Олег МЕНЬШИКОВ: «Зачем стесняться своих чувств?»

Сегодня мы публикуем главу из новой книги Эллы АГРАНОВСКОЙ «Плаха для стрекозы, или С нескрываемым обожанием», посвященную Олегу Меньшикову.

Лет десять с лишним назад в Таллинн собирался московский Театр имени Ермоловой. Откровенно говоря, будь на дворе другое время, мы вряд ли сочли бы эти гастроли каким-то уж особенным событием, потому что избалованы были театрами и получше ермоловского. Но эти дни как раз ознаменовались торжественным поднятием на башне Длинный Герман сине-черно-белого флага, и было совершенно очевидно, что связи с театральной Москвой явно увядают.

Примерно за неделю до открытия гастролей мы сидели в кабинете Галины Боголюбовой, завлита ермоловского театра, и жарко обсуждали грядущие перемены. Разговор то и дело прерывался, потому что в кабинет постоянно забегали артисты: что-то спросить, узнать, просто посудачить. Заглянул на пару минут и Олег Меньшиков.

— Вы знакомы? – спросила Галина.

Из французской жизни

Вспомнилось, как однажды на Ратушной площади орудовали шесть съемочных групп одновременно. И хотя совершенно разные страны и эпохи друг другу не были помехой, жизнь прохожих сильно осложнилась. После этого муниципальные власти запретили киношникам заниматься самодеятельностью, и отныне на съемки в Старом городе требовалось разрешение. Зато совершенная приспособленность нашего города к кинематографическому антуражу всех времен и народов больше уже ни у кого не вызывала сомнений.

Обсуждая со мной эту животрепещущую тему и попутно заглядывая в сценарный план, режиссер докладывал, что из Кадриорга они намерены переехать к Домской церкви, где будет сниматься встреча барона де Сигоньяка с красавицей Иолантой де Фуа.

— Ее вы, несомненно, знаете, это известная эстонская актриса Элле Кулль. А вот что касается исполнителя главной роли, то его охотно представлю: знакомьтесь, молодой актер Олег Меньшиков.

Слегка почистив парковую дорожку перьями своей шляпы, молодой актер Олег Меньшиков отвесил изящный поклон и скромно отошел в сторонку.

— Видимо, его имя вам ни о чем пока не говорит, — режиссер понизил голос до шепота. — Но, уверяю вас, только пока.

А слава предначертана судьбой

Мы вежливо кивнули друг другу.

Как только за Меньшиковым закрылась дверь, Галина затараторила:

— Вот актер с фантастическим будущим. Он станет звездой первой величины! Лови момент, пока не поздно, бери у него интервью.

Я согласно кивнула, а момент мы отложили до их приезда в Таллинн.

Потом были гастроли, был замечательный сценический дуэт Татьяна Догилева — Олег Меньшиков, были приятные посиделки в Галкином гостиничном номере. И снова она шипела мне в ухо, дескать, не смей пропустить, а я по-прежнему кивала, мол, полностью согласна, но — потом, не вдруг, не сразу.

Кстати, сама Боголюбова ничего не пропустила: как только подули новые ветры, стала продюсером театральной антрепризы — и над Меньшиковым в роли балетного гения Нижинского восторженно запричитала вся Москва. И хотя самые звездные его работы были впереди, лучшие режиссеры страны не то что просчитывали будущий успех Олега Меньшикова, но, во всяком случае, именно с ним связывали свои творческие планы.

Говорят, что звездную славу ему принесли «Покровские ворота» Михаила Козакова и фильмы Никиты Михалкова «Утомленные солнцем» и «Сибирский цирюльник». Если это правда, то лишь отчасти: слава Олегу Меньшикову была предначертана судьбой. Его не нужно было делать и лепить — ему следовало лишь дать возможность осуществить то, на что способен.

А наша беседа под чутким присмотром видеокамеры все-таки состоялась: Олег Меньшиков привез в Таллинн свой спектакль «Горе от ума».

— Говорят, вы неохотно даете интервью.

— Это не совсем правда. А что я сейчас делаю?

— Но говорят, вы неохотно встречаетесь с журналистами и вообще нас не любите.

— И это тоже неправильно. Это зависит от человека, а не от профессии. Если человек, пардон, несколько хамоват, так и не будучи журналистом, он останется таким же хамоватым. Хотя, конечно, у журналистов чаще, чем у других, возникает желание влезть туда, куда люди не любят пускать, поэтому есть некое отторжение, но к профессии это не имеет отношения.

