Государство и народ не умеют заботиться друг о друге

— Еще и месяца не прошло с тех пор, как вы были выдвинуты кандидатом на пост президента республики. Жадная до свежих новостей пресса за это время поработала так, что все-то мы про вас уже знаем: где родились и где учились, как зовут ваших детей и какая профессия у вашей супруги. Знаем даже размер кредита, взятого в банке на строительство дома. И все это называется свободой слова, демократией... Вы — доктор психологии, и поэтому вполне уместно спросить у вас, каково это — оказаться под такой мощной лупой? До какой степени общество может позволить себе, испытывая вполне естественный и объяснимый интерес к претенденту на президентский пост, накапливать о нем информацию?

— Безусловно, общество не должно покупать кота в мешке, оно имеет право многое знать о человеке, о людях, которые борются за пост президента. Какой предел при этом не стоит переходить? Я думаю, этот предел прежде всего касается семейной жизни, и я бы очень поостерегся за своих детей, но, как вы только что заметили, все уже знают, что сыну двадцать один, а дочери — скоро двадцать, так что они уже вполне взрослые люди, хотя для меня и жены всегда останутся детьми. В моем случае пресса до сих пор придерживалась правил приличия и не переступала запретных границ. Как и положено демократической прессе.

— Вы довольно поздно пришли в публичную политику, а в «Исамаалийт» вступили всего полтора года назад. Известно, что раньше вы оставались беспартийным сознательно: в коммунистическую партию идти не хотели, а позже, будучи ректором Тартуского университета, не считали себя вправе связывать с той или иной политической структурой. Полтора года назад на политическом ландшафте Эстонии было уже много партий, но вы предпочли именно «Исамаалийт». Почему?

— Начну, пожалуй, издалека. Впервые я попал — меня выпустили — в капиталистическую страну в 1989 году. Это было такое удовольствие работать в американском университете, общаться с коллегами. Там меня и застали кровавые события в Риге и Вильнюсе 1991 года, а поскольку со мной была вся моя семья, то эстонцы, живущие в Штатах, и американские коллеги активно возражали против моего возвращения в Эстонию. Живите здесь, говорили они, зачем вам ехать туда, где неспокойно. Но я не мог не вернуться в свою страну, которая через 50 лет снова освободилась. Мне хотелось работать именно здесь, для своего народа. А полтора года назад, получив приглашение от нескольких партий, я внимательно прочел их программы и понял, что по духу мне ближе всего «Исамаалийт», для которого главное — строительство эстонского государства. Реформисты ведь пекутся главным образом о предпринимателях, центристы, пока средний класс еще не окреп, больше думают о незащищенных слоях, а у «Исамаалийта» представлены и те, и другие интересы. В этой партии ведь собрались очень разные люди. Есть, с моей точки зрения, просто красные, есть те, кто намного правее и консервативнее меня, но всех объединяет одна цель — построить эстонское государство. А если цель будет достигнута, то, может, и в такой партии отпадет необходимость.

— Сегодня «Исамаалийт» — одна из партий правящей коалиции, которая, пройдя половину пути, резко теряет в популярности. Люди недовольны властью. В своих аналитических статьях, написанных к очередной годовщине республики, вы назвали одну чисто эстонскую проблему — отсутствие привычки к собственному государству. Ведь оно, это государство, почти всегда было чужим, и люди пока еще не научились нести за него ответственность. Вот и получается: государство не умеет заботиться о народе, а народ — о государстве. С помощью каких механизмов можно преодолеть эту проблему? Или вся надежда только на время...

— Время, конечно, большой помощник в этом деле, ведь трудно в одночасье стать демократом, если на тебя положил свою лапу медведь, и продолжалось это целых пять десятилетий. К демократии надо привыкнуть, приобрести определенный склад ума. Кое-что тут может сделать и президент. А именно: на те должности, которые согласно Конституции ему подведомственны, нужно назначать таких людей, которые могут не только дело делать, но и с людьми поговорить. Да и сам президент мог бы не два раза в году, а несколько чаще обращаться к народу.

— А нужен ли Эстонии вообще институт президентства? Может, при малочисленности населения хватило бы одного премьера...

— Тут дело не в численности населения. Ведь в маленьком государстве почти те же проблемы, что и в большом. Вот, говорят, зачем нам в парламенте 101 депутат? Нельзя ли сократить состав Рийгикогу наполовину? Конечно, нельзя, ведь комиссий, которые курируют разные сферы жизни, у нас столько же, сколько и в других, более крупных странах. Что касается президента, то важно, что этот институт — надпартийный, президент может и должен поддерживать равновесие в обществе, оставаясь вне политической борьбы. Чего не может премьер, представляющий определенную партию. К тому же у премьера масса текущих конкретных проблем, требующих немедленного решения. А президент имеет возможность посмотреть на происходящее как бы со стороны, подумать, проанализировать и, когда это необходимо, высказаться по самым наболевшим проблемам. Премьер такой роскоши себе не может позволить. Я видел рабочие графики премьера и президента и хотел бы посмотреть на того умника, который считает, что все это возможно объединить.

— По Конституции наш президент после окончания парламентских выборов назначает премьера. Что Леннарт Мери и сделал в очередной раз два года назад, отдав предпочтение Марту Лаару, хотя «Исамаалийт» не получил на выборах наибольшее число голосов. По этому поводу ходило немало разговоров, мол, президент сделал такой выбор не в последнюю очередь из чувства благодарности, ведь именно «Исамаалийт» в свое время помог Леннарту Мери стать президентом. Хотя, как сказал Дюма-отец, «бывают услуги настолько большие, что рассчитываться за них можно только неблагодарностью»...

