"Интим в "Эрмитаже"

Мария СПЕРАНСКАЯ.

Ореол "запретного плода" попытался развеять главный режиссер театра "Эрмитаж" Михаил Левитин в новом спектакле "Леокадия и десять бесстыдных сцен" по пьесе австрийского драматурга Артура Шницлера "Хоровод". История этой пьесы насыщена скандальными судебными процессами. Написанный в 1893 году "Хоровод" был издан только через десять лет, причем весь тираж тут же арестовали. Друг Шницлера, литератор Герман Бар, расклеил афиши о публичном чтении "Хоровода", но полиция запретила и эту акцию. Тогда же мюнхенский любительский театр осуществил постановку пьесы. Состоялaсь лишь премьера, после чего спектакль запретили, а театр разогнали. Та же участь постигла еще через десять лет "Хоровод" в Будапеште. В начале 20-х годов пьеса появилась на сценах Вены и Берлина, но спектакли также были сыграны только по одному разу, Шницлера обвинили в безнравственности, банальности и порнографии. В России последний раз ставили "Хоровод" на сцене в начале 20-х годов. И вот недавно легендарный композитор Никита Богословский в своем домашнем архиве нашел эту пьесу и предложил ее поставить Михаилу Левитину.

Некоторые литературоведы австрийца Шницлера упорно сравнивают с Чеховым. А что? Родились в одно время, оба окончили медицинские факультеты университетов (один - Венского, другой - Московского), практиковали как врачи, а ночами препарировали человеческие души на литературном поприще. И главное - оба любили пошутить, только Антон Павлович с юмором изобличал социальные недостатки жизни, а Артуру больше нравилось хохмить над интимной сферой человеческих отношений...

Несколько вопросов режиссеру спектакля Михаилу ЛЕВИТИНУ.

- Вы умышленно выбрали самую скандальную пьесу Артура Шницлера?

- Не я - мне позвонил Никита Владимирович Богословский, рассказал, что в своих библиотечных запасниках нашел, по его мнению, абсолютно "мою" пьесу и прислал (в кожаном переплете, через "ять", 1910 года издания) очень скверный перевод шницлеровского "Хоровода", запрещенного цензурой из соображений нравственности сразу после его oпубликования. Правда, верховный суд Вены все же разрешил сыграть пьесу один (!) раз, но потом 40 лет она была под запретом, и лишь в 1946 году во Франции по ней сняли картину "Рондо" - милейший комнатный фильм, с абсолютно исключенными намеками на острое, и тем не менее изъятый по причине начавшихся манифестаций против его показа. Затем шумиха замолкла на десятилетия, а три года назад родился римейк "Хоровода", моментально ставший хитом на Бродвее и в Лондоне.

- Заинтриговали: что же в пьесе такого возмутительного?

- Автор разоткровенничался о неотвратимой прелести свободной любви, о чем-то красивом и гнусном одновременно, и у него это описано с редкой чувствительностью. Но главное - коллизия: сюжет фактически состоит из десяти близостей и отношений героев непосредственно до близости и после, при этом переходы персонажей из постели в постель уж очень остроумно оправданы. Шницлер доказывает, что без случайных связей, во многом обновляющих жизнь, честное слово, скучно! И теперь я, как бы поддержав его постановкой, вероятно, тоже получу массу щелчков от современных моралистов и критиков.

- Согласитесь, что за сто лет представления о бесстыдстве несколько изменились...

- Надо сказать, что абсолютно ничего не поменялось! Ни-че-го! И я допускаю, что наши со Шницлером откровения выдержат не все: с первой картины могут уйти и пожилые люди, а в середине действия встрепенутся женщины лет 30-35 - не исключено, что им не понравится некий намек в диалоге с ними, кощунственное отношение к их мужьям, сидящим тут же в зале.

- Значит, Шницлер-импрессионист наделил героев своим субъективным отношением к любви, а вы поддержали?

- Нет, просто он писал пьесу под воздействием только что возникшего учения Фрейда, решив исследовать эту область человеческих отношений драматургическим путем. Правда, исследование получилось жестким, даже несколько научным, отсюда в пьесе, как при любом препарировании, появилась вульгарность. Я же, хочу надеяться, что так и получилось, снабдил действие долей настоящей нежности.

- Вероятно, обошлось без юмора - уж очень темя деликатная?

- Напротив, его очень много - здесь мы с автором солидарны. В моем исходном отношении к миру я всегда вижу людей (и себя в первую очередь) смешными, даже нелепыми. Поэтому, работая со всей серьезностью, я помнил о массе смешного, происходящего с нами именно в те моменты, когда кажется, что за нами никто не наблюдает. Кроме Бога, конечно, если ему вообще есть до этого дело.