О чем пишут журналы?

Странная вещь, бывая в России, в Питере или в Москве, я часто слышу сочувственный вопрос: ну как, есть там у вас литература? Спрашивают, как правило, с заведомым сочувствием и ответ, надо полагать, уже имеют. Никакой, мол, русской литературы в Эстонии нет.

Частичный ответ на это дают выходящие в Таллинне русские журналы.

Юрий Екишев, как сообщает журнальная аннотация, по национальности коми, родился в 1964 году в Сыктывкаре. По образованию математик. В 1989 году бросил науку и начал писать. Печатался в журналах “Континент” и “Арт”. Построил православный храм, издал Молитвослов, живет в Сыктывкаре.

Повесть Ю.Екишева “Ольга и Геня, муж пчелы” (журнал “Таллинн”, 17-18, 2000) обнаруживает яркое дарование. В вагоне-теплушке едут на север политзаключенные. “Иногда не доезжает никто. Это все зависит от времени года... Монахов везти проще всего: легкие, даже страшно - радостные... Даже рельсы вытягиваются и вот-вот порвутся на стыке от холода, и каждый стык стучит: не успели, не успели”. Повесть компактна, состоит из маленьких главок - авторское повествование (главки “Вагон”, “Состав”) чередуется с внутренними монологами персонажей (сугубые интеллигенты Геня Воробьев и Веничка Овсянико-Куликовский, просто Юноша, грубоватый Морячок, Ольга, Пожилой еврей с сыном Марком); глубокие библейские реминисценции, создавая повышенный стиль, перемежаются городским стебом и грубой речью охранников... Писатель - это прежде всего стиль, считал Флобер. Если при выборе чтения исходить из этого авторитетного источника, то можно сказать, что свежий номер журнала “Таллинн” познакомил нас с новым достаточно интересным русским прозаиком.

Здесь же читатель найдет традиционную для журнала театральную критику (Э.Кекелидзе, Б.Тух, заметки режиссера Инго Нормета); продолжение “Бесед о русской культуре” Ю.М.Лотмана - уникальная публикация живого слова ученого; стихи Лилии Смирновой (женские) и Георгия Георгиевского (бардовские песни с интеллектуальным уклоном).

Большой интерес, на мой взгляд, должны вызвать публикации мемуарной прозы Георга Леэца и Бориса Бернштейна. Леэц, автор широко известного труда “Абрам Петрович Ганнибал” (научная биография прадеда поэта), умерший в 1975 году, словно предвидел восстановление независимости Эстонии и распорядился вскрыть свой личный архив в 2000 году. Там оказались мемуары “Шестнадцать сибирских лет”, в которых автор, высокопоставленный военнослужащий времен независимости, а впоследствии историк, рассказывает о том, как в июне 1941 года группа старшего комсостава артиллерии Эстонского, Латышского и Литовского территориальных корпусов была направлена в Москву, в Артиллерийскую академию имени Дзержинского на курсы повышения квалификации. По-военному четко описаны в мемуарах аресты и высылка в Сибирь старших офицероов эстонской армии, начавшиеся “вскоре после установления советской власти (21 июля) и инкорпорации Советской Эстонии в состав Советского Союза (6 августа 1940 года)”. Сам Леэц был арестован в военном лагере близ Гороховца Владимирской области 28 июня 1941 года. Полковник НКВД, руководивший “операцией”, так объяснил причину ареста: “Вы являетесь жертвой международного положения и изолируетесь до конца войны”.

Лагерные мемуары, хлынувшие в нашу периодику со второй половины 80-х годов, со времени отмены цензуры, надо думать, уже достаточно удовлетворили и любопытство читателя, и его чувство справедливости. Воспоминания Г.Леэца, 10 лет проведшего в Горлаге и еще 6 лет на поселении, отличаются точностью, лаконичностью, несгибаемостью духа их автора. Из 41-го старшего офицера, пишет он, направленных в Артиллерийскую академию в Москве, не выжили 53,7%. Из примерно 1100 офицеров, прибывших в Норильск в августе 1941 г., к концу 1946 г. в живых оставалось менее 20%. “Я спросил, что означает аббревиатура БПРД. Ответ звучал так: борьба против революционного движения. На вопрос, когда и как я боролся против революционного движения, было сказано: “Тебе лучше знать, подписывай”. Итак, вместо “изоляции на время войны” выходило нечто совсем другое. По возвращении в Таллинн Г.Леэц работал научным сотрудником в городском архиве. Его мемуары снабжены примечаниями и хроникой жизни, написанными его коллегой Каупо Деэмантом.