— Конечно, мне неизвестны все мотивы, которые побудили Леннарта Мери поручить формирование правительства именно Лаару, но я глубоко убежден, что президент прежде всего имел в виду интересы государства. И тут многое лежит на поверхности. Лаар — именно тот человек, с именем которого связано быстрое и решительное начало реформ. И если мы сейчас радуемся, что у нас дела во многом двигаются быстрее, чем в других постсоветских странах, то это в значительной степени благодаря Лаару. Еще я ценю в Лааре не каждому данную смелость принимать непопулярные решения. Так что, я думаю, Мери не пошел против совести, назначив Лаара премьером.

— Не стоит ли с помощью Конституции облегчить президенту эту задачу, указав, кому именно (в других странах — лидеру победившей партии) он должен поручать формирование кабинета министров?

— Быть может, это и в самом деле облегчило бы жизнь президенту, но не обязательно облегчило бы жизнь государства. А что важнее? Чтобы президенту было проще или государству лучше?

— Понятно, что двух мнений тут быть не может. Но все-таки... Назначая два года назад Лаара премьером, президент оставил в недоумении избирателей, которые больше всего голосов отдали центристам...

— Меня часто спрашивают, как бы я поступил два года назад на месте Леннарта Мери. Невозможно сегодня ответить на этот вопрос, ибо обстоятельства меняются, ничто не стоит на месте, ситуации никогда в точности не повторяются, у них всегда есть новые грани, и задним числом или наперед знать, как бы я поступил в том или ином случае, просто невозможно.

— У вас в семье почти все психологи. Жена — специалист по детской психологии, сын изучает психологию в университете... Помогают ли вам знания психологии в семье, во взаимоотношениях с другими людьми?

— Отнюдь не обязательно. Ведь в семейных отношениях много эмоционального, как тому и положено быть. Но, конечно, умение понимать природу человеческих отношений способствует определенной терпимости. Что касается групп побольше, то, конечно, психологические знания — большое подспорье. В период ректорства в университете они мне очень помогали, и об этом, кстати, мне неоднократно говорили.

— Ваш коллега, профессор психологии Волдемар Колга считает, что проблема отцов и детей в сегодняшней Эстонии надуманна. В отличие от Рейна Вейдеманна, зафиксировавшего в своем «Реквиеме поющей революции», что «чистка площадки» фактически привела к оттеснению старшего и среднего поколений с ведущих позиций в обществе. А как, на ваш взгляд, есть у нас проблема отцов и детей?

— Внутри семей этой проблемы, наверно, нет, и тут Колга прав. Но прав и Вейдеманн, ибо когда общество быстро меняется, разрыв между поколениями намного больше, чем при развитии эволюционном. Способ мышления наших детей совсем иной, и я с большим интересом, даже с наслаждением за этим наблюдаю (моему сыну — 21, мне — 55). В стабильном обществе отцы многому учат своих сыновей, а сейчас все иначе. Когда, к примеру, мне нужно разобраться с компьютером, я обращаюсь за помощью к сыну. И поэтому я бы даже призвал свое поколение, старшее поколение, кое-чему учиться у своих детей. При быстром развитии общества обучение вполне может быть взаимным. Отцы учат детей. И наоборот.

— А что вы скажете об отношениях нашей коалиции с оппозицией? Их противостояние, естественное в условиях демократии, похоже, выливается в плохо скрываемую вражду...

— В молодых демократиях такое бывает. Хотя в отдельных случаях дискуссии, действительно, выходят за рамки приличия, ибо не всегда и не все партии придерживаются подобающих правил. Я думаю, что со временем это пройдет.

— Само пройдет? Или нужна помощь извне? Со стороны президента, например.

— Кое-что президент, безусловно, может сделать. Хотя, согласитесь, никто не будет слушать президента, если он поведет себя, как классный руководитель в школе, который постоянно учит, как надо жить. Тут, скорее, можно повлиять собственным примером и стилем поведения. Что Мери, кстати, и делает. Но... пространство для развития у нас, действительно, еще велико. Ведь нет никакой нужды в том, чтобы на личностном уровне нападать друг на друга так агрессивно, как это делают сейчас некоторые наши политики. Иной раз создается впечатление, что много лет назад, когда их матери воспитывали своих детей, они находились в другой комнате.

— Очень мне понравился ваш ответ на просьбу назвать самую сильную сторону Тунне Келама и свою, которая прозвучала во время ваших недавних дебатов в Высшей коммерческой школе. Сильная сторона Келама, сказали вы, — его большой политический опыт, моя — отсутствие такого опыта. Назовите, пожалуйста, самые сильные и слабые стороны президента Леннарта Мери.

— Прежде всего, я думаю, нам крупно повезло, что именно этот человек стал президентом. Самую большую его заслугу я вижу в том, что он очень суверенно построил институт президентства, хотя гораздо проще было бы списать его с той же Эстонии 30-х годов, Финляндии или еще откуда-либо. И второе: своей личностью Мери во многом поспособствовал тому, чтобы нормальный мир заметил наше возвращение. Леннарт Мери — творческий человек, что видно по его книгам и фильмам, он прекрасно образован, великолепно умеет общаться. Ведь когда выступает президент США, то, что бы он ни говорил, его слушают уже потому, что это президент США. Когда выступает Мери, его слушают потому, что он так говорит.

— А слабые стороны?

— Я бы ответил не напрямую, а в иной форме — что бы я сделал иначе. В случае избрания я бы больше сосредоточился на внутренних проблемах, почаще бы общался со всеми политическими силами.

— Кто из сегодняшних соперников представляется вам наиболее сильным конкурентом?

— Тоомас Сави.

— Спасибо за беседу.

Фото Файви КЛЮЧИКА.