А не поступиться ли принципами?

“Если хочешь разозлить русского, скажи “интеграция”. Эта двухстраничная заметка в электронном портале “Дельфи” по числу откликов и комментариев едва не лишила пальмы первенства белокурую тартускую секселератку, прославившуюся пока лишь обещанием принять на себя рекордное число мужчин, что называется, без отрыва от ложа.

Социальный заказ

Слово “интеграция”, пишет автор заметки, вызывает у русских завсегдатаев “Дельфи” презрение и пренебрежение, так как на деле оно означает эстонизацию под вывеской терпимости, но не диалог. Нормальный человек это понимает, потому не клюет ни на “День гражданина”, ни на “Субботею”, за которую платят “евроденьгами”, ни на наивные рекламные плакаты.

Такое признание сорвалось с уст представителя титульной нации, да еще тиражом как минимум 60 тысяч (примерно такова ежедневная аудитория портала). Заметим, не в качестве комментария, а как редакторская, первоначально анонимная затравка к разговору.

Посягнуть на святая святых нашей внутренней национальной политики даже в условиях хорошо отрежиссированного безбрежного плюрализма можно, лишь обладая изрядной долей личного авторского и гражданского мужества, либо имея на то социальный заказ. Отложим до поры до времени версию о “безумстве храбрых” и попробуем развить тему социального заказа. Оговоримся сразу, что под таковым следует понимать именно общественную (социальную) потребность. Есть ли такой заказ на саму интеграцию?

Впервые об интеграции как средстве оздоровления общества во весь голос заговорили в бытность министром по делам народонаселения Андры Вейдеманн. Собрав пишущих по-русски журналистов, госпожа Вейдеманн призналась в том, что первоначально во времена как поющей революции, так и вскоре после нее, было распространено мнение, что после выхода Эстонии из состава СССР большинство (если не все) живущих здесь русских уедет на историческую родину предков. Действительность эти прогнозы не подтвердила. Упаковало чемоданы и отбыло в восточном направлении гораздо меньше, чем ожидалось. Те, кто остался здесь, сказала министр, никуда уезжать не собираются, и теперь надо думать над тем, как сделать их полноправными и полноценными членами общества.

Что же подпитывало и по сей день продолжает подпитывать тайную, а порой и не очень скрываемую мечту эстонского обывателя об этнически чистом государстве?

Во-первых, присущая всем малым народам ксенофобия, страх перед угрозой раствориться в соседнем этносе, более многочисленном и как следствие более влиятельном в этом плане. Эти страхи усугубляются неблагополучным историческим прошлым, когда один завоеватель сменял другого, и лишь в первой половине ХХ столетия появилась возможность создать собственное государство. Да и то не надолго. Череда иноземного владычества означала постоянное оттеснение на вторые-третьи роли эстонского языка.

Это сегодня, по прошествии трех в половиной столетий, о временах шведского правления говорят в ностальгически розовых тонах, как об эпохе просвещения. Да, открыли при Густаве Адольфе здесь первую гимназию и первый университет. Только для кого? Понятно, что не для пребывавшего в исключительно крестьянском сословии местного населения. Кстати, об этом, как-то выступая в парламенте, напомнила та же Андра Вейдеманн.

Чуть ли не до конца XIX века даже сами эстонцы называли себя и свой язык “maarahvas” и “maakeel”. Но с годами все сгладилось, и в преданиях старины далекой остались лишь отобранные временем приятные воспоминания. Поэтому недавние годы советской власти, гораздо более либеральные по отношению к тому же эстонскому языку и вообще ко всему национальному, кажутся жуткими десятилетиями гонений и русификации.

Не будем судить строго современников, пройдет время, и, возможно, кто-то из их потомков воздаст должное и тому, что жившее во второй половине ХХ столетия поколение эстонцев умело говорить, читать и писать не только на родном языке, но и по-русски.

Приоритеты и менталитеты

Сегодняшнее поколение одержимо мечтой, чтобы все живущие здесь русские хотя бы заговорили по-эстонски. Чего в этом больше? Реваншизма или искреннего желания помочь оставшемуся здесь русскоязычному меньшинству почувствовать себя как дома? Скорее всего, и то и другое. О небезосновательности первого говорят результаты недавнего социологического опроса, согласно которому около половины эстонцев не имеет ничего против того, чтобы все русские отсюда уехали. Опрос зафиксировал преобладающие в эстонской среде умонастроения и поверг в уныние власти, до этого бодро рапортовавшие Западу и всей просвещенной Европе об интеграции шагах саженных.

Приобщение русскоговорящего меньшинства к эстонскому языку является едва ли не главнейшей составляющей программы интеграции. Стоит, мол, освоить государственный язык, как все остальное приложится. И вожделенное гражданство, и право на место в эстонском истеблишменте. “У самых энергичных комментаторов русского DELFI все в жизни обстоит более-менее хорошо: как правило, есть гражданство, нормальный доход, они говорят по-эстонски - стало быть, это люди, с которыми у государства не должно быть проблем”, - пишет автор заметки. Однако, по его наблюдению, эти “энергичные комментаторы” обделены главным - “менталитетом гражданина Эстонии”.

Во-первых, они, несмотря на внешнее благополучие (наличие гражданства, приличного дохода и знание государственного языка) не чувствуют себя, как дома. Во-вторых, почему-то не являются безоговорочными сторонниками вступления страны в Европейский союз и НАТО. И, в-третьих, Россию не считают просто соседним государством, а “все-таки своей родиной”, где у многих из них есть родственники, друзья и знакомые.

