Колыбельная-реквием для интегранта

Такова, увы, банальная экспозиция, с которой, по сути, и началась настоящая дискуссия на конференции «Система образования Эстонии и национальные меньшинства». Началась по прошествии первого часа работы весьма представительной компании, заполонившей практически все места в конференц-зале Национальной библиотеки. А сначала были произнесены обязательные и приличествующие случаю слова об актуальности и судьбоносности темы.

Круговорот азов в природе

Организатором конференции стал «круглый стол» по проблемам национальных меньшинств при президенте республики. Многие скептики не без оснований полагают, что и на сей раз обсуждение проблемы будет автоматически сведено к сотрясанию воздуха и выпусканию очередной дозы поднакопившегося пара. Предпосылкой к такому предположению стала фраза о том, что никаких документов по итогам конференции подписано не будет. Оно верно, каков прок от заявлений, деклараций и прочего, если «стол», несмотря на смену президентских наместников при нем и заявления об изменении его статуса, по-прежнему остается своего рода клубом для любителей поговорить о проблемах национальных меньшинств и деланного внимания официальных властей к этим проблемам. Предположение скептиков получило подтверждение после того, как оказалось, что то же агентство BNS по завершении конференции фактически ничего не добавило к тому, что было сказано в предварительной информации, а в вечернем выпуске «Актуальной камеры» и вовсе все было перевернуто с ног на голову в лучших традициях времен, когда самым большим грехом представителей русскоговорящего населения было названо требование равных прав с остальными жителями Эстонии.

Итак, в чем же проблема? Вероятно, в том, что закон о гимназиях, согласно которому преподавание, хоть и частично, будет переведено на государственный язык, в его первоначальной редакции принимали задолго до того, как по стране пошло во всю гулять слово «интеграция». Авторами закона, что тут скрывать, двигала одна сила — после 50 лет пребывания под «оккупационным» игом поменяться, наконец, с «оккупантами» местами. И заставить их говорить и учиться по-эстонски. С точки зрения вживления носителей русского языка в эстонский общественно-социально-политический контекст идея весьма похвальная. Но на фоне маячащей за нею тени реваншизма столь же ущербная. Во-первых, как ни крути, но русификации в Советской Эстонии не было. Были школы с эстонским языком обучения, и никто не ставил родителей эстонских ребят перед перспективой получения базовых школьных знаний на не родном для них языке. Было обязательное преподавание русского языка во всех школах. Из-за этого срок обучения в эстонских общеобразовательных школах был на год дольше, чем в русских. Но ни о каком переходе на преподавание хотя бы одного предмета на русском языке, кроме самого русского, не было и речи.

На конференции — может быть, впервые за всю новейшую историю Эстонии — прозвучало похвальное слово в адрес недавнего прошлого. Его произнесла представитель Министерства образования Урве Ляэнеметс. По ее мнению, в таком подходе было свое рациональное зерно, и, возможно, сегодняшним командирам от политической педагогики следует взять на вооружение и посмотреть, может быть, стоит дать русским ребятам лишний год обучения в гимназии затем, чтобы они могли получше освоить все тот же эстонский язык. Невольное подтверждение правомерности госпожи Ляэнеметс прозвучало вечером в упомянутом выпуске «Актуальной камеры», когда автор сюжета решила пооппонировать устами русского юноши, завершающего курс гимназических наук в одной из таллиннских эстонских школ. Все бы ладно, но акцент выдает, парню и в самом деле не помешал бы еще лишний годик за школьной партой хотя бы затем, чтобы от этого самого предательского выговора избавиться. С годами артикуляционно-речевой аппарат утратит податливость, да и не до учебы под присмотром заботливого педагога будет, и акцент останется на всю жизнь.

Урве Ляэнеметс высказала также крамольную мысль по поводу того, что не совсем разумно ориентироваться на одни лишь западные образцы и достижения педагогической науки. Мол, немало полезного и нужного есть и на Востоке, от которого упорно отворачиваются. Сегодня, оказывается, даже специалистам сложно найти свежий номер российского журнала «Педагогика». Будем надеяться, идеологизированный подход к проблеме хотя бы в такой частности будет изжит.

Предполагаемый переход на обучение на эстонском языке порождает немало вопросов. Например, какая именно часть предметов будет преподаваться по-эстонски? Кто будет преподавать? Ни для кого не секрет, что переизбытком преподавателей-предметников не могут похвастаться ни эстонская, ни тем более сегодняшняя русская школа в Эстонии. Русская от нехватки педагогов страдает, пожалуй, в большей степени, так как, по сравнению с советским периодом, иссяк поток специалистов, подпитывавшийся за счет выпускников российских вузов. Они прибывали сюда либо по распределению, либо по месту работы или службы супруга(-и). Немало было и таких, кто уезжал на учебу отсюда и потом сюда же возвращался. Теперь мы уже лет десять такого пополнения не имеем. Педагогический корпус в русских школах стареет, а эстонские вузы при всем желании его восполнить не могут.

То, что очень немногие учителя из русских школ смогут начать преподавать свой предмет на эстонском, очевиднее очевидного. Даже если кто из них владеет языком в достаточной степени. Во-первых, владение должно быть абсолютным, на что можно рассчитывать разве что в исключительных случаях. Даже учителей эстонского для русских школ сегодня не хватает. Во-вторых, не будет ли во всем этом какого-то налета абсурдности, если русским ребятам русский же педагог на уроке химии будет по-эстонски рассказывать о периодическом законе русского же Менделеева или теории Бутлерова, тоже русского?