Воспоминания бывшего профессора Таллиннского художественного института Бориса Моисеевича Бернштейна уводят нас в уже далекие 50-60-е годы, когда в искусстве развернулась нешуточная (классовая?) борьба за соцреализм. Антон Старкопф, крупнейший эстонский скульптор, “укрылся в логове зверя” - не ожидая репрессий, уехал в Москву, где работал подручным у скульптора Меркурова. Живописец Адамсон-Эрик был объявлен формалистом и буржуазным националистом и ушел на обувную фабрику “Коммунар” закройщиком. Живущий ныне в Соединенных Штатах Борис Бернштейн, человек веселый и остроумный, уморительно описывает сцены борьбы за социалистическую мораль, предпринятую в институте под руководством посланца партии, его тогдашнего директора Фридриха Лехта. Так, по его распоряжению стоящим в коридорах и классах классическим гипсовым изваяниям были приделаны фиговые листки, причем эту операцию директор поручил произвести скульптору женского пола Линде Розин. “Я отношу это на счет бедности его пластического воображения, неспособного представить эротические обертоны совершаемой публично операции”, - пишет мемуарист. Тогда же попал, как говорится, под телегу и наш коллега журналист Станислав Малахов, исключенный из института после четвертого курса за то, что в представленном на просмотр проекте витража воспользовался контурным рисунком. Лехт еще терпел растушеванные тоновые рисунки, линия же (даже в наброске витража) вызвала в нем праведный гнев - прямиком вела к формализму и даже к абстракции: “Сколько партия их учит, а они опять оконтуривают!” Комсомольцу Малахову, правда, было позволено закончить учебу, но эта травма, видимо, не прошла без последствий. Название мемуарам дал “научный” доклад Ф.Лехта на одной из конференций, озаглавленный “О перспективном построении тени шара”. Таким образом, язвительно пишет мемуарист, в классической науке было заполнено белое пятно. Поскольку неизвестно, опубликовано ли это исследование, автор не может адресовать к нему художников, бьющихся над задачей реалистически изобразить тень шара. Однако если вспомнить великого Эрвина Панофского, считавшего перспективу одной из символических форм, то борьбу за перспективу тени шара в живописи социалистического реализма, пишет с усмешкой Борис Бернштейн, вполне можно “рассматривать в качестве символа движения реализма к абсурду”.

Зачем, кстати, печатаются мемуары? И почему наша периодика так благосклонна к этому жанру? Мне кажется, ответ и на этот вопрос можно найти у Бернштейна. В конце своих заметок он цитирует по памяти “простой и суровый афоризм” Роберта Музиля: если не считать неудачников и счастливчиков, все люди живут одинаково плохо. Но живут они плохо на разных этажах. Это этажное самолюбие представляет собой сегодня для человека, которому в общем не очень-то виден смысл его жизни, чрезвычайно заманчивый заменитель.

Я думаю, мемуары столь охотно читаются потому, что не остается уже охотников довольствоваться суррогатом жизни, не задумываясь над смыслом своего бытия.

Журнал “Радуга” (3/2000) печатает стихи двух живущих в Эстонии русских поэтов, хорошо известных нашему читателю по предыдущим, не столь уж и частым, публикациям. Не знаю, случайно или нет они попали в один номер, но их стилевое единство (манера, поэтическая лексика) очевидно. Игорь Корейша и Светлана Бломберг - приверженцы простой, гармоничной и чистой поэтической речи, сторонники классики. Если Светлана - явный апологет строгой петербургской школы (ее мэтры, если не учителя, Александр Кушнер, Александр Танков), то Игорь Корейша, горный инженер и давний житель Кохтла-Ярве, взлелеял свою музу, можно сказать, в гордом одиночестве. Одна книга стихов, выпущенная в 1986 году издательством “Ээсти раамат”, мне кажется, не отражает всей меры его таланта. “Огонь, как полоумный странник, / в безумной пляске мчит в леса. / Горит трава, чадит торфяник. / И дымом пахнут небеса. / А ветер - как дитя без нянек. // Горячий воздух жжет страну. / Сухие губы ищут воду. / Но дождь лишь брызнет мимоходом... / И, как терпение народа, / огонь уходит в глубину, / но долго не сидит в плену, / а снова рвется на свободу...”

Странное дело, эти стихи напомнили мне давние стихи эстонского молодого (тогда) поэта Йоэля Санга, где он тоже пишет о горящем под землей торфе, но нагружает свой незатейливый верлибр нешуточным политическим (диссидентским) содержанием. Я думаю, эта перекличка поэтов вполне случайна. Но она позволяет ныне сделать спокойный вывод о том, что времена действительно сдвинулись к лучшему.

Светлана Бломберг подтверждает свою репутацию тонкого лирика, строгого и целомудренного в отборе изобразительных средств. Вот, например, как она вспоминает о какой-то прошлой осени, немало, надо думать, для нее значившей: “Мы приручили тучу к нашей крыше, / И дождь к нам неизменно возвращался, / А рыжий кот в листве такой же рыжей / Себя не различил и потерялся”.

В отличие от “Таллинна”, журнал “Радуга” традиционно много места предоставляет эстонской литературе. В номере печатаются короткие рассказы Эрвина Ыунапуу, по основной профессии театрального художника. Манера его поражает - она крайне экспрессивна и сжата и напоминает скорей спрессованные в вольную форму сценарии. Здесь же содержится интервью с ним, из которого следует, что Эрвин и есть киношник, режиссер, сторонник так называемого параллельного кино.

