"Труд подливает масло в лампу жизни"

Татьяна БАРМАКОВА.

Дмитрий Борисович ПРАНЦ - наша легенда. Единственный, кто не разлучался с "Молодежкой" с первого ее номера, кто при любых обстоятельствах оставался (и остается до сих пор) ее патриотом. Единственный, кто работал при всех восьми редакторах...

Уже четыре года Дмитрий Борисович далеко - в самом южном и уютном уголке Германии. Видимся мы теперь лишь три раза в год, когда с женой Верой он прилетает на побывку в здешние края. А в перерывах - письма...

"Считаем недели и дни, разделяющие нас от очередного приезда в Таллинн. Ведь как-никак, это наша привычная крыша, моя в прошлом работа и большая часть прожитой жизни, не говоря о друзьях и знакомых. Эти ниточки обрывать нельзя, они согревают душу в минуты воспоминаний... Не забудьте накопить побольше газет любой давности, благо, ваш быт не скучнее американского вестерна".

"Пачечка последних газет в качестве гарнира" к прибытию Пранца вырастает до размеров многоярусной башни. А когда Дмитрий Борисович и Вера нежданно-негаданно появляются в редакции, элегантные, приветливые и соскучившиеся, наша "старая гвардия" радостно восклицает: "Какие люди! Сколько лет, сколько зим!". Разговорам-расспросам нет конца...

Нынешней весной Пранц отобрал из своего архива редкие фотографии. Специально для праздничного номера, посвященного золотому юбилею "Молодежки". (Жаль, приехать на него Дмитрий Борисович не сумел). Когда мы разложили на столе старые снимки, они напомнили фигурки калейдоскопа, из которых и складывалась молодежкинская судьба.

- Этой фотографии сорок девять лет, - с удовольствием вспоминал Пранц. - У колыбели "Молодежки", на Пикк, 30. Тут нам только один год. К сожалению, из шестнадцати человек десятерых уже нет. В центре, в очках, - Василий Засорин, наш первый редактор, правда, тогда газета называлась "Сталинская молодежь". Рядом справа - его зам Игорь Кононов.

- А вот и вы, Дмитрий Борисович. Справа в первом ряду. Какой молоденький!

- Вот еще ваш покорный слуга. Пятьдесят второй год. Мне тридцать. Я тут со своей первой камерой - Super Ikonta. Трофейный немецкий аппарат. Купил в московской комиссионке. Ради этого мама продала свою шубу... А на этом фото я ровно через тридцать лет.

- И камера совсем другая.

- Canon.

Рассматривать фотографии Пранца разных лет - величайшее удовольствие. Посевные, выпускные вечера, стройотряды, детские дома, выставки, экзамены, этюды, силуэты города и события, события... "Разве что казнь я не снимал". Французский писатель Гюстав Флобер говорил: "Художник должен присутствовать в своем произведении, как бог во Вселенной: быть вездесущим и невидимым". Пранц именно такой - вездесущий и невидимый. А ведь, оказывается, он и не мечтал стать фоторепортером. Дмитрий Борисович, как все начиналось?

- В молодости моим "коньком" была легкая атлетика. В семнадцать лет, в сороковом, я стал двукратным чемпионом Эстонии по метанию диска и толканию ядра среди юношей. С 1949 года входил в сборную Эстонии по легкой атлетике, выступал за нее шестнадцать раз. Занимал призовые места на первенстве республики. Был членом всесоюзной сборной по легкой атлетике спортивного общества "Динамо". Фотография же была просто хобби: снимал для души природу, спортивные соревнования. За фотодело всерьез взялся в двадцать три года. Никаких учителей, все сам. Иногда мои работы использовали в журналах "Kehakultuur" и "Pilt ja sona". Помню, 9 июля 1950 года меня пригласили в ЦК комсомола, и тогдашний второй секретарь ЦК Василий Засорин предложил штатную должность фотокора в новой газете "Сталинская молодежь". Я был в полном недоумении. Почему мне? Ведь я не фотожурналист, а спортсмен, и от спорта отказываться не собирался. Засорин только улыбнулся: "Думаю, вы сумеете совмещать и то, и другое". Позже я узнал, кто "подложил свинью", порекомендовав взять меня в газету: ответственный секретарь "Noorte Haal" Пиллироог, он тоже был членом сборной Эстонии по легкой атлетике.

- Первые номера "Сталинской молодежи" рождались в примитивных условиях, буквально в коридоре "Советской Эстонии" на Пикк, 40, пока мы не переехали на второй этаж на Пикк, 30. Трудились в газете те, кто ее фанатично любил. Фотолаборатории у нас тогда не было, так что приходилось с высунутым языком со съемки бежать печатать фотографии домой, из дома - в редакцию. Сдать снимок не вовремя? Непозволительно - выговор гарантирован. Но объем работы был значительно меньше сегодняшнего: газета выходила три раза в неделю.

Ни дигитальных камер, ни компьютеров, с помощью которых сегодня можно "вытянуть" даже не самый удачный кадр, тогда, естественно, тоже не было. Пранц создавал "живую" фотографию, колдовал над ней, доводя до совершенства. Помню, как, потрескивая, сушились в глянцевателе снимки к репортажу в номер, а Дмитрий Борисович, ретушируя другие фото к очерку или интервью, рассказывал прелюбопытнейшие вещи. Например, про то, с каким удовольствием ходил на фотоохоту. Обычно "добыча" хранилась в фотолаборатории на большом письменном столе под стеклом. Я обожала ее, "добычу", разглядывать: многие снимки становились удачной подсказкой для оригинального стоп-кадра.

