Как молоды мы были...

Роланд ТРУБЕЦКОЙ,
журналист, работавший в
редакции газеты
"Молодежь Эстонии" с 1963 по 1980 год.

"Привет, Рома. Ты не забыл, что у "Молодежки" юбилей - 50 стукнуло?" Это был голос Сережи, редактора газеты, которой я отдал 17 лет жизни. "Забыл, Сергей, спасибо, что напомнил. Поздравляю". "Поздравление принимаю. Не забудь к нему прикрепить пару страничек воспоминаний. Договорились?" Я сел за клавиатуру своего компьютера.

* * *

Воспоминания... В них нет логики, строгого построения фактов, причинно-следственных связок. Они по своей генной структуре эклектичны.

Из прошлых лет ко мне на свидание пришел Юра Носков, трагически погибший в автокатастрофе. Он не дожил до наших дней - сумбурных, непонятных, достаточно жестких и немилосердных. Где бы сегодня был Юра? Конечно, с нами. Уже в те времена я поражался его практичности: умению пробивать, выбивать, доказывать. У него была хозяйская хватка. Юра умел держать удары и наносить ответные (его юность прошла на ринге). Это был мой друг, соавтор, единственный журналист, с которым мы писали в две руки. Мне до сих пор не хватает Юры Носкова, его умения находить контакты с людьми, создавать вокруг себя атмосферу дружеского веселья.

Из прошлых лет ко мне пришел на свидание Витя Косенков, совсем недавно ушедший из жизни. Он возглавлял отдел рабочей и сельской молодежи. Витя слишком близко принимал все к сердцу. О нем можно сказать - сгорел на работе. Когда Витя брался за раскрутку той или иной темы, он как крот лез в глубину проблематики, докапывался до сути. Его побаивались те, на кого он обращал свои стрелы критики, но в то же время относились с уважением. Витя был суховат, но в то же время лиричен. Я помню, как однажды (это было еще на Пикк, 40), он вызвал меня на лестницу и тихо сказал: "Рома, я втрескался по уши"."В кого?" - спросил я. "В Нинку-корректоршу". Прошло совсем немного времени, и наша интеллигентная Ниночка, одна из лучших корректоров того времени, стала женой Вити.

Из прошлых лет ко мне пришел на свидание нелепо погибший Леня Фирсов. Это был журналист высокого класса, мастер своего дела. У него все получалось легко. Писал он быстро, брался за любую тему. У него была кличка "буфер". Во время редакционных разборок он всегда старался всех помирить, протянуть руку согласия, развести драчунов. Из не редакционной жизни я помню наши забеги трусцой по мустамяэскому лесу. Километра три мы мучили себя, но не за просто так. Тропа проходила через Ныммеский базар. Там мы делали остановку, покупали по бутылке сухого вина и тем награждали себя за физкультурные страдания.

Из прошлых лет ко мне пришел на свидание заместитель редактора газеты Гера Вейзблат. Он много курил, мало пил и после обширного инфаркта ушел в мир иной. Гера любил нас править, возвращая материалы на переделку по два-три раза. Исправление чужих литературных ошибок было его хобби. Мы все, в бытность Вейзблата, носили прическу "А ля Гера", были одинаковы, как клонированные овечки, с физиономией нашего любимого зама. Да, он нас немилосердно правил, но мы его любили за кошмарный профессионализм. Можно сказать, мы все прошли школу Вейзблата. Зная его литературное усердие, мы нередко занимались приколами, давая на правку Льва Толстого, Федора Достоевского и других классиков мировой литературы. И Гера их правил нещадно. Когда прикол раскрывался, наш старший товарищ невозмутимо говорил, что достоевские и толстые не соответствуют современной стилистике русского языка.

Из прошлых лет ко мне пришел на свидание Женя Лебедев, умерший во сне в неполные шестьдесят лет. Его в редакции не любили за едкий сарказм и ехидность. Но он был мастер своего дела, единственный, пожалуй, журналист, кого Гера не правил. Имея дружеские отношения с КГБ, он снабжал газету сногсшибательными материалами на всякие разоблачительные темы. Его публикации были тем чтивом, которое с нетерпением ждали читатели. Но мало кто знает, что Женька всю жизнь страдал. У него был хронический свищ. Женя жил с дыркой в животе и не жаловался. Его спасала ирония и водка.