Скорее всего, если закон все-таки начнет действовать, приобщать к азам науки русских гимназистов будут учителя-эстонцы. Здесь уместно обратить внимание на неизбежную психологическую коллизию. Разница между русскими ребятами и их даже самыми темпераментными эстонскими сверстниками есть. Насколько готовы педагоги-эстонцы столкнуться с этим воочию? Опыт прошлых десятилетий, когда эстонца с большим трудом удавалось заманить в русскую школу, показывает, что не очень. Чувство миссии безотказно срабатывает разве что в отдельных случаях, как любое исключение, подтверждающее общее правило.

Неизбежны психологические сложности привыкания русских ребят как к самому факту и процессу преподавания каких-то предметов на эстонском языке, так и их притирания к инонациональным сверстникам в классе, школе, если они просто перейдут в эстонскую гимназию, как уже сейчас делают некоторые.

Государственный эгоизм

Отказ от предоставления гимназического образования на русском языке, родном для большей части живущих в Эстонии национальных меньшинств, прежде всего является проявлением эгоизма эстонского государства. Фактически этот отказ отнюдь не означает запрета на русскоязычное гимназическое образование вообще. Оно возможно, но в стенах частных гимназий, то есть за деньги родителей учеников. Получается, что эти родители — примерно треть трудоспособного населения республики — как налогоплательщики будут финансировать государственное гимназическое образование, бесплатно получаемое в основном эстонцами, и из собственного кармана дополнительно «отстегивать» на обучение кровного отпрыска. Ясно, что большей части такая роскошь не по карману, особенно если учесть все тот же Северо-Восток с его традиционно низким уровнем средних доходов и столь же традиционно высоким уровнем безработицы. Следовательно, останется одно — в классы с преподаванием части предметов на эстонском языке. Для юных нарвитян это будет, пожалуй, единственный шанс услышать добротную эстонскую речь. И то лишь в случае, если наберется достаточно учителей-добровольцев из числа носителей языка. Альтернатива — отправить чадо в более эстонизированное место. Или ограничиться неполным средним образованием, или, как теперь говорят, основной школой.

Как ни крути, получается, что за всей этой школьной реформой стоит ограничение доступа русских детей к гимназическому и затем к высшему образованию. Далее — лишение национальных меньшинств возможности иметь свою национальную интеллигенцию. В конечном счете, придется выбирать между ассимиляцией и принадлежностью к низшим слоям общества, неспособным участвовать в политике и не представленным в эшелонах власти. Вырисовывающиеся перспективы прозвучали в устах депутата парламента Михаила Стальнухина, с подачи которого и началась настоящая дискуссия на конференции, о которой речь.

Примечательно, что его полностью поддержала социолог Иви Прооз. С той лишь разницей, что она распространила многое из сказанного на интеграцию в эстонском обществе в целом. К ней, считает Прооз, Эстония готова ничуть не больше, чем к переходу на эстоноязычное гимназическое образование. Во-первых, многое портит как раз упор на овладение государственным языком, отнюдь не предполагающий полноценной социальной и политической интеграции общества. Принятую и всячески возносимую программу интеграции можно сравнить с Тартуским марафоном, на старт которого велено выйти всему населению страны, включая тех, кто плохо стоит на лыжах, и тех, у кого их вообще нет. Вряд ли есть надежда на то, что все доберутся до финиша. Точно так же нереальны и цели программы интеграции в том виде, в каком она сегодня существует. Впрочем, о некоторых ошибках в начале конференции обмолвилась и министр Катрин Сакс. Правда, запоздания и просчеты, по ее мнению, больше касаются языковой политики, а не курируемой ею интеграции как таковой.

Недавно наряду с лозунговым словом «интеграция» в общественно-политическом обиходе появилось выражение «позитивный русский». Надо понимать, оно будет прилагаться к тем, кто успешно преодолел дистанцию интеграционного марафона. Если же вернуться к спортивно-лыжным аналогиям, то на финише их будет не так уж много. Во всяком случае, сказала Иви Прооз, сегодня стать «позитивным русским» крайне сложно.

* * *

Для того чтобы интеграционные процессы заработали, нужно некое общественное согласие всех слоев и групп населения. Она, эта интеграция, должна стать внутренней потребностью всего общества. Сегодня этого нет. Есть разбившаяся недавняя розовая иллюзия создания мононационального государства, Эстонии для эстонцев. Ее сложно заменить идеей равноправного сосуществования с дерзнувшими остаться здесь русскими, к тому ж желающими остаться самими собой. Некоторая надежда на примирение и согласие все же есть. Ведь решения проблемы меньшинств и их интеграции однозначно требует Европа, куда нам непременно хочется попасть. Она же дает на эту интеграцию и немалые деньги. Так что коммерческая выгода от интеграционных деклараций и телодвижений есть. Кстати, немалую долю расходов несут и сами интегрируемые. Когда-нибудь, может, удастся свести баланс и определить, насколько это выгодное коммерческое предприятие под названием «Интеграция». Наверное, ничуть не менее рентабельное, чем процветающий проект, взросший на почве двух законов — о гражданстве и об иностранцах.

Сколько рабочих мест создано в одном лишь Департаменте гражданства и миграции, а сколько получено в доход государства денег за оформление видов на жительство, их продление, получение разных справок и прочая.

Рассчитанный на более продолжительную перспективу проект «Интеграция» ничуть не менее привлекателен. Он тоже позволяет и рабочие места создавать, и разного рода новые проекты разрабатывать, и получать под них стипендии, безвозвратные ссуды. А уж сколько можно с помощью разного рода языковых курсов народ доить, и говорить нечего.

Александер ЭРЕК.