Десять лет назад в такой же морозный декабрьский день от нас уехало государство. Не выходя из своих квартир, мы оказались за пределами страны, в которой родились и выросли, которую считали своей родиной. Страна разделилась, и выяснилось, что мы живем теперь в новом зарубежье. В таком же положении оказались еще почти 25 миллионов человек. Но, наверное, большинству из нас от этого не легче.
Многие уехали в Россию... Нет, все-таки не многие. Большинство осталось в Эстонии. Я где-то вычитала смешную фразу, что в начале 90-х из России уезжали Штольцы, Чичиковы и Рогожины. Остались Обломовы, Маниловы и Мышкины. Тот, кто помнит классическую литературу, поймет, о чем идет речь.
А как определить нас, оставшихся здесь? В эстонских средствах массовой информации довольно часто мелькает утверждение, что-де в Эстонии остались те, кто в борьбе между любовью к родине, патриотизмом и комфортом выбрал комфорт. Очевидно, в представлении тех, кто так утверждает, мы являемся эдакими шкурниками, для которых в мире, кроме куска хлеба с маслом и мягкой перины, не существует ничего. Им, наверное, и в голову не приходит, что большинству из нас просто некуда было ехать. Но помимо всего, мы просто привыкли к этим улицам, к этим городам, этим лицам. Здесь прошла большая часть нашей жизни, а у некоторых и вообще вся жизнь. Здесь у нас свой круг общения, друзья, родные, привычные вещи. Здесь родились наши дети, здесь у многих уже похоронены родители. Разве этого мало?
Но мы, конечно же, тоскуем по родине, не хотим и не можем терять связи с ней. И это так естественно – любить родную землю, быть привязанным к родному языку, родной культуре. Но это естественное чувство так легко превратить в пародийное в лучшем случае и в антигуманное, античеловеческое – в худшем. Можно довести все это до уродливой крайности, если накачивать себя «национальной гордостью». Увы, мы нередко наблюдаем такие примеры и с той, и с другой стороны. Недаром говорят, что есть такая болезнь – «патриотит». От него вылечиваться трудно. Но он, этот «патриотит», несет с собой многие беды, особенно если носители его находятся во власти и уж тем более заседают в парламенте, где решаются вопросы, подчас уродливо регламентирующие нашу жизнь. Достаточно вспомнить все эти нынешние перипетии в Рийгикогу с русским языком и его применением в местах компактного проживания русскоговорящего населения.
Хотя в последнее время в эстонской прессе уже звучат голоса достаточно умных, трезвых и, надо сказать, смелых людей, способных сказать правду об абсурдности ограничений в использовании русского языка, об опасностях, таящихся в переводе русских гимназий на эстонский язык. Жаль, что пока еще эти эстонские люди не в парламенте... Очень хочется надеяться, что они там в скором времени будут.
Но рассчитывать приходится все-таки, в первую очередь, на себя. Хотя, говорят, есть в русском характере нечто такое, что заставляет нас постоянно уповать на кого-то другого, на какую-то помощь свыше. Мне жаль об этом говорить. Я люблю свой народ, верю в него, горжусь своей принадлежностью к нему. Но иной раз действительно приходится видеть, как русское великодушие превращается в равнодушие, гостеприимство – в скопидомство, ум – в беспечное невнимание к себе и своему будущему.
Известный датский журналист и социолог Йенс-Юрген Нильсен, который много работал в Эстонии и с которым мне приходилось не раз говорить – и для газеты, и потому что просто было интересно, удивлялся странной пассивности, некой растерянности или выжиданию? – которые в немалой степени свойственны русскому населению. Может быть, русская диаспора в Эстонии, спрашивал он, находится в муках самоопределения, в поисках своей субкультуры? Но ведь когда-то же должен закончиться период шатания и разброда? Он, кстати, говорил, что у них в Дании, «совсем другие привычки», совсем другие методы решения своих проблем. Именно – демократическим путем...
Он был убежден, что если бы русские были больше представлены на политическом уровне, ситуация в Эстонии была бы, возможно, совсем иной. Но о русской политической жизни он говорить не хотел. Он просто сказал, что она безмерно удивляет...
Что было ему отвечать? Что русская политическая жизнь нас удивляет тоже? Что мы и сами не можем понять, откуда эти дрязги, скандалы, склоки, несогласие, если только кто-то со стороны специально их не вносит.
Но теперь положение меняется. Изменилось отношение к соотечественникам за рубежом. Но, главное, у нас появилась возможность объединения. У нас есть возможность самоорганизоваться. Недаром к вновь созданному Союзу объединений российских соотечественников так тянутся самые разные люди. И многие уже понимают, что идея соотечественничества – сильная, современная, объединяющая идея, что с помощью Союза можно заниматься многими практическими делами, облегчающими жизнь и позволяющими с оптимизмом смотреть в будущее. Об этих своих надеждах написали, в частности, участники «круглого стола» бизнесменов, собравшегося при «Соотечественнике», когда им было предложено сказать, чего они ожидают от СОРСЭ. Главными для них оказались координация усилий, объединение русского бизнеса, установление связей с Россией.
Свой вклад в деятельность СОРСЭ готовы внести и деятели культуры, учителя, заботящиеся о сохранении русского языка, русской культуры. Впрочем, это общая наша забота.
Словом, кажется, сейчас, на пороге нового десятилетия для нас начинается новый этап, открываются новые возможности. И дай нам Бог с умом ими воспользоваться. У нашей русскоговорящей общины есть сильный интеллектуальный потенциал, свои таланты. Надо, чтобы все это не пропало втуне.
Десять лет назад в такой же морозный декабрьский день от нас уехало государство. Не выходя из своих квартир, мы оказались за пределами страны, в которой родились и выросли, которую считали своей родиной. Страна разделилась, и выяснилось, что мы живем теперь в новом зарубежье. В таком же положении оказались еще почти 25 миллионов человек. Но, наверное, большинству из нас от этого не легче.