Почта души...

Почту души разбирала
Валентина ПАЮ,
заведующая отделом писем редакции 1971-1987 годов.

Так думалось мне, пионервожатой одного из усть-нарвских пионерских лагерей. И мчалась я домой, куда меня отпустили на пару дней.

Мама, уже ожидавшая с цветами и несусветно вкусными, пышными пирогами, загадочно улыбнулась и протянула мне небольшого формата газетку. "Вот, дочурка, в твою честь, в день твоего рождения вышла "Сталинская молодежь", - пошутила она.

И было это в Нарве, 15 июля 1950 года, в мое последнее школьное лето. Впереди маячил выпускной, одиннадцатый класс. Этот номер газеты, с дорогими для меня мамиными поздравлениями, к сожалению, затерялся. Но... Я тогда и не подозревала, что был сделан первый шаг на той загадочной, непредсказуемой дорожке, судьбою называемой, которая и вывела меня позже, после окончания пединститута, на журналистскую стезю.

Сначала суровая закалка в партийной, канонизированной прессе - в "Советской Эстонии", а десять лет спустя - "Молодежь Эстонии" (в девичестве - "Сталинская...") окунула меня, втянув в мир уже несколько иного восприятия всего, чем живет и дышит человек. Мир этот был пронизан молодежкинским духом, смелым, бескомпромиссным. Его нельзя было не ощутить. Он был во всем. В дружбе, взаимопонимании, азарте, коллективных выездах на журналистские слеты, в удивительной легкости на подъем для проведения очередной газетной акции. Труба зовет, значит - вперед, всем коллективом. И если охватывал тебя этот дух, пронизывал до мозга костей, то ты - стопроцентно - молодежкинец на всю жизнь!

Он формировал журналиста, делал его личностью. Гера Вейзблат, Лена Штейн, обоих, к сожалению, уже нет среди нас. Роман Трубецкой, Марк Левин, Нелли Кузнецова, Этэри Кекелидзе, Элла Аграновская, Таня Бармакова и многие, многие другие. Все они состоялись и безоговорочно признаны читателями несомненно благодаря тому, что вышли из молодежкинской "шинели". Я назвала только тех, с кем довелось быть рядом...

Итак, я пришла в "Молодежку". Ни по форме, ни по содержанию она уже не была той маленькой газеткой. Мне доверили самый интересный, самый главный отдел редакции, ее сердце - отдел писем. Кто-то, возможно, ухмыльнется, вспомнит поговорку про кулика и его болото. Ну и пусть! Вот мое признание - шестнадцать лет я провела со своим отделом, со своими сотрудниками, со всем коллективом "Молодежки" в счастливом, упоительном альянсе. И входила в редакцию с настроением, какие бы кошки ни терзали мою душу.

Отдел мне передал Евгений Лебедев, сильный, хваткий журналист. Уловив очередной партийный крен, теперь уже в сторону интереса к читательским письмам, он быстренько ввел перфокарты - новинку того времени. А главные атрибуты к ним - специальные спицы и щипцы, прокалывающие ячейки данных, благодаря чему со спиц и слетали нужные перфокарты (скажем, из какого города, на какую тему и когда пришлось письмо).

Стала я доводить эту систему, как говорится, до ума. Личные вязальные спицы быстро перекочевали в редакцию, а вот в поисках щипцов пришлось побегать. Мастер-умелец какого-то завода осчастливил все же ими меня. Но странное дело, учетчицы отдела не очень-то жаловали эти самые щипцы. Обводили сначала ручкой ячейки, а в конце месяца, перед отчетом, прокалывали. Но учет писем тем не менее был отлажен.

Редакторов он устраивал и даже - очень. Во многом, наверное, и потому, что его удобство они постоянно ощущали, когда звонили "сверху" (что было частенько) и просили срочно (кстати, всегда почему-то срочно) дать данные по письмам. К примеру, сколько их пришло из Нарвы по здравоохранению, из Кохтла-Ярве - по трудовым конфликтам и т.д. Через несколько минут такая справка лежала уже на столе редактора.

Помнится, Ирина Ристмяги всегда мне говорила: "Валентина, когда ты в отпуске, я теряю сон". И она не кривила душой. Внимание к читательской почте усиливалось, требовательность оперативно реагировать на сигналы трудящихся, на критические выступления прессы возрастала.

