Помню, я все повторяла и повторяла про себя эту горькую строчку Высоцкого, пока мы с Львом Григорьевичем Духановым бродили по этому заснеженному кладбищу. Удивительно оно, это кладбище... Как будто в центре города, а шум машин, автобусов и трамваев сюда не долетает. Поразительная тишина... И поневоле начинаешь говорить тихо-тихо возле этих молчаливых елей, возле маленьких бетонных плит, под которыми лежат мертвые. Казалось бы, ничто не должно нарушать эту тишину.
Но, оказывается, она обманчива, эта тишина. Кто бы мог подумать, что тут, над могилами мертвых, уже вьются споры, строятся интриги, составляются в тиши кабинетов планы, которые, кроме этих, сидящих в кабинетах, никому не известны.
А обнаружились почти случайно... Все началось с того, что, как сказал Лев Григорьевич, здешний смотритель, решили заменить памятный камень, поставленный здесь несколько лет назад в честь Неизвестного Солдата. Вот он, виден почти от входа... Надписи на русском и эстонском языках: «От благодарных россиян». И каска с лавровой веточкой...
Каждый год 9 мая и 22 сентября сюда приходят ветераны, военные пенсионеры, приходят те, кто не забыл войну, у кого нет родной могилы, на которую хотелось бы положить цветы. А перед этим чистят камень, убирают вокруг, чтобы было видно, что это Память. И это действительно – Память...
Но камень сделан из искусственного материала, он, конечно, не стоек. Сейчас-то он покрыт инеем, скрывающим трещины и раны. А весной, летом и осенью, сказал Духанов, «он сочится». И мне показалось на минутку, что он добавит: слезами... Но офицеры, даже бывшие, не сентиментальны. А Лев Григорьевич Духанов – тоже бывший офицер. И кладбище это, все, что связано с ним, ему дорого. Не только потому, что здесь лежат люди, которых он когда-то знал, с которыми дружил. Оно дорого потому, что оно – воинское... Вот эти длинные ряды бетонных плит, протянувшиеся чуть ли не от одного края до другого, – все это солдаты и офицеры, погибшие при освобождении Таллинна, умершие от ран в окрестных госпиталях. Лев Григорьевич говорит, что в конце 44-го, в 45-м сюда, в Таллинн, привозили раненых даже из Германии, и они, умирая от тяжких ран, не вынеся бесконечных страданий, оставались на этом кладбище.
Мы долго стояли с ним возле этих маленьких бетонных плит. Сержант Кротов... Рядовой Корабельников... Сержант Мяндсоо... Вот они лежат тут все рядом, без различия званий и национальностей. А недалеко памятник летчику, Герою Советского Союза Рачкову. Ему было 24 года, всего 24, когда он погиб. Некоторые погребены вместе. Вот, например, небольшая плита: «Здесь похоронены неизвестные герои, погибшие при обороне Таллинна в августе 41-го. Командир-зенитчик и три краснофлотца...» Наверное, потом их так и нашли, лежащими рядом. Так и похоронили. Как в последнем бою...
А в общем, оно даже символично, это кладбище. Вот здесь, недалеко, за кустами, рукой подать, лежат солдаты армии Юденича. Убиты в бою? Умерли от ран, от голода и тифа, как погибли многие северозападники, помогавшие в те времена эстонцам в их борьбе за независимость? А чуть в стороне – стела... Там солдаты царских времен. Еще чуть дальше – лейтенант Иохан Марк... А еще дальше – моряки с советского корабля.
В последний раз здесь хоронили несколько месяцев назад. Тело старого летчика-эстонца привезли из Англии. Он хотел лежать в этой земле, на этом кладбище.
Да, здесь, на этом небольшом клочке земли, всего-то в 6,5 га, словно застыли все страсти, все муки прошедших времен. Здесь рядом лежат не только те, кто сражался плечом к плечу, но и те, кто воевал на противоположной стороне. Смерть всех примиряет. Или нет?
Так вот, возвращаясь к памятнику Неизвестному Солдату, скажу, что было решено заменить этот потрескавшийся искусственный материал настоящим, поставить гранитную стелу. Отменный гранит был приобретен в Финляндии и привезен сюда. Средства, хотя и немалые, нашлись. Помогло, вернее готово помочь Российское посольство. И казалось, главное уже сделано.