Последние два обстоятельства, вероятно, должны вызвать серьезные подозрения в лояльности этой группы населения, освоившей язык и получившей синий паспорт. Интересно, власти Швеции на живущих там эстонцев смотрят такими же глазами и попрекают их в отсутствии ментальности лишь потому, что те относятся к Эстонии не просто как к соседнему государству?

Помещение языкового принципа во главу всего, что связано с доступом в эстонское общество, однозначно свидетельствует о подспудном стремлении эстонизировать живущие здесь меньшинства и таким образом обезопасить свой родной государственный язык от посягательств со стороны того же русского. Подкрепленное программой перехода со временем на эстонский язык обучения всех гимназий и высших учебных заведений даст в итоге эстонизацию сознания если не нынешнего подрастающего поколения, то уж будущего во всяком случае. И оно-то уж точно будет смотреть на Россию как на просто соседнее государство, с трудом припоминая, что там, кажется, жили чьи-то родственники.

А кто хочет оставаться русским и получать образование на родном языке, - пожалуйста! Это не возбраняется, но только не за счет государства.

Интеграционный паровоз

Как результаты опроса, так и повседневная действительность (“слово “интеграция” вызывает... презрение и пренебрежение”) свидетельствует о том, что принятая за основу и как руководство к действию программа интеграции пробуксовывает. Появившаяся сначала в эстонском “дельфинарии” заметка является пробным камнем, с помощью которого решено проверить реакцию обывателя на возможные отступления от альфы и омеги внутренней политики в вопросах языка и - страшно подумать! - гражданства.

Языковая политика действительно нуждается в пересмотре, уже хотя бы потому, что провалилась идея своеобразной колонизации преимущественно русского Северо-Востока эстонцами. В свободной стране трудно заставить человека обосноваться там, где ему не очень нравится. Скорее поедут миссионерствовать в сибирские поселения эстонцев, чем в Нарву, Силламяэ или Кохтла-Ярве.

Автор, довольно робко, правда, предлагает, если не поминать всуе слово “меньшинство”, то пересмотреть устоявшееся отношение к тем, кого “например, в Таллинне почти половина”. Тем более, что именно в Таллинне, как мы знаем, местные власти признали русский язык как средство общения хотя бы меж собой.

Серьезным недостатком программы интеграции является ее монологичность. Выработанная правящим большинством, она лишь декларативно провозглашает встречное сближение двух групп, на которые разделено общество. Но если одни должны прилагать усилия к освоению и признанию всего эстонского, то от вторых лишь требуются терпение, понимание и снисходительность к первым.

Диалога как такового нет, если не считать, конечно, парадную и пока ни к чему не обязывающую говорильню о проблемах национальных меньшинств за небезызвестным “круглым столом”. Успешно функционирующий не первый год, этот “стол” удобен не только как козырная карта, с помощью которой Эстония пытается крыть все упреки по поводу проводимой ею внутренней национальной политики. Это еще и клапан, через который время от времени выпускается излишний пар от кипения страстей вокруг политических, экономических и социальных и прочих прав русскоязычного меньшинства.

Выпускают этот пар допущенные за “стол” представители русских партий и общественных организаций. Но свое кипение страстей вокруг той же самой интеграции наблюдается в стане национального большинства. Оно по-своему недовольно ходом преодоления раскола в обществе, так как именно он если уже не является, то может стать серьезным препятствием на пути в Европу. Именно на этом пути власти - никуда не денешься - должны пойти на серьезные послабления во многих вопросах, связанных со статусом русскоязычного меньшинства, не дожидаясь, пока кто-то соизволит одолеть эстонский язык (кстати, не всем и не всюду жизненно необходимый), получить синие паспорта и так далее.

Заданные самим себе темпы евроинтеграции требуют ускорения в решении национального или “русского вопроса” в Эстонии. Можно бесконечно долго скрывать от общественности обеспокоенность ЕС, ОБСЕ, НАТО нерешенностью этого вопроса. Но деться от него все равно некуда. Если уж высокопоставленный европейский дипломат высказал пожелание, чтобы Эстония всерьез подумала над тем, как обеспечить меньшинствам все политические права, то придется обеспечить. Если высокопоставленный чин из НАТО говорит, что при принятии новых членов будут учитываться все аспекты, значит, будут.

В силу всего этого публикацию в “Дельфи” вполне можно расценивать как клапан для выпуска пара теми, кто не доволен ходом общественного развития. А “подставленную” автором программу интеграции как своего рода чучело или манекен для релаксации, на которую всяк заглянувший в Интернет может выплеснуть накопившиеся отрицательные эмоции.

Пар будет выпущен и теми и другими, а караван пойдет своим путем. Но из всего сказанного как в заметке, так и в этих строках по случаю ее появления, вытекает еще одно предположение. Верхи больше не могут подходить к национальному вопросу по-старому. И боятся по-новому, так как являются заложниками низов, которым уже без малого десять лет твердят о незыблемости принципов своей политики в области языка и гражданства. Не исключено, что в таком случае две странички про раздражающую русских интеграцию являются небольшим тестом, с помощью которого решено проверить реакцию пусть не очень большой, но достаточной группы титульных низов на возможное отступление от принципов.

Александер ЭРЕК.