"МЭ" Среда" | 15.08.01 | Обратно

Не будем путать Бога с пожарником

— Г-н Пауль, прихожане, обращаясь к вам, называют вас Хpetaja. Но если школьный учитель знает обычно один или два предмета, то что есть ваш предмет? Жизнь? Духовные поиски? Легко ли нести такую ношу — Учитель?

— Действительно, лютеране в Эстонии, обращаясь к своему священнику, говорят Хpetaja. Но это слово в данном случае нельзя понимать или переводить на русский язык буквально. В вузах — в Тартуском университете и в Музыкальной академии я, действительно, преподавал богословие. А в церкви я проповедую.

— Через несколько дней республика будет отмечать десятилетие независимости. Увеличился ли за эти годы ваш приход? Стало ли больше верующих?

— Я состою на церковной службе более сорока лет и сейчас уже являюсь одним из ветеранов, чей опыт простирается и на 60-е, и на 70-е годы. Предыдущие поколения священников отошли в мир иной, а три четверти сегодняшнего состава пришли в церковь за последние десять-пятнадцать лет. И вот что я могу вам сказать. В 60-х и 70-х годах по всей Эстонии в лютеранской церкви проходили крещение всего-навсего около 500 человек в год. А в 1990 году лично я крестил уже 998 человек. Лютеранская церковь ожила уже в начале 80-х годов, до перестройки и гласности. По сравнению с хрущевским периодом мощного административного давления, когда верующую молодежь просто отчисляли из вузов, в годы брежневской стагнации началось некоторое оживление религиозной жизни. А высшей точкой, пиком активности можно считать 1988 год, когда в Эстонии прошли обряд крещения 18 тысяч человек! Это был взрыв, в 1991 году не повторившийся. Так что обретение независимости непосредственно не повлияло на приобщение людей к церкви. И если 1989-90-й годы в этом смысле я сравнил бы с бурным весенним таянием снегов, наводнением, то сейчас можно констатировать: река религиозной жизни вошла в свои берега.

— Тех, кто в новые времена растерялся, не преуспел, постоянно упрекают, мол, привыкли при советской власти надеяться на доброго дядю в лице государства, а надо рассчитывать только на самого себя, ибо человек человеку ныне — соперник, конкурент. Как вы думаете, на кого сегодня должен надеяться человек? На Бога? В ком или в чем искать опору?

— Начну, пожалуй, издалека. Пока еще мы не можем сравнивать условия нашей жизни с теми условиями, которые свойственны традиционным западноевропейским странам, где большая часть общества, хотя бы формально, все время оставалась в лоне церкви. У нас же по меньшей мере два поколения получили атеистическое воспитание, изучали в школе и в вузах научный коммунизм. От бывших коммунистов сегодня нередко можно услышать, мол, не очень-то они и верили этой науке. Так это было или не так, внутреннее дело самих этих людей. Практически они до сих пор все-таки остаются атеистами. Ибо живут вне Бога, независимо от него. Такой человек Бога воспринимает как своего рода пожарника, спасателя. Если горит, если припекает, он призывает: «Господи, помоги!» Но разве можно надеяться, что такой пожарник принесет тебе молока из магазина?

— За молоком все равно надо пойти самому...

— Конечно. Мое призвание как духовного лица состоит не в том, чтобы утешать человека по любому поводу, любой ценой, мое дело — разбудить в человеке иной взгляд на мир вообще и себя в этом мире. С тем, чтобы человек не просил, не требовал от Бога, а прежде всего подумал, чего Бог от него хочет. Тем, кто не согласен, вообще не готов задавать этот вопрос, мне трудно что-либо советовать, дать какое-либо утешение. И вчера, и сегодня, и завтра человек надеялся и должен надеяться в первую очередь на себя. Ведь он сам принимает любые решения. В том числе и решение, на кого надеяться — на Бога, на государство, на банковский кредит, на удачу, на правительство...

— Во времена быстрых и всеохватных перемен особенно тяжело старшему поколению, которому трудно приспосабливаться к новому, менять жизненные стереотипы. Между тем, именно старшее поколение стало жертвой реформ последнего десятилетия. Правильно ли поступили наши политики, заплатив за реформы такую цену?

— Я не экономист, мне трудно спорить с профессионалами. По моим ощущениям, никого специально и сознательно в жертву не приносили. Если общество бедно, валовой продукт мал, то всегда кому-то не хватает. Раньше мы были частью большой империи и целый ряд услуг получали практически бесплатно. Империя лопнула, система развалилась. Теперь все зависит от созданного в стране валового продукта. Сколько создадим, столько и получим. Жить надо по средствам.

— Невооруженным глазом видно, что сегодняшнее молодое поколение — люди намного более свободные, чем их отцы и, тем более, деды. Но... в трамвае, в автобусе молодые не уступят им места. Да, они свободны, они знают языки, перед ними открыт мир. Но стали ли они от этого добрее, порядочнее, сердечнее?