— Хорошо, будем считать, что я — журналист консервативного толка, потому что меня не интересует, есть ли у вас машина, какой она марки и водите ли вообще, меня не интересует, кто ваша жена, хотя мне известно, что по состоянию на нынешний момент вы не женаты. Но при этом мне очень интересно: когда-нибудь в жизни вы ощущали себя Чацким? При том, что производите впечатление человека достаточно благополучного и вполне праздничного, в какие-то моменты — ощущали?

— Как каждый из нас, я уверен. Но видите ли, я-то считаю, что и Чацкий — праздничный человек. Другое дело, что с ним произошло потом, в конце. Он праздничный, потому что любит и любим, и приехал в этот дом, потому что здесь вырос — это его детство! Как можно не любить свое детство? И воспитывал его плохой Фамусов, как нам говорили в школе, — Чацкий жил в этом доме, и каждая трещинка на зеркале ему знакома! Что же до меня, то праздник я вообще люблю и убежден в том, что его нужно дарить людям. Сейчас вы спросите, когда я ощущал себя Чацким?

Не успела я открыть рот, как он уже продолжал:

— Нет, все же всерьез не ощущал. Чацкий что думал, то и говорил, а я уже так не могу.

— Уже хватает мудрости, чтобы промолчать?

— Мудрость, знаете, тоже палка о двух концах: иногда это хорошо, а иногда думаешь — эх, надо было сказать! Увы, момент упущен.

— А что сказала про спектакль ваша мама?

— Что мамы говорят, я вас умоляю! Мамам все нравится, даже если это очень плохо. Нам кажется, что это мы играем, — это играют наши мамы, вместе с нами ходят по сцене, незаметно только.

— Сколько раз она смотрела спектакль?

— Два или три раза. Но думаю, если бы у нее была возможность, смотрела бы каждый спектакль. Она все знает, вплоть до точного времени: когда какой монолог звучит, когда антракт, когда заканчивается спектакль. Мамы есть мамы.

— Я сама мама сына и считаю, что вашей маме крупно повезло: во-первых, вы не сбились с пути, а, во-вторых, она может зафиксировать, что с вами ничего не случилось: идет спектакль, он там, все в порядке.

— В этом смысле — конечно! — развеселился Меньшиков.

— И все-таки, наверное, переживает за вас?

— Конечно, переживает. Как всякая мама.

— Тогда порадуйте ее еще и тем, что вы, того не подозревая, в Эстонии исполнили еще и в некотором роде миссионерскую роль: с фильмом Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник» после долгого перерыва сюда вернулось в широком прокате русское кино, и ваш огромный портрет в течение месяца украшал фронтон кинотеатра в самом центре Таллинна.

— И все же это не моя заслуга — это заслуга Михалкова. К тому же очень благородно и нечасто случается в наши времена, когда человек на протяжении десяти лет сохраняет свое предложение. За десять лет у него были основания мощно пересмотреть свои позиции по отношению к этой роли, но он этого не сделал.

— Кстати, вам нравится этот фильм?

— Мне нравится. Мне вообще нравится все, что Михалков делает.

— Мне тоже.

— Нет, серьезно. Я понимаю, что у каждого художника свои периоды, свои взгляды на жизнь: сегодня он смотрит весело, завтра погрустнел. Но этот человек — интересен. Тогда давайте задумаемся, почему он так смотрит, почему в этот период жизни именно так решил посмотреть. Нет, мне фильм очень нравится.

— А как вы думаете, почему у вас так счастливо складывается жизнь — и в театре, и в кино?

— Конечно, мне глупо говорить: на самом деле мне трудно все дается!

— Скажите, если это так!

— Нет, это неправда.

— Вам все легко дается?

— И это не совсем так. Совсем не так, что сел на санки и — как с горы понесся, аж дух захватывает. Просто, видимо, в памяти остаются работы, которые действительно зацепили меня очень сильно. Ведь, в принципе, я очень мало снимаюсь: недавно посчитал — у меня всего 21 или 22 фильма. Спросите, сколько у моих коллег фильмов! Я мало снимался. Наверное, потому, что играл только там, где очень уж хотелось. И тоже, сказать по правде, не всегда получалось хорошо. Но в памяти, и зрителей, и моей, осели стоящие фильмы, равно как и спектакли, хотя периоды театральные у меня были очень грустные. А сколько лет я не работал в театре! И если остается ощущение такого безудержного счастья — ну, и слава Богу!

