На птичьих правах

Лимитчик. Помните, так называли людей, всеми правдами и неправдами старавшихся зацепиться в Москве или в других столицах республик бывшего Союза. Работу худо-бедно они находили, ютились кто где может: по общежитиям, по ночлежкам у хозяев-алкоголиков. Так вот, это словечко, почти ругательство, - лимитчик - сейчас не в ходу. Его удачно заменило более емкое слово - бомж.

В Таллинне есть квартиры, улицы и даже кварталы, где обитают эти хмурые всегда люди: освобожденные из тюрем или просто изгнанные со своего квадратного метра. И вся-то их жизнь есть борьба. Борьба за выживание. Однако и хозяева, пускающие таких бездомных хотя бы на ночь, зачастую превращаются в иждивенцев. Сначала постояльцы приглашают их выпить - как хозяев, честь по чести. Потом хозяева каждый день садятся выпивать и обедать “на халяву” уже без приглашения. Через месяц-другой они уже просят денег в долг, потом вымогают, грозясь выкинуть квартиранта на улицу. Большинство чужаков прощают эту блажь аборигенам, обладающим ценной жилплощадью. А иные...

Борис Ковтун - 32-летний нарвитянин - в общем-то, уже давно перестал ощущать себя уроженцем этого города. У него российское гражданство и две судимости. В 1999 году, выйдя из тюрьмы, он как-то сразу прижился в Таллинне, в Копли. Здесь люди частенько устраивают из собственных квартир общежития.

Он поселился у Вячеслава Бабакова - знатного пьянчуги. В соседней комнате этой же квартиры уже обитала семья Бахристовых. Впрочем, они почти не сталкивались в коридоре и даже толком не познакомились. Так, пару раз кое-что по мелочам друг другу ссуживали.

Ковтун стал самым настоящим опекуном Бабакова. Он целыми днями “окучивал” загородную свалку. Там иной раз можно было найти металлолом, иной раз - утиль. Все это Борис отвозил в Мяннику, где закорешился с одним скупщиком. И у них с Бабаковым появлялась еда, самогон, которые, по существу, являлись платой за постой.

Ковтун постоянно искал, откуда бы еще отодрать чего ценного, а Бабаков каждый день пил. У Ковтуна иногда появлялись сотенные купюры, у Бабакова иногда начинались пьяные истерики. В июне Борис не выдержал и влепил хозяину затрещину, а тот пребывал в такой жуткой расслабленности, что мог только пустить слезу в ответ. Правда, на следующий день, когда подступила похмельная агрессия, он вдруг понял, что никогда не простит обиды постояльцу. И начал предъявлять претензии. То подавай ему деньги, то ночевать не приходи...

Теперь они не выпивали вместе и почти не разговаривали. А однажды Бабаков так напился, что у него наутро началась настоящая ломка. Он вымаливал у постояльца денег на самогон. Ковтун дал ему единственную сотенную и сдачу велел вернуть до сента. Естественно, Бабаков побожился. Естественно, сотню он пропил тут же. Естественно, долго не шел домой, надеясь, что Ковтун уйдет по делам, и бродил от одного коплиского собутыльника к другому. Вернулся же тогда, когда с трудом помнил и про сдачу, и про Ковтуна.

Но тот ждал его. Ждал, между прочим, с подогретым ужином. И только за столом потребовал назад деньги. Бабаков начал обычную хозяйскую канитель: да я тебя, безродного, пустил! Да ты в неоплатном долгу!..

Ковтун схватил хозяина за грудки: где деньги? Тот опять за свое: не отдам, мол. Стал вырываться, но Борис еще сильнее сжал руки вокруг шеи Бабакова. И он свалился на пол, закашлялся, пробовал хватать ртом воздух, как рыба. Хозяин с ужасом смотрел на Ковтуна, даже куда-то мимо, а тот глядел на его корчи сверху вниз, искренне полагая, что Вячеслав, как обычно, применяет спецэффекты для пущей жалости. И только когда Бабаков перестал дышать, Ковтун понял, что убил его. Видимо, что-то там повредилось в шее, так что спасать мужика было уже бессмысленно. Он тут же постучался к соседям. Бахристовы вызвали “скорую” и полицию. Ковтун никуда не убегал и ничего не отрицал.

Сейчас он уже поменял чужую убогую комнату на кровать в тюрьме закрытого типа. Через восемь лет, а то и раньше, он снова выйдет на волю и в который раз поселится где-нибудь на птичьих правах...