С Ольгой Атолайнен, также ушедшей в мир иной, я был плохо знаком. Но нас связывает одно общее дело. Уходя из "Молодежки", Ольга передала мне отдел учащейся молодежи и знаменитый клуб старшеклассников "Сверстник". О "Сверстнике" особый разговор. Могу лишь сказать, что из него вышли в большую журналистику десятки талантливых ребят.

Новейшая история разбросала всех в разные стороны: Валя Паю открыла кафе-бар, ваш покорный слуга ушел в издательский бизнес, что-то преподает Марк Левин, в каком-то бизнесе Виталий Репецкий, Саша Ашурков и Валя Рубан работают в Москве. Многие из перечисленных ребят при журналистском деле, но в других газетах.

Воскрешая свою молодость, я подметил одну любопытную черту. Каждый человек остается в памяти по какой-то характерной только ему детали, которая, как отличительный знак, дает возможность сохранять страницы воспоминаний.

Ник.Ник., носивший почетную кличку "граф", был нашим наставником по предмету сексуального просвещения. По вечерам он приходил в редакцию, садился за стол, чтобы сделать ретушь фотографий, идущих в номер. Но это не мешало ему рассказывать нам, молодым, неопытным, о своих юношеских похождениях (ловеласом он был отменным). После уроков "графа" я однажды поцеловал Таню Опекину, но родила она от другого.

Вспоминая об Алле Зайцевой, я, естественно, держал в памяти Теэта Калласа, писателя и мужа Аллы. Это он нам помог на республиканском слете журналистов занять общекомандное первое место. Тогда это было сенсацией. О ней до сих пор помнят старожилы журналистских слетов.

У Димы Пранца была кличка "Пранц-пресс". Он знал буквально все, что происходило в мире. Когда-то его называли самым богатым человеком в Таллине и... женоненавистником. Но однажды он удивил всех, женившись на молодой симпатичной девушке, которая была моложе его лет на 30-40. Я это воспринял как должное. Дима был красавцем-мужчиной с волнистой шапкой волос, всегда в спортивной форме. Каждый день он принимал ледяные ванны. Не признавал автомобилей, трамваев и автобусов. Диме сейчас за семьдесят, он уехал в Германию. В семье все в ажуре.

Лева Корсунский, зав. отделом пропаганды - небольшого роста полный мужчина, припадающий на одну ногу. Но в настольный теннис его никто не мог обыграть. Он стоял перед столом, не двигаясь, каким-то чудом доставая мертвые мячи. Вокруг Левы однажды разразилась партийная буря. За аморальное поведение (в темных коридорах редакции он кого-то пощупал не за ту грудь).Грудь пожаловалась. Льва Юрьевича исключили из партии. Это была драма высокого накала, в которой принимала участие вся партийная вертикаль вплоть до ЦК КП Эстонии (делать ребятам было нечего). Если бы Лева знал, что через энное количество времени те, кто исключал его из партии, стадом кинутся из партийного загона, демонстрируя свое верноподданничество новому Режиму.

Мой друг Гена Розенштейн - глаз-ватерпас. Чемпион редакции по бильярду. Однажды на одной из редакционных вечеринок он встал и хорошо поставленным баритоном спел арию "Первое письмо". Воцарилась гробовая тишина. Никто не ожидал, что у Гены такой голос. Пошли дружеские советы на предмет, не пойти ли вам, Гена, в консерваторию, не бросить ли вам эту небаритоновую журналистику. Гена почему-то на всех разобиделся. С тех пор, вот уже тридцать лет, он молчит, продолжая губить свой талант.

Водитель редакционного автомобиля Удо Вийлукас. Более сорока лет за баранкой. С ним на практике я узнал, что такое свингеры, хотя в то время мы такого слова не знали.

Витя Инозенцев - эстонец с русской фамилией. Вот вам пример преданности "Молодежке"! Я его знаю с 1965 года.

