Живем, под собою не чуя страны

Мы пока не нужны друг другу

Если полистать газеты, выходящие на русском и эстонском языках, в том нетрудно убедиться. Две самые крупные национальные общины страны живут как бы параллельно, изредка пересекаясь по интересам, не чувствуя внутренней потребности что-то читать и писать о реальной жизни друг друга.

Положительный образ русского в эстонской прессе, статьи об эстонцах в русских газетах появляются, можно сказать, спонтанно, когда вдруг вокруг нас появляются и рекламные плакаты про хороших людей вокруг. Но как только кампания завершается, благожелательные публикации исчезают и все возвращается на круги своя — герои публикаций снова оказываются в узких рамках ролей, продиктованных предубежденностью и стереотипами.

К таким выводам, наблюдая за нашими СМИ, пришла студентка ТУ Олеся Гринько и поделилась ими через газету Eesti Paevaleht. Каковы же эти обычные «узкие роли»? Русский в эстонских СМИ — или грабитель, или абсолютно интегрировавшийся человек. И хотя из эстонских газет исчезли назойливые прежде оговорки в полицейских сводках о грабителях, «говорящих по-русски», то портреты «других русских» в них еще не появились. Исключение — особо интегрированные существа, обстоятельно выучившие эстонский язык и потому достойные пристального изучения. Остальные русские Эстонии, которые не интегрировались или не совершили никаких преступлений, появляются в публикациях только как исключение, когда, например, заходит речь об очередях за паспортами в ДГМ.

В русских газетах картина прямо противоположная, констатирует автор публикации. Ее герои в основном русские чиновники, бизнесмены, деятели культуры и обычные граждане. Герои эстонцы здесь в явном меньшинстве и в основном в переводных материалах из эстонских газет или новостей информационных агентств. Эстонец в русских СМИ выступает в роли мудрого чиновника. И коль скоро дело идет об очень важном эстонце, то русский журналист предпочитает жанр интервью, где его собеседник представлен умным и компетентным. У него испрашивают совета, как жить. Как правило, эстонцы тут представляют официальную точку зрения. На ролях рядового человека в русской прессе выступает русский же.

Продолжаем жить врозь. Хотя, полагает автор, редакции СМИ могли бы способствовать возникновению взаимного интереса и потребности общин друг в друге. Для этого должна быть выработана соответствующая редакционная политика, проводимая постоянно, а не от случая к случаю, когда объявляется очередная кампания интеграции.

Оккупанты- мигранты-турки

Эти студенческие заметки не обошел вниманием журнал Luup, опубликовавший подробный разговор с молодой русской «политической элитой» в лице Александра Аполинского, Эдуарда Одинца и Макса Каура. Разговор в принципе ничего нового, кроме набивших оскомину «вопросов языкознания» в решении проблем построения общности, на поверхность не вынес. «Выучи язык, получишь работу. Или возможность переобучения». Что же до стереотипов взаимовосприятия, юная «политическая элита», видимо, или не думала над ними, или не сочла за проблему, лишь согласившись с заметками своей ровесницы из ТУ: да, мол, печать создает отрицательный стереотип русского в Эстонии.

Увы, на такой стереотип работает не только печать. Но и статистика. И тут главное, как ее расшифровать и интерпретировать. Пеэтеру Эрнитсу в уме и проницательности не откажешь. В своем журнале вслед за беседой с молодыми русскими политиками он публикует свои заметки-комментарии «Эстонские турки» на материале недавнего отчета Минюста «Преступность в Эстонии за 1999 год». Отчасти они пересекаются с темой стереотипов и вводят новое определение для «серопаспортной» массы соотечественников, которое и вынесено в заголовок.

Автор пишет: аналогично многим другим государствам преступная активность некоренных жителей значительно выше, чем коренных. Наши «серопаспортники» в этом смысле аналог туркам в Германии.

Утверждать так автору позволяет статистика, почерпнутая из отчета, поступившего в Минюст. Отчет интересен тем, что пытается сопоставить статистику сфер юстиции, суда и тюрем. Он впервые пытается анализировать преступность в связи с гражданством и национальной принадлежностью.

Итак, цифры. За 1999 год 11 192 человека совершили преступления. Среди них эстонцев было 6109 (54,6 процента), неэстонцев 5083 (45,4 процента). Поскольку неэстонцы составляют 34,7 процента от общей численности населения, то получается, что их криминогенность в 1,3 раза выше. Неэстонцы в явном большинстве среди грабителей, воров, насильников, а также рецидивистов. Только по части хулиганов между эстонцами и неэстонцами полный паритет.

Через приговор суда прошли 8786 человек, 67,3 процента имели эстонское гражданство, 27,5 процента — «серопаспортники» и только 4,1 процента — с паспортами России. За год полиция задержала 7459 граждан Эстонии, и хотя 79,2 процента из них оказались перед судом, почти половина из них избежала тюрьмы, отделавшись условным осуждением и присмотром чиновников по надзору за исполнением наказания. В тюрьму попали только 19 процентов!

С неэстонцами ситуация совсем другая. Тюрьмы Эстонии прежде всего для них, в основном для «серопаспортников». Автор прямо цитирует строки из рапорта: «Эстонцы, составляющие большинство правонарушителей, не составляют большинства тюремного контингента». И далее рапорт отмечает, что происходит выталкивание на обочину общества вполне определенной группы людей, государство поступает в отношении к ней более репрессивно. Преступник, оказавшийся в тюрьме, относится к низкому слою общества, к наиболее необеспеченной части населения. Он малообразован, зачастую не имеет работы, приличной профессии, у него нет семьи.

Из рапорта ясно прочитывается, кто же вытеснен на обочину жизни. «Серопаспортники» — наши, что называется, турки. Но при этом, подчеркивает автор, неверно утверждать, что русский — преступник. Статистика показывает, что самые законопослушные и миролюбивые в Эстонской Республике отнюдь не граждане, а те 100 тысяч граждан России, живущие здесь.

Кстати сказать, Пеэтер Эрнитс, беседуя с молодой русской «политической элитой», спросил: отчего так? И у элиты в лице Макса Каура хватило ума ответить: те, кто с красными паспортами, боятся высылки из страны. Похоже, отношения с государством, построенные на страхе, политика нимало не смущают. А о таких обстоятельствах, как представительство здесь в качестве гражданина другого большого государства, обостренное самоуважение, и прочих «непрагматических» вещах ему и невдомек. Как невдомек и то, что по преимуществу это люди почтеннного возраста, большая часть жизни и, главное, труда у них давно позади. И те проблемы, с которыми сталкиваются их более молодые земляки с серыми паспортами, их миновали.

Для «наших турок» у молодых русских политиков один рецепт: учить язык. Хотя ясно всем, что языкознание не панацея от безработицы. И вообще, гости ли «наши турки» в стране, где они родились? Они — вторая сторона нашей общей действительности, которую многим так не хотелось бы видеть. И так бы хотелось пренебречь или, на худой конец, хотя бы изысканно унизить еще одной характеристикой. Оккупанты, мигранты, теперь вот «турки». Но ни метафоры, ни иносказания, ни даже умолчания проблему нашего совместного сосуществования здесь не отменяют, а тем более не решают.

Т.А.