у плиты то ли молоток, то ли небольшой топорик. Еле успела схватить его и резко, превозмогая дикую боль, дернулась влево. Мужик хотел перехватить орудие другой рукой, но не успел: удар пришелся ему по голове. Он свалился с неимоверным грохотом и затих.

Онемевшая мать не могла сдвинуться с места. Наконец рванулась к дочери с истошным криком:

- Ты уже в тюрьме, дура-а!

- Это ты довела, жизнь испоганила, поздно уже, но не продать тебе меня больше и не выпить за мой счет...

Она пришла в себя от случившегося быстро. То ли от холода, то ли от какого-то необъяснимо мерзкого запаха. Окинув взглядом "поле битвы", напоминающее собой сцену из фильма ужасов, Кира горько усмехнулась:

- Ну, поимел ты меня, дурачок?!

Кое-как она поднялась и, даже не прикрыв дверь, побрела домой. Братишка глядел на нее широко раскрытыми глазами, когда Кира растрепанная, страшная, вся в крови появилась на пороге. Она бросилась к Сашке без слов, прижав его голову к себе. Так они стояли очень долго.

...Суд признал Киру Пашкевич виновной, определив ей наказание - три с половиной года лишения свободы.

Небольшой зал заседаний суда гудел, как потревоженный улей. В столицу съехались многие односельчане Пашкевичей. Большинство жалело только маленького Сашку, но, узнав все подробности дела, после суда Киру осуждали уже не так яростно, при этом восклицая:

"Девчонку продавать, да за что? Тьфу..."