Татьяна Толстая: хождение за радостью

Беседу вела
Мария ГОРОДОВА.

- Я расскажу вам один случай, который произошел во время войны с Лозинскими, моими дедушкой и бабушкой по материнской линии. Была первая блокадная зима, самое страшное время. В ту зиму от голода умерли едва ли не половина блокадников. Лозинские должны были эвакуироваться, с большим трудом им, уже совершенно ослабленным, достали место на самолет. Но до самолета еще надо было дойти. Ночь, метель, мороз. А на них были, во-первых, тяжелые шубы, а во-вторых, на спине и на груди Лозинского по чемодану с рукописями. Он, сидя в блокадном Ленинграде, переводил дантевскую "Божественную комедию", как раз "Рай". То есть в аду он переводил "Рай". И в эти чемоданы, на спине и на груди, он сложил переписанный оригинал, все черновики и словари. И вот они идут по темному аэродрому и вдруг понимают, что потерялись, что не знают, куда дальше. И тогда они просто взяли и сели, так были чудовищно ослаблены. И их стало заносить. Но они не погибли. В этой полной темноте о них буквально споткнулся молодой военный. Он вгляделся и узнал дедушку с бабушкой. Когда-то, еще до войны, друг моего отца, он всего один раз зашел к ним в гости - как молодежь в компании заходит в дом. И этот человек их спас. Он был покрепче, соображал, куда идти, и довел Лозинских до самолета. Я усматриваю в этом смысл, и знак, потому что если человек должен перевести "Рай", то он не должен умереть.

- Татьяна Никитична, ваш папа Никита Алексеевич Толстой, сын Алексея Толстого и поэтессы Натальи Крандиевской, был физиком. А мама?

- Мама тоже окончила физфак, но поняла, что ей это неинтересно, и окончила иняз. Но нас у нее было семеро, и этим все сказано.

- Ваши родители могли позволить себе такую роскошь - семерых детей?

- Когда мы были маленькие, кто-то услышал во дворе, как про нас говорили: "дети Толстых - это те, кто хуже всех одет". Но нас так воспитывали: что есть, то и носишь. Ценности в семье другие были - все читали, писали, ставили спектакли. Старшая сестра, Екатерина, художница, устраивала домашние спектакли. Нас вместе с двоюродными братьями и сестрами, друзьями-гостями до шестидесяти человек на даче собиралось.

- Вы, наверное, неизбежно и рано должны были начать писать?

- Наоборот, в семье у нас все что-то сочиняли, поэтому никто этим серьезно не занимался - и так умеем. И все дети начинали с какой-нибудь профессии, а потом все равно пришли к творчеству. Я села писать - как сейчас помню, это был январь 83-го - просто потому, что мне настолько нечего было прочесть, что захотелось написать самой. Понимание "как", формы, пришло само собой, в ту же минуту. Это естественно. Груз слов, мыслей, образов давит на тебя, заставляет что-то делать. А в голове идет постоянная работа: ты внутри текста, или ты вне. Причем все это очень быстро - это такая система зеркал. И твой внутренний критик такой, что все остальные могут отдыхать. Творчество вообще самое естественное состояние для человека. Даже печение пирога - это творчество, только социумом оно не оценено.

- А вы сами пироги печете?

- Раньше очень любила. У меня были всякие кулинарные фантазии. Моя сестра Катя утверждала, что это от лени. Она жила в квартире, в которой до этого жила я - мы менялись по кругу, - и, показывая гостям из окна булочную, говорила: "Вот видите, булочная, так вот моя сестра Таня, которая здесь жила до меня, от лени даже туда не ходила. Дома делала хлеб". А мне просто интересно было, да и чего это - надевать сапоги, идти в мороз! Вот мука, вот вода, вот соль и дрожжи...

- По книжкам делали?

- Да нет, из головы.

- А если не поднимется?