"Благодарим за очередное письмо с газетной начинкой. Приятно было посмотреть на опубликованный мой этюд, но начинаю грустить, вспоминая свою фотоохоту вне газетных заданий, мой тогдашний основной источник творческой удовлетворенности. Бродя обвешанный аппаратурой в любое время суток по окрестностям города, никогда не испытывал беспокойства за личную безопасность и сохранность "мольберта". Теперь это исключено".

Самый первый снимок в "Молодежке"? Дмитрий Борисович помнит его прекрасно - народный дом в сельской местности. Утром развернул газету, и... посыпались упреки: "Почему дом "голый"? Ни одного человека рядом". С тех пор всегда старался "оживить" любой объект. А однажды Пранцу влепили выговор! Сфотографировал близнецов, но имена перепутал. Ваню назвал Васей. Казалось бы, ерунда: читатель все равно не разберется. Ан-нет, позвонили родители мальчуганов, посетовали на неточность.

- Находить темы в прежние времена было особенно сложно. Нас стесняли многочисленные "нельзя". В газете не могло появиться ничего, что хоть косвенно бросало тень на советскую действительность. Иллюзия всеобщего мнимого благоденствия считалась неприкосновенной. Герои фото должны были смотреть на читателей с обязательной улыбкой, непременно на фоне портрета Сталина. Прессу вынуждали заниматься лакировкой. Позже, когда маски были сорваны, работа приобрела иное творческое содержание. Лишь изредка сверху спускали директивы на проведение каких-либо кампаний, например, в шестидесятые годы - по борьбе с пьянством. Я сделал кадры из медвытрезвителя. Это мой первый удавшийся жизненно правдивый репортаж. Наконец-то можно было не фальшивить...

Меня всегда удивляло, как из года в год удавалось фотографировать события, вроде, об одном и том же, будь то слеты Эстонской дружины школьников или Праздники песни, и при этом не повторяться. У Дмитрия Борисовича тут своя философия.

- Снимок, как и люди, неповторим. Все постоянно меняется. Поэтому фотография никогда не способна наскучить. Перестанешь искать, а еще хуже - начнешь видеть в фотографии только материальную сторону - ты уже не мастер. У настоящего мастера есть дар фотографического видения. Он прежде всего наблюдатель, разведчик, а не бесстрастный фиксатор. Если ты не пытаешься вжиться в ситуацию, не обращаешь внимания на кажущиеся незначительными детали, не вглядываешься в лица, ты слепой фотограф. В фотографии важно не упустить мгновение, поэтому я терпеть не могу, когда во время событийной съемки ко мне пристают с разговорами. Помню поездку в лагерь в Вазалемма. Выступал хор из собора Александра Невского. И вдруг на какой-то миг один из заключенных зарыдал. Упустить это - непростительный промах. Если бы я просто присутствовал, кадра бы не получилось...

Постановочные снимки Дмитрий Борисович не жаловал, но если приходилось иметь с ними дело, старался, чтобы "режиссура" не бросалась в глаза. А когда надо было сделать портрет начальника и у того в кабинете находились люди, Пранц этому только был рад: начальнику не до фоторепортера, он занят, беседует, значит остается самим собой. "Если же приходится позировать специально, фотограф - палач, а субъект съемки - жертва".

Более преданного работе человека я не встречала. Уже все разбегутся, а Пранц все в лаборатории. Французский врач Мишель Шевроль утверждал: "Труд есть одно из непременных условий искусства дожить до ста лет". Но у Дмитрия Борисовича и на сей счет свой рецепт.

- Много трудиться - много двигаться. Фотография снимает стрессы, получаешь психологическое удовлетворение. Меня ведь никто не принуждал годами работать по десять-двенадцать часов в сутки. Кто-то сказал, что труд подливает масло в лампу жизни. Это действительно так. Безделье ускоряет наступление старости, труд же продлевает молодость.

Но мы-то знаем, что не только любимая работа помогла Дмитрию Борисовичу остаться молодым. Мы-то знаем еще про один его талант - постоянно быть в форме. Как это удается?

- В жизни все преодолимо с хорошим запасом оптимизма, а главное - здоровья. Я еще не растратил всего своего юношеского оптимизма и вряд ли когда-нибудь растрачу. В отношении собственного здоровья грех быть лентяем. Надо помогать своему организму с юности, тренируя его, защищая от непредвиденных и предвиденных сложностей. Я каждое утро делаю то, что большинству лень. Гимнастика, дыхательные упражнения, холодная ванна, с четыренадцати лет, между прочим. Сколько градусов в моей "ледяной" ванне? Зимой - плюс четыре-пять, летом - плюс десять. Ощущение, будто тебя "ошпарили" холодом. Разотрешься сухим полотенцем - и как новорожденный. Однако все упражнения бессмысленны, если выполнять их механически, из-под палки. Важно отрешиться от всего постороннего, мысленно уйти в себя и настроиться на пользу от занятий.

А еще Дмитрий Борисович не курит ("в восемнадцать лет пробовал пару раз - не понравилось"), из алкоголя предпочитает рюмку отличного сладкого марочного вина, считает себя вегетарианцем с солидным стажем и ... неискоренимым сладкоежкой. Один кусок вкусного праздничного пирога в честь пятидесятилетия "Молодежки" обещаем слопать за вас, дорогой наш Дмитрий Пранц. С юбилеем вас!