Правила, которые подтверждают исключения

Александр БОРИСОВ.

Поменялся подход. Общество очень невразумительно формулирует свои принципы о приоритете личностных ценностей. Если это перевести на вразумительный, то должно получиться то, что всем давно знакомо. Все во имя человека и все для его же блага. Хочется, чтобы объяснили, куда подойти, чтобы можно было наблюдать место смычки нашего удовольствия с результатами реформ. Хочется видеть то место, где испытывают чувство глубочайшего удовлетворения все уволенные и живущие на пособие. Не в Департаменте ли гражданства и миграции получает удовольствие русское население Эстонии? Вероятно, гуманизм, соображения о приоритете личности касается не всех. То есть все во имя и все на благо какого-то конкретного человека. В крайнем случае - немногочисленной группы людей.

Что-то подсказывает, что в пределах тех тенденций, о которых сказано выше, мы еще не исчерпали всех возможностей. Если вспомнить о том, что искусство так или иначе отражает действительность, то о ее перспективах можно судить по ВЫСТАВКЕ ЭСТОНСКОГО ИСКУССТВА, которую, судя по времени года, можно назвать Весенней. Выставка открыта в выставочных залах Художественной галереи на площади Свободы. В названии этой широко раскинутой экспозиции прямо заявлено о том, что она отражает. Она отражает эстонские возможности. То есть творчески осмысленные варианты нашей жизни. Они могут состояться, а могут и не состояться. Смысл возможностей тем и интересен, что кто-то хочет и может, а кто-то хочет, но не может. Это незначительное отступление служит ни к чему не обязывающим замечанием по поводу смысловых тонкостей упомянутых возможностей.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж галереи, не избежать созерцания грандиозного полотна Айли Винт. По идеальной зализанности и полному отсутствию признаков рукотворности оно напоминает грандиозный слайд. Помня о философском наполнении названия экспозиции, полотно имеет ключевую подоплеку. Оно может о многом сказать пытливому зрителю, наделенному способностями к абстрактному мышлению и страстью к иносказательности. На полотне изображен закат. Закат, даже если он хорошо исполнен, все равно закат. Если не иметь в виду достоинства живописи. Если оставить в покое печальную тему заката и сосредоточиться на эстетических достоинствах полотна, то можно сказать следующее. Поражает удивительная немногословность стиля. Полтора десятилетия тому назад можно было наблюдать сладкую колористическую зализанность в полотнах той же художницы в тех же залах. Ни прогресса, ни регресса. Редкая стилевая несгибаемость.

Вообще-то эта принципиальная особенность творческого подхода присуща многим художникам среднего и старшего поколения. Молодых по понятным причинам отследить не удалось. Трудно сказать, хорошо это или плохо. С одной стороны хорошо, что человек не меняет своих взглядов и индивидуальных особенностей их отражения в творчестве. А с другой стороны, блеклая философия, равнодушный взгляд на мир рождают соответствующие формы выражения. Образно говоря, пририсованная сбоку виньетка неуместна и эстетического удовольствия не добавляет. Она вызывает недоумение. Недоумение вызывает все ненужное и нелепое. Все однообразное и повторяемое с одинаковой силой напряжения. Все несоразмерное реальности. Именно поэтому и не хочется говорить об инсталляциях, концептуализме и прочих извращениях современного авангарда, широко представленных на выставке. Зритель здесь ни при чем. Хотелось бы, чтобы авангардист болел самостоятельно. В изолированном помещении.

В стародавние времена Тоомас Винт начинал в стиле, рожденном и максимально исчерпанном с точки зрения возможностей его предшественником французским таможенником Анри Руссо. В утомительно тщательной пуантилистической манере, характерной для живописи наивистов. Наивистам простительно. За отсутствием образования они наивно (как им и положено) думали, что правду жизни можно отразить на полотне, лишь буквально следуя за натурой. В частности, травы на полотне должно быть столько, сколько ее в натуре. Этой святой верой веет от полотен Тоомаса Винта и по сию пору. Обилие однообразия вредно для глаз. Оно разрушает хрупкую экологию нашей физиологии. Колорит, выстроенный на сочетании локальных тонов, вреден для психики. Вредно для психики полотно Лембита Сарапуу с изображением Калевипоэга. Изображенное тело как бы целеустремленно спешит по своим легендарным делам. Художник намекает нам, куда он спешит. Достаточно беглого взгляда на интимное место, чтобы понять, что герой возбужден. И что у него на уме. Герой весь желт, точнее охрист, эмоционален и лаконичен. Что ждет героя в сумраке, небрежно намалеванном по краям полотна, нам неведомо. Может быть, это и к лучшему. Многие посещают выставку с детьми. Художница Малле Лейс, начинавшая в свое время как молодой живописец 70-х годов (см. одноименный альбом издательства "Советский художник" 1979 года), точно так же продолжает. Можно спокойно говорить о возможностях. Они таковы, каковы есть. Я щурюсь, когда гляжу на ее полотна. Колорит в полотнах художницы выстроен на жестких цветовых контрастах. Полутонов нет. К счастью, зритель обладает собственными возможностями. Он может смотреть, а может не смотреть.

Он может не смотреть на многое, но трудно увернуться от грандиозных размеров лика "Брата Альберта". Может быть, автор хочет обогатить богатые традиции гиппереализма маэстро Кадьу, блистательного предводителя "Школы реальности". В качестве взноса в это замечательное направление Ильмар Круусмяэ внес американскую тягу к гигантомании, безосновательно взращенную на эстонской земле. Хотя, скорее всего, это мои личные домыслы.

Хотелось бы еще о многом сказать. Но имея в виду, что все, о чем хотелось бы сказать, будет перепевом уже сказанного, можно этим и ограничиться. Пытливый обыватель может сам посетить выставку и составить свое мнение. Противоположное высказанному. На то оно и искусство, чтобы рождать разнообразие эмоций.

Нельзя сказать, что все представленное одинаково плохо. Не одинаково. Более того, есть хорошая живопись, графика и скульптура. Но их скромное достоинство задавлено либо агрессией бестолкового и бесцельного авангарда, либо равнодушием эарепетированных манер, как правильно принято говорить, устоявшихся художников. Поэтому хорошее искусство погоды не делает. Правила поменялись местами с исключениями из них.

Иван Андреевич Крылов, как известно, любил литературу двух видов: хорошую и плохую. Хорошую литературу он любил за то, что она хорошая. Плохую - за то, что она давала возможность почувствовать, как хорош он сам. В первую очередь как писатель, разумеется. Так что путь будет и хорошее, и плохое, потому что если будет одно хорошее, то все равно из него придется выбирать худшее. Чтобы почувствовать, как хороши мы сами.

Рисунок автора.