|
|
Как бывший шахтер "гастролеров" проучилЮрий ГРИГОРЬЕВ. В ночь с семнадцатого на восемнадцатое января нынешнего года житель Харьюского уезда А.С.Горбарь 1923 года рождения нанес несколько ударов топором по голове и руке жителю соседнего села Сергею Дивесенкову 1982 года рождения. Так одинокий старик защитил себя и свой дом от грабителей.Я попросил его рассказать, что же случилось в тот вечер, когда он сидел в офисе знакомого мне адвоката, желая получить юридическую консультацию. - А вы откуда? - для начала поинтересовался Алексей Степанович. - А, из газеты... Да что рассказывать. Трагедия такая приключилась, до сих пор руки у меня дрожат, успокоиться не могу. Уйду я, наверное, из жизни, тяжело... Вот как-то все сразу на него и навалилось. Месяца три назад до этой истории жена умерла, Серафима Никитична, про которую он иначе как "любовь моя" и не говорит. Приехали они в Харьюский уезд лет двадцать назад, хотя сам Горбарь родом из Эстонии. В свое время ушел в армию, а после нее на шахты угольные отправился. Сначала - в Кузбаск, потом во Львов. Тридцать один год угольную пыль глотал, силикоз заработал. Был и в оккупации. Говорит, натерпелся от фашистов, когда село, где он жил, жгли фрицы. Один из них повалил Степановича на землю, автомат уж к голове приставил, да кто-то засмеялся сзади, он и оглянулся. А тем временем Горбарь деру дал, немец стрелял, но не попал. Пенсионеры жили тихо, ни с кем не ссорились. Домишко, конечно, был у них не ахти какой. Так, хата обычная, деревенская, деревянная, шелевкой обитая. В центре села, а все равно как-то поодаль от других домов. В пятницу вечером пришел из гостей Степанович часов около восьми. - Зашел в дом, газету стал читать, - рассказывает. - Сижу, значит, читаю. Вдруг слышу, снаружи у торцовой стены что-то зашкрябалось. Ну, я сначала внимания-то не обратил. Часто так соседские коты прямо по стене карабкались на чердак. Потом опять этот звук, как-будто кто-то взбирается по стене. Кошка моя, вижу, забеспокоилась, убежала от меня в переднюю... Маленькая, не деревенской - мраморной - окраски мурка была не из храброго десятка: от мышей даже бегала. - Тут я понял: что-то не так, - продолжает Алексей Степанович. - Свет потушил, стал прислушиваться. Во дворе голоса, а окна у меня без штор и все на огород выходят, не на улицу. Громко разговаривают, не стесняются. Слышу и вижу, что двое их. Полезли сначала по фронтону на чердак, ничего у них не получилось. Обошли хату сзади, давай дровник ломать, бьют колом по стенам. Пробить, что ли, хотели? Хата-то на вид хилая... Потом в дверь лупить стали наружную. Но дверь крепкая, и засов у меня хороший. Ни жив, ни мертв ходил тихонечко по своему дому хозяин с топором в руке, пока двое неизвестных пытались зачем-то проникнуть в его жилище. - Что-то они притихли на время, - рассказывает дальше Алексей Степанович. - Я уж понадеялся, что ушли. А они это разувались, чтоб через окно пролезть в дом. Слышу, зашуршала клеенка, которой у меня окна снаружи обиты. Зазвенело разбитое стекло. В темноте я с размаху и ударил несколько раз по тому, кто лез в окно. Он закричал и вывалился наружу. И затих там... Алексей Степанович не помнил, сколько он просидел в оцепенении с топором в руке на полу своей хаты у разбитого окна. Когда пришел в себя, то и не знал, можно выйти из дома или нет. Вдруг караулят его за углом бандюги? В том, что это матерые преступники и не местные, "гастролеры", Степанович не сомневался: уж больно нагло и бесцеремонно действовали эти двое. Потом все же решился и побежал к соседям звонить по телефону в полицию. Побежал - это, пожалуй, сильно сказано. Ноги были как ватные, несколько раз падал. Но дополз все-таки, как он сейчас говорит. Вскоре приехала и полиция, и "скорая помощь". Пострадавший лежал под окном его хаты без сознания. Медпомощь пришлось оказать обоим: ночного "гостя" увезли в больницу, Степановичу делали уколы, в больницу ехать он отказался. Тот, кто лез к нему в дом, оказался парнем из соседнего села - Сергей Дивесенков. Был он не один, а с приятелем Генкой Стеблевым, таким же молодым. Они нигде не работают, Генка из неблагополучной семьи, отмотал даже срок в тюрьме для несовершеннолетних. - Как вы думаете, что им у вас было надо? - спрашиваю у Горбаря. - Так они думали, что у меня эти, как их... боксы есть, - Алексей Степанович так и сказал "боксы" вместо баксов. - Внучка у меня в Египте живет, замуж вышла за тамошнего, может, думали, что денег у меня много. А зачем они мне? Собачонка - белая лохматая и "мраморная" кошка - все мое хозяйство. Лорд этот - приблуда, пришел и пусть живет, не выгонять же. А кошка - моя. Случившееся придавило Алексея Степановича, как мешком: - Я думал, что чужаки лезут. А что порешили бы меня, удавили бы - это точно. Что ж я должен стоять и ждать, когда меня убивать будут. Эх, Алексей Степанович, когда лезут в дом, разбивая окно и разуваясь, при этом аккуратно отставляя сапоги в сторону, - то нет в этом случае ни своих, ни чужих. Переживает бывший шахтер Горбарь, и это понятно. А односельчане его не осуждают. Наоборот, одобряют и даже поддерживают. За свое же вступился Степанович, защищал себя и свой дом. И то сказать, замучили уже всех кражи, покоя, особенно старикам одиноким, не стало. - Ну пришли бы, по-хорошему попросили на бутылку. Что б я, не дал им, что ли? - удивляется Горбарь. - А зачем так-то вот лезть? Получается, Степанович хоть и натерпелся страху, однако же отпор дал злодеям достойный. Может, другим наука будет. А что делать? Действительно, не ждать же, когда тебя за пенсию какой-нибудь не желающий работать молодчик прикокошит. Не лезут ведь в дома богатеньких, где по две овчарки на цепи сидят, забор под три метра и ствол имеется... Итак, общественное мнение полностью на стороне Горбаря. В глазах соседей он - почти герой. Пострадавший Сергей Дивесенков два дня находился без сознания. Сейчас состояние его оценивается как удовлетворительное. Топором ему нанесены серьезные травмы головы и руки. Приезжала в село и его мать, выясняла у людей, что случилось. Хотела к Степановичу зайти, но его дома не оказалось. Горбарь опасается, что старший брат Сергея теперь будет ему мстить... В общем, как ни крути, а веселого во всей этой истории мало. Эх, жизнь, житуха...
|