Папки читательских писем стали толстеть, я - худеть, понимая, что выход писем на газетные страницы надо срочно увеличивать. И вместо небольших подборок мы стали регулярно, по четвергам, выпускать целые полосы - "От нашего главного корреспондента". Длинно - да, но как уважительно по отношению к тем, кто пишет, звонит, приходит в редакцию. Правда, позже полоса называлась лаконично - "Письма".

И "процесс пошел". Процесс поиска жанров, методов подачи писем, новых рубрик. Помнится, на одном из съездов комсомола республики я подошла к Леониду Ананичу, бывшему тогда первым секретарем Кохтла-Ярвеского райкома комсомола, и обратила его внимание на возросший приток писем из региона. Он заинтересовался и согласился рассмотреть почту. Так родилась рубрика - "Письма комментирует...". Ее поддержали секретари других райкомов и горкомов, министры.

Популярной стала рубрика - "Возвращаясь к теме" или "... к напечатанному". Отписками всегда грешили чиновники разного ранга и уровня. И тут на гребне подъема ответственности за судьбу письма "Молодежка" объявила бой формальным ответам на критику читателя. Коллегам очень помогла моя идея - держать критические письма в отдельных конвертах. Очень удобно. Вся история какого-то сигнала, чьей-то беды - с публикациями-вырезками из газеты, с резонансом, ответами - была под рукой. Частенько журналисты просили подобрать им критику по какому-то вопросу, ну, скажем, о моральном климате в общежитиях. Брали такие конверты для работы домой, в командировку, на встречу с теми, кого касалась затронутая тема.

Мнением читателя "Молодежка" очень дорожила. Без обратной связи, как мы называем контакты с авторами писем, статей, любая газета захиреет, будет "стрелять" в молоко. К счастью, нам это не грозило. Все отделы стали чаще выступать с обзорами писем по своей тематике, проводить разные конкурсы, встречи за "Круглым столом". Оживлялся контакт и в период подписки. Почти всем творческим составом мы выезжали на читательские конференции - в Нарву, Силламяэ, Кохтла-Ярве. Проводили их на крупных промышленных предприятиях.

В нашем отделе тоже появилась традиция - встречаться с молодежью на ее рабочем месте, в учебной аудитории. Общения с железнодорожниками станции Валга, швеями "Марата", обувщиками "Коммунара" привлекли внимание к рубрике "Контакт".

Редакционный портфель пополнялся темами, новыми авторами. И не только. Нас объективно оценивали, угощая то пряником, то кнутом.

Прибегала к кнуту частенько и я. На всех летучках сообщала, как работают отделы с письмами, особенно - с критическими. Резонно, ведь если мы не даем покоя ведомствам, чиновникам, то уж в своем-то "королевстве" порядку надлежало быть прежде всего. На меня злились, шипели - кому приятна критика, но планку требовательности я не опускала, получая поддержку редакторов.

Я сказала - редакторов, не оговариваясь. За годы моего заведывания отделом писем, а его куратором был только редактор, сменилось четыре шефа. Петр Пушкин, Вольдемар Томбу, Ирина Ристмяги, Сергей Сергеев.

Не буду их сравнивать, да они, в общем-то, и не сравнимы. Но могу утверждать искренне, основываясь на фактах, что каждый из них внес что-то свое, присущее именно его натуре, его интеллекту, его азарту, организаторским данным, его умению и желанию делать газету интересной, читаемой. Словом, такой, какой и стала "Молодежка". Никто из них не растерял любви и уважения к газете, напротив - всячески приумножал симпатии читателей. Мне лично с каждым из них было легко, интересно работать. Они доверяли мне, помогали выстраивать линию отдела, его направление. Я им за это очень благодарна!

Но вот однажды пришла тревожная весть - к нам едет ревизор! Из Москвы, из ЦК ВЛКСМ направлялась комиссия проверять работу с письмами в республике. Боже, как мы все переполошились. Попадись только на зубок начальству, пощады не жди, склонять будут долго - направо и налево. Искренне позавидовали коллегам эстонских газет, их материалы прочтут выборочно, в переводах.

Но судьба смилостивилась. Комиссия признала работу "Молодежки" с письмами хорошей. Володя Томбу сиял, не упуская случая похвалить и меня, и отдел.

Из отмеченных комиссией плюсов мне хочется выделить один. Это - наши ответы, редакционные послания читателям. Я выбросила в корзину типографские бланки суконного содержания: "Ваше письмо за номером таким-то направленно туда-то, откуда и получите ответ". Сейчас даже жутко вспомнить, в каком они были ходу. И вот вместо подобного шаблона мы буквально каждого автора письма извещали отдельным, лично ему предназначенным ответом о судьбе сигнала, информации, не забывая, естественно, поблагодарить за внимание к газете.