И вдруг – стоп... Вот тут-то и выяснилось, что существует план реставрации этого кладбища. А реставрация заключается в том, чтобы вернуть кладбищу тот вид, который был у него до 1940 года. Нет, вы только подумайте... Реституция добралась и до мертвых. Лев Григорьевич говорит, что видел карты этого места, каким оно будет после того, как его «отреставрируют». Никаких бетонных плит... Не будет могил, где лежат погибшие при обороне, при освобождении Таллинна от фашистов, не будет более поздних захоронений. По плану – здесь просто травка...
Я звонила в разные чиновничьи кабинеты. Я звонила господину Дубовику, госпоже Лейтсар и другим, я пыталась выяснить, кто же занимается этим планом, кто должен его реализовать. И всюду меня вежливо отсылали к кому-то другому. Хотя никто не отрицал, что такой план существует.
Так что же это? Еще живы участники войны, еще живы и горюют те, кто потерял на этой войне отцов, дедов, сыновей, а уже находятся такие, что спешат стереть с лица земли память о погибших. Или память о фашизме, чтобы он перестал быть страшным уроком для человечества? Чтобы он снова стал возрождаться?
Мы еще не сказали погибшим всех слов благодарности: других они не заслуживают. Память о павших священна, нельзя ее унижать.
Но есть, видно, такие, и не где-нибудь, а в руководстве города, для которых эта память ничего не значит. Десять лет, почти десять лет русские депутаты, журналисты, тысячи таллиннцев, что весной засыпают цветами всю землю у ног Солдата на Тынисмяги, показывая, как он дорог нам, этот памятник, десять лет мы все вместе защищаем, отстаиваем этот памятник. Так теперь выходит, что надо защищать и мертвых на воинском кладбище? Надо защищать и памятник Неизвестному Солдату, в котором воплотились все наши погибшие, имена которых неизвестны, незахороненные или похороненные в разных странах, отцы наши и деды?
Вспоминаю эстонца, о котором рассказывали, что он, узнав об этом поразительном плане, сказал, сжав зубы, что будет с ружьем в руках защищать могилу своего отца. Очень хочется надеяться, что до ружей дело не дойдет, это уж слишком. Но неужели в сегодняшней Эстонии надо защищать могилы победителей фашизма? Кому они мешают? В этом-то тихом, укромном, мемориальном месте...
И пусть дипломаты разных стран, которые, отмечая конец Второй мировой войны, самого, быть может, значительного, самого грозного события ушедшего века, приходят с цветами на воинское кладбище, к памятнику Неизвестному Солдату, пусть они знают, что лежит где-то рядом приготовленный для этого памятника черный гранит и его не разрешают поставить. Хотя он украсит кладбище. Он придаст торжественность этому месту. К тому же это ничего не стоит и не будет стоить эстонскому государству, городским властям, так что невозможно даже сослаться на отсутствие средств. Нет, дело совсем в другом... Можно говорить с трибун разные слова и разные речи, а на практике делать совсем иное...
Помню, я все повторяла и повторяла про себя эту горькую строчку Высоцкого, пока мы с Львом Григорьевичем Духановым бродили по этому заснеженному кладбищу. Удивительно оно, это кладбище... Как будто в центре города, а шум машин, автобусов и трамваев сюда не долетает. Поразительная тишина... И поневоле начинаешь говорить тихо-тихо возле этих молчаливых елей, возле маленьких бетонных плит, под которыми лежат мертвые. Казалось бы, ничто не должно нарушать эту тишину.
Но камень сделан из искусственного материала, он, конечно, не стоек. Сейчас-то он покрыт инеем, скрывающим трещины и раны. А весной, летом и осенью, сказал Духанов, «он сочится». И мне показалось на минутку, что он добавит: слезами... Но офицеры, даже бывшие, не сентиментальны. А Лев Григорьевич Духанов – тоже бывший офицер. И кладбище это, все, что связано с ним, ему дорого. Не только потому, что здесь лежат люди, которых он когда-то знал, с которыми дружил. Оно дорого потому, что оно – воинское... Вот эти длинные ряды бетонных плит, протянувшиеся чуть ли не от одного края до другого, – все это солдаты и офицеры, погибшие при освобождении Таллинна, умершие от ран в окрестных госпиталях. Лев Григорьевич говорит, что в конце 44-го, в 45-м сюда, в Таллинн, привозили раненых даже из Германии, и они, умирая от тяжких ран, не вынеся бесконечных страданий, оставались на этом кладбище.