- Поднялся! Я делала длинные батоны. Потом экспериментировала, вводила в тесто разные ингредиенты, например, белок... Отвратительно получалось. Но сам сделаешь - сам съешь. Любила всякие эдакие торты печь - в магазинах-то ничего не было. Детям вкусно, а мне интересно.

- Татьяна Никитична, дети у вас уже взрослые. Состоялись?

- Детки состоялись. Старший - компьютерный дизайнер в своей фирме. Младший - инженер, у него тоже своя фирма, он в Америке.

- Фамилия у них ваша?

- Нет, фамилия у них своя. Они хотят свою фамилию прославить. Дети мои уже самостоятельные. Я всегда хотела иметь пятерых детей, но не решалась. Андрей мой, филолог, получал 130 рублей, я - младший редактор в издательстве - еще меньше. И я своих детей настолько любила, что очень боялась их избаловать. Я видела страстных матерей и знаю, как тут же ужасно портятся дети. Потом, чем больше будешь их привязывать, тем больнее будет, когда они естественно, по возрасту, начнут от тебя отрываться. Мальчики обижались, что все мамы ходили встречать своих детей из школы, а я - нет. Но я очень хотела, чтобы они выросли самостоятельными. Не знаю даже, воспитывали ли мы их специально - мы с ними дружили. Ведь даже работу по дому можно делать легко, с любовью, играючи. Купил три веника - им и себе, и устроил соревнование. Хотя, конечно, так грязи больше, но всем весело.

- Пироги, веники, а рассказы писать когда?

- Ночью. Когда детей уложишь, так и писать. Раньше с девяти вечера до трех утра мое время было. А утром встанешь, укажешь детям где что, выгонишь их в школу и досыпаешь - удобно очень. Конечно, когда они еще маленькие, в школу не ходят, то устаешь. Хотя, знаете, когда женщина жалуется на домашнее хозяйство, а, как правило, жалуются молодые женщины, я этого не понимаю. Я сидела дома и получала огромное удовольствие от семьи, детей, домашнего хозяйства.

- А где же место мужа?

- Не люблю, когда мужчины занимаются домашним хозяйством, они все испортят! Терпеть не могу, когда мужчина начинает занудно набивать холодильник, сам все покупает, а потом, пока будет готовить, все равно все сделает не так.

- Татьяна Никитична, а вы случаем не феминистка?

- Да упаси Господь! Плохо я отношусь к феминизму, в Америке за десять лет насмотрелась. И феминистки меня терпеть не могут. Потому что они женщины догматичные, а я нет. Потом, они от семьи все время что-то требуют. А самое большое удовольствие - это хорошая семья, где всегда весело, все хохочут, все друг друга любят и помогают. И если кто-то чего-то не хочет делать, ну и пусть, я все сделаю сама. Ведь если просить ребенка что-то сделать, то это только потому, что думаешь о его будущем, чтобы он не пропал, чтобы злые люди его не подмяли под себя как криворукого и неловкого невежду. Пусть умеет подмести и яишенку приготовить - больше ничего не надо. А так, главное - читать, развиваться. Если кто-то сел за книжку, не мешайте ему. Он занят более важным делом, он развивается как личность. А пол пускай постоит грязным! "Чистенько" - это в операционной, а дома главное не "чистенько", а чтобы все любили друг друга и смеялись. Есть исследования, которые показывают, что помешательство на чистоте - это заполнение пустоты жизни. Феминизм - это постоянная борьба. Вот кто-то им что-то должен. А никто ничего не должен. И если в семье появляется вот это "должен", то рано или поздно начнутся очень нехорошие вещи. А борьба феминисток за "справедливость" в семье? Извините, за справедливостью - это на рынок. А дома, здесь не справедливость, а то, что называется Благодать. "Не по закону, а по Благодати". По закону мало ли кто нам что должен, или мы кому что должны. Но ведь Господь нас любит не за то, что мы это заслужили или очень хорошие. Он любит нас просто так. Вот это, любить просто так, не спрашивая - должен, не должен - вот эта идея Благодати, она главная в христианстве. Отменяется старый принцип "око за око, зуб за зуб", громоздить обиды - тупик, мы все друг перед другом виноваты. Только любить надо другого, а не себя.