«Оказывается, ко мне неплохо относятся»

— Как всякого артиста, наверное, не может не интересовать. Просто моя профессия мне помогает разрешать эти вопросы. Во всяком случае, пытаться искать на них какие-то ответы. Нам думать — необходимо.

— Много думаете?

— Иногда чересчур. Наверное, не надо столько думать, надо и остановиться.

— А как выглядит этот процесс? Садитесь на диван — и думаете?

Вопрос был идиотский. Сейчас заподозрит подвох и замолчит, подумала я, попробуй объясни ему, что мне и в самом деле это интересно. Но объяснять ничего не пришлось: он оказался вполне нормальным человеком.

— Нет, нет, сумбурно думаю, на ходу. Но есть вопросы, о которых думаешь всегда. Только не спрашивайте, какие, потому что вряд ли смогу ответить. Вот Лев Николаевич Толстой говорил, что если не подумаешь о смерти один день, значит, день прожит зря. Конечно, это впрямую не означает, что я всегда думаю о смерти, но на серьезные, большие вопросы подсознательно ищу ответы постоянно.

Вообще-то, глядя на Олега Меньшикова, артиста необыкновенно экспрессивного, человека очень мобильного, довольно трудно заподозрить в нем способность оценивать себя отстраненно. Но ведь без этого в своем же собственном спектакле ни за что не сыграть.

— Каким образом режиссер Меньшиков работал с артистом Меньшиковым над ролью Чацкого?

— Кстати, Чацкого репетировал другой актер, и я искренне хотел, чтобы он его сыграл. Но время у нас такое: все поставлено на мощную финансовую основу. У нас начинались гастроли, и там хотели видеть... меня. Так что ввелся в спектакль практически за три дня. Как это происходило, сформулировать сложно. Просто очень долго жил им. Но что меня приятно поразило — действительно приятно и действительно поразило — тепло, которое ощущаю в зрительном зале, когда выхожу на сцену. Знаете, я никогда не думал, что ко мне неплохо относятся.

— Да полно, Олег!

— Но я из театра ушел давно. Когда вернулся, понял, что это приятно, просто по-человечески приятно. И ответственность какая-то, и сразу — колоссальное желание работать, делать что-то еще.

— И вы не знали, что вы самый любимый народом артист, да?

— Во-первых, я думаю, что не самый.

— А я думаю, что сейчас — самый.

— Получилось, что... — он весело рассмеялся, — ну, любят. Нет, действительно приятно.

— Вы не купаетесь в этом чувстве?

— Я стараюсь понимать его правильно, и совсем необязательно нырять туда с головой. Гораздо лучше сидеть рядом, как у моря , — он сделал глубокий вдох, — хорошо!

— А есть люди, которым в этой жизни вы безумно благодарны?

— Конечно, есть такие люди. Что касается известных, это тот же Никита Михалков, Роман Балаян, Михаил Козаков. Но это режиссеры, с которыми я начинал, поэтому не могу не испытывать к ним благодарность. Они формировали меня, незаметно, тактично. Думаю, если что-то и умею, то огромная заслуга здесь принадлежит именно этим людям. Петр Наумович Фоменко... Но ведь есть еще масса людей, кому-то неизвестных, но известных мне — они сделали для меня и делают сегодня очень много, и у меня к ним такое чувство...

Меньшиков попытался, было, пояснить, какое именно, но из этого ничего не вышло: чувства вообще, как известно, пересказываются с трудом. И тогда он пошел другим путем.

— Знаете, вот в Америке они получают «Оскаров» и говорят: спасибо маме, спасибо папе, спасибо Джеку, еще кому-то спасибо... И раньше я всегда думал, ну, как это скучно, все говорят одно и то же — спасибо, спасибо. А потом понял, что вот эти «спасибо» — они же очень честные. Вспомнить хотя бы съемки «Сибирского цирюльника», не режиссера, не группу, а тех людей, с которыми живешь рядом, дышишь, — сколько они сделали для того, чтобы это состоялось. Не зная даже! Они не ставили перед собой такую задачу: вот, мы сейчас сделаем все, чтобы Олег хорошо сыграл. Просто своим существованием, своим теплом, свои дыханием помогают, и это очень важно.

— И вы об этом знаете, помните?

— Конечно. Просто почему-то мало показываю. Знаете, мы почему-то стесняемся своих чувств, стесняемся иногда показывать хорошее отношение, мы стесняемся лишний раз сказать слова благодарности и любви. Это неправильно. Но видите, говорю «неправильно» и тут же — не скажу...

Он рассмеялся и очень благодарно посмотрел в объектив камеры, и его искренность не вызывала никаких сомнений.