Комиссия достойно оценила такое внимание к читателю. А обращались мы к нему, читателю, по-разному. Скажем, "Добрый день, тов. Иванов!" - когда автор сообщал только свою фамилию. Или: "Уважаемый Иван Иванович!" - если он полностью себя называл.

И был такой казус. Обычно, возвращаясь из командировки или из отпуска, я всегда просматривала всю пришедшую в мое отсутствие редакционную почту, чтобы быть в курсе. Читаю один ответ за моей подписью и чуть с кресла не падаю. Текст хороший, теплый, человечный. Не придерешься. Но форму обращения - "Глубокоуважаемый Иван Иванович!" - к человеку, который сидел в местах не столь отдаленных, сотрудница отдела явно превысила. Перенервничала, как мы в шутку говорили.

Вскоре после комиссии меня пригласили в ЦК ВЛКСМ. И дали задание, весьма сложное. Надо было ознакомиться с организацией работы с письмами в столичных молодежных изданиях, здесь мне предоставлен был выбор. Обобщить этот опыт и - ни мало ни много - составить инструкцию по работе с письмами для ее утверждения на Секретариате ЦК ВЛКСМ.

Получив такой счастливый мандат, я, естественно, побывала в ведущих молодежных изданиях страны. Царивший там климат не удивил, был знаком и близок, а вот масштаб, объем почты - сразил. В "Комсомолку" письма приходили мешками!

Обновленная идеями, увиденным и услышанным, свои родные пенаты - "Молодежку" - я полюбила еще сильнее.

Каждый имеет право на свое мнение, на присущие ему эмоции, но истина - всегда одна. Наш отдел никогда не состоялся бы, не будь в нем дружбы, взаимопонимания, доверия. Без этих кирпичиков как само здание, так и коллектив рассыпаются. Ну и, конечно, люди - сотрудники отдела, их желание и умение работать, их профессионализм.

Первой скрипкой отдела была, безусловно, Лена Штейн. Ее творческая судьба, правда, сложилась не сразу. В нескольких отделах она пыталась найти себя. Не получалось, почва не прощупывалась. А когда она пришла к нам, то ларчик открылся просто.

Судьбы людей, их беды, просьбы помочь - высветили Еленин небосвод, на котором и засверкал ее природный талант, проявилась сильная эмоциональная натура. Она жила миром театра, литературы, поэзии, постоянно была в окружении интересных, творческих лиц, разделяя с ними страсти богемы. Однажды я была свидетелем ее поединка - спора на пари на знание "Трех мушкетеров". Мельчайшие детали в одежде героев, их фразы, последовательность и точное описание поступков - словно компьютер, выдавала Лена все эти нюансы из великого шедевра. Ее оппоненту пришлось поднять руки.

Симпатии читателей Лена Штейн завоевала быстро и навсегда, став, кстати, и пером номер один в редакции. Она бралась за сложные, запутанные истории, всегда тонко и верно улавливая надломы человеческих душ, их страстей. Писала легко, ее стиль был изящным, но не вычурным, не витиеватым, всегда эмоционально точно звеневшим.

Напомню хотя бы одну из ее многих удач - статью "Царапина". Владельцу автомашины, который отвез на окраину города и высадил там соседского малыша, чем-то царапнувшего дверцу его "лимузина", было весьма трудно выйти из этой чудовищной истории, хотя и пытался. Лена мастерски, высокопрофессионально, на точной эмоциональной волне, не перехлестывая накала страстей, поставила все точки над "i".

Бернард Шоу говорил, что вершина - это всегда шаг к спуску. Лена Штейн только начала подниматься на пик своего мастерства, которого она не успела раскрыть, рано покинув наш мир...

Таня Бармакова свою первую практику, будучи студенткой журфака МГУ, провела в наше отделе. Уловив что-то благостное и притягательное в работе и с письмами, и с коллективом редакции, Таня пожелала остаться в газете. Декан факультета МГУ Ясен Засурский удовлетворил просьбу "Молодежки" направить ее к нам.

Таня работала много, не отлынивала от заданий, поручений. Скрупулезно проверяя факты, она не жалела времени на звонки, встречи. Переделывала, выстраивая, фразы, оттачивала мысли. И я не помню случая, чтобы на ее выступления приходили опровержения.