Машинистка Вера Хлопина - женщина удивительной красоты, отдавшая свою молодость "Молодежке", а также Репецким, Тромбовецким и Трубецким (не очень серьезным мужчинам). Это правда, но мы были всего лишь друзьями и дальше веселого застолья не шли. А рифмовку пустила в жизнь хозяйка редакции неувядающая Валентина Михайловна.

Глаза у Верки были диагональные, как у таинственных женщин великого Бакста. Ее тайно любили все, но она так и не вышла замуж. Может, в силу своего цыганского происхождения (это мои догадки). Не знаю, где она сейчас. Если ты читаешь эти строки, знай: Репецкие, Тромбовецкие и Трубецкие тебя по-прежнему любят.

Я пришел в "Молодежку", когда ей стукнуло тринадцать лет, мне двадцать пять, ушел, когда "Молодежке" исполнилось тридцать лет, мне сорок четыре. Как видите, моя зрелость пришлась на зрелость этой великолепной газеты. Ее жизнь, с моей точки зрения, распадается на четыре периода, так или иначе связанные с именами редакторов.

Адик Куканов - великолепный молодежный редактор, сумевший создать интересный творческий ансамбль. При нем не было ссор, обид. Мы вместе работали, вместе пили, вместе гуляли. При Адике Куканове расцвел талант Володи Томбу. Увы, административные амбиции увели этого способного журналиста в сталкерскую зону бюрократии. На нем сработал закон Питера, закон не своего кресла, не своего письменного стола.

Петр Анатольевич Пушкин, восемь лет восседавший в кресле редактора, был талантлив по-своему. Спущенный сверху, он не повел себя как указательный партийный палец. Поначалу все было хорошо. "Молодежка" блистала. Но потом пошли непонятные разборки, которые раскололи коллектив на три части: пассивное большинство, команда "за" и команда "против". Конфликт закончился тем, что некогда славную редакцию разогнали.

Разрушительная эпоха Вольдемара Томбу также закончилась извержением вулкана. Ни чем необъяснимый конфликт привел к тому, что многие журналисты покинули колыбель своей молодости.

Ирину Ристмяги я бы тоже отнес к разрушительному периоду жизни "Молодежки". Но эта женщина сыграла благородную роль в моей жизни. Она приложила максимум усилий по организации моей дальнейшей судьбы, предложив ЦК КПЭ перевести Роланда Трубецкого на должность редактора бассейновой газеты "Моряк Эстонии", за что я ей очень благодарен.

В новом времени новые песни в исполнении ныне здравствующего редактора Сергея Сергеева, в становлении которого есть и мой маленький вклад.

С верхотуры своего старшелетия хочу сказать, что мне довелось жить в той журналистской среде и в этой. Это две разные корреспондентские эпохи. Какой отдать предпочтение? В той у нас были маленькие зарплаты, маленькие гонорары, но мы были, как ни странно, "идеологичны". Мы жили нормальными человеческими идеями, не партийными - человеческими. Мы знали, чего хотим, знали, к чему призывали. Когда я вел "Сверстник", я хотел научить ребят журналистике, когда я вел студенческий клуб "Эврика", я хотел научить ребят мыслить, когда я писал о проблемах спорта, я хотел, чтобы эстонский спорт был самым лучшим в мире, когда я писал о проблемах школ и вузов, я хотел, чтобы из их стен выходили нормальные люди. Мы были бедны и богаты, бедны на кошелек и богаты духовно. Нынешнее время - время жестких установок. Оно четко указало, что мы живем в потребительском обществе, что в нашем мире превалируют пищеварительные процессы. Жующие челюсти, мочевые пузыри, переваривающие пищу желудки дают указания, диктуют условия. Не все мои бывшие коллеги выдержали этот жесткий прессинг. Наступило время прагматиков, сильных самостоятельных личностей. Бывшие звезды журналистской бюрократии потускнели. Появились новые лидеры. К сожалению, приходится констатировать и другой факт, журналистика стала товаром. Новая история сделала ее такой. И все же я оптимист. Наступит время, когда добрые традиции старой журналистики соединятся с молодыми побегами современной прагматичной журналистики. Что-то тогда будет!

На снимке: Юра Носков и ваш покорный слуга. "Как молоды мы были!" Этот снимок сделан в 1966 году - 34 года назад. Фотографировал нас Дмитрий Пранц.