Стилистически близок к нему Ильмар Якс (р.1923; с 1943 г. живет в эмиграции). Его экспрессивная манера вносит, я бы сказал, важный и красочный обертон в картину современной эстонской прозы. Так, один из публикуемых рассказов (“Бедный Адольф”) он строит на предположении, что было бы, если бы Гитлер погиб в школьном возрасте в Австрийских Альпах, причем вопрос, собственно, неожиданно оставляет открытым, сосредоточив все внимание на одном этом причудливом эпизоде.

Вспоминает журнал и еще одного поэта среднего поколения - Калле Курга. Его яркое дарование не было востребовано временем - он больше известен как театральный сценарист, художник и первый из молодых редакторов журнала “Лооминг”, сумевший удачно балансировать между партийной властью и требованиями подспудно надвигавшихся перемен.

Журнал верен избранному направлению - каждый его номер содержит много самых разнообразных рубрик, охватывая почти все сферы культурной жизни республики. Так, профессор Сергей Исаков (Тарту) выступает с обстоятельной статьей о русском книгоиздательском деле в Эстонской Республике периода независимости. Поэт, а ныне свободный публицист Яан Каплинский размышляет над вопросом: в какой мере мы должны верить? (статья “Вера и неверие”). Вопросам современной медицины посвящены три интервью - на вопросы журнала отвечают врач традиционной ориентации, так называемый народный целитель и представитель альтернативной медицины (все женщины). Мало того, их размышления дополнены чрезвычайно любопытной статьей Юри Раудсеппа “Церковь и молитва на службе у здоровья” и любопытным эссе постоянного автора журнала Алексея Туровского, подходящего к проблеме здоровья с позиций мифологического сознания.

Последний номер журнала “Вышгород” (4/2000), полностью посвященный духовному и литературному наследию о. Александра Меня, подробно освещен недавно на страницах “МЭ” главным редактором журнала Людмилой Глушковской. Сразу вслед за ним, можно сказать, в приложении к журналу (точнее в серии книг, выпущенных Русским культурным центром “Русская энциклопедия”) вышло в свет издание, на мой взгляд, весьма значительное. Это русский перевод романа Айна Кальмуса “Иуда”, осуществленный известной переводчицей Ольгой Наэль.

Как и все издания, выпускаемые коллективом “Вышгорода”, книга отвечает самым высоким требованиям по всем параметрам - выбор автора, качество перевода, полиграфия. Чего стоит один только внешний вид - традиционно белый полукартон обложки с цветной иллюстрацией, воспроизводящей знаменитую картину Юри Аррака “Поцелуй Иуды” (1985), мелованная бумага, превосходный набор, гармоничный выбор шрифтов.

Имя автора книги (Айн Кальмус - псевдоним, настоящее имя Эвальд Мянд, р. 1906) по праву занимает место в одном ряду с такими классиками эстонской литературы, как Карл Ристикиви и Уку Мазинг. Теолог по образованию, Айн Кальмус был до войны баптистским священником; в 1944 году эмигрировал в Швецию, затем в США. Он автор многих исторических романов об Эстонии эпохи раннего средневековья, а также цикла романов на библейские темы: “Пророк” (1950), “Огненные колесницы” (1953) и “Иуда” (1969). Последний роман особенно знаменателен тем, что в нем автор неканонически подходит к фигуре Иуды Искариота, этого, можно сказать, самого трагического из апостолов. “Ученые не раз обсуждали поступок Иуды, стараясь понять, что же заставило его предать Иисуса, - пишет он в авторском предисловии. - Теорий создано немало, но подлинной причины никто так и не знает”. Айн Кальмус не старается убедить читателя, что в романе он найдет ответ на этот вопрос. Он призывает лишь к пониманию - действий, мотивов поведения Иуды в течение пяти дней Страстной недели. Призыв к совместному поиску истины сообразуется с писательским кредо Айна Кальмуса, считавшего, что история человечества - “это история паломничества, ибо человек - бессмертный искатель”.

На многих, испытавших на себе в последние годы неуемные страсти неофитства, я думаю, этот роман подействует отрезвляюще. Во всяком случае, его уже не привлечет, наверно, страстный католицизм Франсуа Мориака и эмоции уступят место попыткам трезво осмыслить, казалось бы, необъяснимое. Традиционный образ Иуды - честолюбивого и алчного - наверняка померкнет. Возможно, читатель сумеет отдать должное предположению, что Иуда решился на предательство, точнее на выдачу Учителя в руки Его будущих палачей, из каких-то высших побужденний. Переплетение человеческого с божественным, характерное для повествовательной манеры священника Кальмуса, возможно, и здесь нашло свое отражение. Иисус, как известно, в Страстную неделю не помышлял о непременном самопожертвовании (Моление о чаше). И кто знает, может быть, апостол-предатель вовсе и не предал, а единственный из учеников уловил высшее предопределение?

Но здесь не место обсуждать содержание романа. Одно ясно - выход его в свет еще раз подтверждает высокую репутацию журнала “Вышгород” как одного из лучших периодических изданий в русской культурной жизни вне метрополии.

Светлан СЕМЕНЕНКО.