Эдуард Альперович. "Самый тихоходный еврей Советского Союза" - так его в шутку мы окрестили, но он и не обижался, ибо с юмором у него было все в порядке.

Добрый, бесконфликтный, он легко вписался в наш отдел. Но все же "штанишки" учетчика стали ему тесноваты, такая проза жизни ему явно не светила. Готовя однажды месячный отчет, Эдуард умудрился "потерять" три тысячи писем. Над этим "пустячком" я тоже посмеялась, обезоруженная извиняющейся улыбкой Альперовича.

Эдуарду полюбился жанр информации. Интересные факты будто караулили его, так и шли ему в руки. И он возглавил отдел информации.

Журналистская судьба Тани Сидоренквоой тоже любопытна. Школьницей она активно откликалась на выступления "Сверстника", странички для старшеклассников, аналогичной "Парусу" в "Комсомолке", которую вел Юрий Щекочихин. Ее приметили, стали давать задания, с которыми она успешно справлялась, и Таню взяли в штат. В нашем отделе она была недолго, перешла в учмол. Там и продолжила выпуск своего любимого "Сверстника", открывшего ей дорогу в "Молодежку".

Вера Петровна Глазкова не работала в штате отдела, но была нашей доброй феей - появлялась всегда вовремя и с нужной статьей. Ее огромный опыт работы во многих газетах был чуток на актуальные, "нужные партии и правительству" темы. Без них в то время нельзя было обойтись. Любила же писать Вера Петровна больше о том, что ближе всего человеку - о проблемах здоровья, о сфере обслуживания.

Пользуясь случаем, хочу поблагодарить Веру Петровну за помощь нашему отделу, за ее доброе, по-матерински теплое отношение ко всем сотрудникам.

Наташа Лачугина была самой первой моей учетчицей. Эту симпатичную, несколько мечтательную девушку я предпочла другим кандидатурам. Она долго оставалась для меня загадкой, да и к учету писем охладела.

Тогда я предложила Наташе попробовать что-то написать, на ее усмотрение. И произошло чудо. У нее стали получаться зарисовки о животных, о природе. И Наташа взялась выпускать страничку "Зеленый шум", для которой так пригодился романтизм ее души.

Полнейшим антиподом Наташи была Вера Прохорова. Прежде всего - реалистка, крепко державшая синицу в руке. Возможно, и она мечтала о своих журавлях, но это отнюдь не мешало ей работать четко, без апатии. Учет всегда содержала в ажуре, значит, меньше головных болей было и у меня.

А когда Таня Матвеева пришла в отдел, то наш климат еще больше потеплел и помягчал. Удивительно светлый и добрый человек. Рядом с Таней невозможно быть черствым, грубым, природа общения такого выверта просто не допустит. Девушки из корректуры ее быстренько забрали к себе, я не возражала, зная, что для Тани Матвеевой сменная работа в то время очень подходила.

Добрым словом хочу вспомнить и Марину Щербакову. Умная, тактичная, начитанная, знавшая много стихов, хорошо играла и пела под гитару, внешне обаятельная, статная, Марина, как нетрудно догадаться, грезила театром. Но неоднократные попытки стать актрисой не приносили желаемого результата. Неудачи и надломили хрупкую, ранимую душу Марины. Порой она работала из рук вон плохо, не находя сил сосредоточиться. Видя ее страдания, я не наседала, брала учет на себя. Весь отдел ее уважал за одно только то, что Марина ни о ком никогда плохо не говорила. Никаких сплетен, пересудов, выноса сора из избы Марина не допускала.

Не всех я назвала. И вовсе не потому, что не хочу. Отнюдь. Иные пролетели метеором на нашем небосклоне, не оставив никакого следа. Некоторых не могу даже вспомнить. Ну что поделаешь, не всем дано сверкать, удивлять или восхищать других.

Но журналистика - ревнивая, требовательная особа. Соперничества не терпит, ей нужна только полная отдача. Большинство таких людей и составляло костяк "Молодежки".

Вкупе с ветеранами эстафету несет уже новая смена. В уже совершенно иных условиях толерантности и гласности. Прекрасно! Но любовь к читателю, внимание к его бедам и проблемам - времени не подвластно. Они были и будут главным камертоном в газетном деле всех поколений.

Больше писем и встреч с читателями желаю тебе, дорогая "Молодежка"!