Успение поэта

Нет, весь я не умру.

Бог весть о чем думал Пушкин в это время. На Дворцовой набережной встретили в экипаже Наталью Николаевну. У Данзаса блеснула надежда, но жена Пушкина была близорука, а Пушкин смотрел в сторону.

В пятом часу пополудни на Черной речке, у Комендантской дачи была дуэль с бароном Георгом Геккереном (Дантесом). А потом в темноте петербургского вечера, закутанного в шубу, истекающего кровью Пушкина потрясенный, но еще не до конца отдающий себе отчет в том, что случилось, Данзас вез на набережную Мойки, вез на двухдневные муки, на горестную кончину.

В последние часы его жизни рядом с поэтом были близкие друзья: Жуковский, Вяземский, Екатерина Андреевна и Софья Николаевна Карамзины, Елизавета Михайловна Хитрово (урожд. Кутузова), В.И.Даль, Данзас...

В июне 1999 года мы отмечали 200 лет со дня рождения поэта. Но ведь по сути юбилей был посвящен тридцати семи годам его жизни. Стоит подумать об этом времени, и словно луч прожектора выхватывает из тумана прошлого целый мир, сотни людей, значение которых для нас исчерпывается тем, что они как-то, когда-то, в каком-то отношении соприкасались с Пушкиным. И наш интерес к ним, несмотря на все их достоинства и недостатки, сводится опять-таки к одному: или он знал их, или они знали его. Или им посчастливилось сделать для него доброе дело (генерал Инзов, например), или они очернили память о себе, ненавидя поэта, причиняя ему зло. Даже своих недругов, больше того, убийцу своего он одарил бессмертием. Мы знали бы фамилию Дантес только из «Графа Монте-Кристо», если бы не роковая дуэль на Черной речке. А какая-то Идалия Полетика? Мы вспоминаем о ней по единственной причине — она ненавидела Пушкина. Придворный хирург Николай Аренд, вероятно, думал, что самое важное в его жизни — звание лейб-медика (придворного врача). Но кто бы помнил о, возможно, хорошем враче через 164 года, если бы он не был рядом с поэтом в его последние часы и только этим оставил свое имя в истории и памяти людской.

Можно упомянуть целую плеяду женщин, знавших Пушкина, но кто теперь рассматривал бы с глубоким интересом их выцветшие миниатюры или рылся в их родословных, если бы в свое время его глаза не смотрели на их лица, его губы не прикасались к их ручкам, их уши не слышали слов, срывавшихся с его уст, если бы не упоминал их имена в своих письмах и стихах?

Да, люди смертны. На уход из жизни обречены все — малые и великие, уроды и красавцы, тупицы и гении, люди добра и зла. Думается, прямее и мужественнее, проще, чем Пушкин, трудно сказать:

Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.

Главное в том, что минуло 164 года после гибели Пушкина, но имя его повторяют вновь и вновь. Чем дальше уходит в прошлое его короткая и бурная жизнь, тем яснее становится его значение и место поэта в нашей культуре.

«Наша память хранит с малолетства веселое имя — Пушкин. Это имя, этот звук наполняет собою многие дни нашей жизни», — говорил в своей пушкинской речи Александр Блок. Невольно вспоминаю старого учителя литературы в нашей довоенной школе. По-видимому, незабвенный Василий Иванович был, с точки зрения методистов, не очень хороший педагог. Он мог забыть тему урока и вместо разбора «образа Онегина в поэме «Медный всадник» читать все сорок пять минут стихи Пушкина. Зато мы любили и Пушкина, и Василия Ивановича. И еще он ненавидел слово «проходили». «Как это так, — возмущался старый учитель, — мы, оказывается, ничего не изучаем, просто проходим мимо. «Прошли» Пушкина и забыли?»

Конечно, и сегодня есть прекрасные педагоги, влюбленные в русскую литературу, способные передать свою любовь ученикам, но когда смотрел, как мучилась внучка над сочинением «Образ Евгения Онегина», думал — неужто это поколение навсегда отвратят от «веселого имени Пушкин», и он никогда не выручит их в трудную минуту?

И еще думаю сегодня о холодной ночи блокадного Ленинграда 1942-го. Я шел из полка связи на Загородном проспекте в штаб фронта, нес пакет. Вдоль бесконечно длинного Суворовского проспекта резкий ветер гнал с Невы снежную пыль. Светящиеся зеленым мерцающим светом фосфорные круги на пропилеях Смольного были в конце запаса сил и тепла. Когда сдал пакет, сел у горячей батареи. Под сводчатым потолком горела электролампа. А за стеной был темный, промерзший, но живой Ленинград. Шла вторая сотня из 900 блокадных дней. Я сидел у теплой батареи, а они были только здесь, в Смольном и, чтобы не уснуть, читал про себя: «На берегу пустынных волн/ Стоял он, дум великих полн,/ и вдаль глядел. Пред ним широко/ река неслась...», читал «Медного всадника», самую петербургскую из его поэм, и мечтал о том, что, когда кончится блокада и война, все в мире будет светлым и теплым: и города, и люди. Памятники тоже будут светлыми...

Вскоре после войны я и впрямь увидел белоснежного «Медного всадника». Это было ранним утром, и после морозной ночи наступила оттепель. Бронза статуи и гранит постамента покрылись белым инеем. Жаль, что это была только оттепель.

Каждая смерть — трагедия, разная, конечно, по силе воздействия — от семейного горя до всемирного потрясения. Ибо смерть подводит итог жизни, и только в конце ее становится ясно, состоялся ли человек. В мае 1799 года по старому стилю в Москве родился просто мальчик Саша, а в январе 1837 года был убит великий национальный поэт России Александр Пушкин!

Нет, не случайно дни своих святых и великомучеников Православная церковь отмечает в их Успение.

Лев ЛИВШИЦ.