— На этот вопрос существуют ответы по крайней мере на двух уровнях — на личностном и общественном. Если старшее поколение ощущает себя жертвой реформ, то и молодому поколению совсем не просто. В какой-то степени ему даже труднее, чем людям, которые при советской власти всегда имели работу, всегда имели пусть небольшой, но гарантированный заработок. Конечно, в условиях свободы у молодых больше выбора, но ведь и конкуренция жесткая. Одни в одночасье поднимаются на волне успеха, другие уже смолоду могут пойти на дно. И идут, как те же наркоманы. Если их родителям советская власть предписывала правила игры, говорила, что можно и чего нельзя, то нынешняя молодежь должна барахтаться в потоке жизни самостоятельно. Если же говорить об уровне индивидуальном, личностном, то не будем забывать: во все времена были добрые, сердечные, отзывчивые люди. И были злые, бессердечные и равнодушные. Просто сейчас эта доброта или эта бессердечность проявляется иначе. Мне представляется, что добро и зло во все времена — величины постоянные. Человечество не становится ни лучше, ни хуже.

— Нравственность, мораль базируются на запретах, они категоричны: не убей, не укради. А политика в демократическом обществе вся соткана из компромиссов. Может ли в таком случае политика быть нравственной? Есть такое мнение: компромисс в политике — это не только и не столько компромисс между разными политическими и экономическими интересами, разными возрастными группами и т.д. Это в первую очередь компромисс между желаниями и возможностями, ожиданиями и предпосылками. И потому нравственность в политике — это справедливость, являющаяся высшим компромиссом, которого человек может достигнуть в жизни. Вы согласны с таким мнением? Вы его разделяете?

— Пожалуй, я здесь более скептичен. Мне кажется, что нет ни одного термина, который нельзя было бы трактовать так или иначе. Возьмем ту же справедливость. Разве хоть одна война на земле была несправедливой? Все войны и с точки зрения агрессоров были справедливыми. Ко мне на исповедь приходят разные люди, и я слушаю их очень внимательно. Все они находят оправдание своим действиям, своим поступкам. Если человек себя не оправдывает, он теряет душевное равновесие. Это свойственно отдельным людям, группам людей, это свойственно государствам. Отсюда и мой скепсис. С другой стороны, я всегда хочу верить оппоненту, хочу надеяться, что он не является низким человеком, что он честен, верит в свою правоту. Понятно, что среди политиков немало притворщиков и лгунов, но большинство все-таки действует, веря в правильность своей линии поведения.

— Должна ли власть нести моральную ответственность за то, что у нас столько безработных, столько преступников, столько самоубийц?

— Не мною сказано, что каждый народ достоин своих правителей. Ведь в демократическом государстве мы сами выбираем своих законодателей. Правительство не может заставить предпринимателей создать то или иное количество рабочих мест, оно может только способствовать созданию для этого благоприятного экономического климата. Если мы сравним положение дел в Эстонии с тем, как живут и работают в других постсоветских государствах, то увидим, что наши политики справляются с проблемами не хуже других, а в чем-то даже и лучше. Правительство ведь не волшебник, оно может многое, но не все. К тому же в маленьком государстве человеческий ресурс, интеллектуальный потенциал всегда ограничен, выдающихся деятелей не так уж много. Наша скамейка запасных явно коротка.

— Что больше всего волнует ваших прихожан? С какими проблемами они приходят на исповедь?

— В первую очередь людей беспокоят неурядицы в семейной жизни — взаимоотношения жены и мужа, отцов и детей. Безусловно, есть у исповедующихся и проблемы материального порядка, экономические сложности, но от священника, вполне понятно, им трудно услышать советы и рекомендации по этим вопросам. Проблемы личного плана, чувство вины перед близкими — об этом мы говорим в ходе исповеди. Социальные проблемы решаются в другом месте.

— Одним людям свойственно сосредотачиваться на том, что стакан наполовину пуст, другие умеют радоваться тому, что он наполовину полон. Вы ориентируете своих прихожан на более оптимистический взгляд?

— Конечно. Ведь это правило психологического поведения. Если ты будешь думать только о плохом, беды не исчезают, но можешь накликать болезнь. А это только усилит беду.

— 20 августа в Яаниской церкви состоится богослужение, посвященное десятилетию независимости республики. И вы обратитесь к прихожанам. О чем вы будете говорить? Похвалите власть за все плюсы нашей жизни? Покритикуете за все минусы?

— Ни то и ни другое. Это будет служба местного, не государственного значения. Мне хотелось бы, чтобы люди сами сопоставили все плюсы и минусы, помня об этом полупустом-полуполном стакане, постарались проанализировать сегодняшнее положение дел со всех сторон, спокойно и достойно отметили годовщину. Мир мечтаний нельзя путать с миром реалий, будничную жизнь и работу невозможно заменить праздничным порывом. Как человек будет себя чувствовать в этот день, во многом зависит от него самого, от его мироощущения. Часть людей ценит главным образом то, что на полках магазинов полно теперь тех самых пресловутых бананов, которые в советское время вечно были дефицитом. А для меня важна духовная свобода, которая тогда отсутствовала, и человеку диктовали, что ему думать можно, а что нельзя. Сейчас это право у нас есть. Как и право на ошибку. Вот и будем думать, как преодолеть то, что мешает, осложняет жизнь. В моих глазах духовная свобода — самое большое наше приобретение. Хотя кто-то, быть может, со мной и несогласен.

— Спасибо за беседу.