- Это очень трудно - любить другого.

- Но все проблемы решаются только через любовь. К детям, к ближним, к дальним. Других рецептов нет. И та "железа", в широком смысле слова, которая производит любовь, она развивается. В Божий мир ты пришел со всякими задатками - плохими, хорошими, и нужен душевный труд, чтобы развивать себя, это тоже творчество. Творить себя. Чувства свои надо воспитывать. Сейчас многие не подают нищим, считая, что те вовсе не нищие. А ты не думай об этом. Не для них подаешь, для себя. Сделай усилие, упражнение для чувств - не хочешь подавать, а подай. И ты увидишь, что произойдет.

У нас у всех есть литература XIX века. Это и школа чувств, и утешение, и приют. Там можно получить ответ на любой вопрос, потому что с этими людьми происходило то же самое, что и с вами, девушки-голубушки. Этот мир - вот он, рядом, возьмите его. Но нет, у нас скорее будут смотреть эти сериалы, эту требуху...

- Татьяна Никитична, наверное, вы задумывались над тем, почему так популярно "мыло".

- Все эти сериалы - сны, причем дурные сны. Человек, средний человек из толпы, ни хорош, ни плох. На него, во вкусовом отношении, да и в моральном, действует какой-то закон гравитации - легче падать вниз, чем подниматься вверх. Он выбирает то, что требует меньше усилий ума, души, тела - он так устроен. Поэтому вина и ответственность ложатся на тех, кто ему это подсовывает.

Но дело в том, что в той же Америке, помимо специалистов по запачкиванию мозгов, существуют целые институты по защите человека. Есть, например, курсы, на которых объясняют, как отучиться покупать ненужные вещи. Ведь все время реклама внушает, что покупать - это хорошо. И человек покупает, заполняя удовольствием от покупки внутреннюю пустоту.

- У нас тоже есть средство борьбы с телерекламой - пульт. Хотя, конечно, не все так просто.

- Общество давит на человека - как можно не иметь вот таких сапог или губной помады! Вообще у общества есть огромная вина перед человеком. Посмотрите, например, как в последние годы у нас идет воспевание проституции. Это происходит даже на лингвистическом уровне - "путана", "ночная бабочка". Красиво звучит и снимает весь ужас. Но это же клеймо, позор, надругательство над самыми интимными чувствами. А у нас выросло целое поколение, которое говорит: "Ну и что? Была проституткой, стану чистой голубицей". Не станешь! И меня поражает, что общество никак не поддерживает человека, не скажет - лучше в драном ходить, но честной.

- Это, наверное, в семье закладывается.

- По-моему, хорошая семья должна начать читать ребенку как можно раньше. Не отпихивать его: "Уйди, я занята", а читать с ним вместе, рассматривать картинки. Детям надо рассказывать про жизнь, они про нее еще ничего не знают. Про боль, про то, что человека надо жалеть, про одиночество, про старость. Старость - это ведь так страшно, иногда думаешь, а может, до нее не стоит доживать? Но если человек светлый, если он не стареет внутренне, если он, кроме молодого организма, имеет что-то еще в запасе, внутри, то и старости нет. Знаете, как Олдос Хаксли говорит: "Старость - это дурные манеры".

- А когда можно сказать, что вот человек состоялся?

- Щепкина-Куперник, переводчица, когда сидела в сталинской тюрьме, переводила Байрона. Она держала в голове текст оригинала, переводила его, подбирала рифмы - записывать ведь ничего нельзя, - отвергала варианты и запоминала чистовой. Люди, у которых все внутри, выходили после долгого заключения, создав новые миры. Сохранив мозг и душу. Человека можно считать состоявшимся, если у него что-то остается после того, как все отняли.