“Натюрморт” с... поясом от фартука на шее

Мы сидим с Максом в суде, ждем приговора его отцу, обвиняемому в двух убийствах - матери Максима и тетки.

- Адрес моей общаги хоть не называйте, и так прохода нет, все расспросы... - говорит совершенно убитый ситуацией девятнадцатилетний парень. Потом он достает из кармана фотографии из прежней жизни. С них смотрит его мама, Алевтина Егоровна. Ее - впрочем, как и всех женщин в общаге, - звали только по отчеству - Егоровна. Она улыбается и взвешивает на кухне муку, которая сыплется мимо мешка. Алевтина смеется. Кому-то покажется странным, но у общительной Варенцовой было всего две фотографии - эта и паспортная.

О тетке Кларе Максим говорит мало и в основном матом. "Вы уж простите, - спохватывается, - но только под батю она сама залезла". Он подробно рассказывает мне о царящих нравах в их общежитии: все со всеми. Этот подход к интиму здесь давно не осуждается, разве что речь идет о таком случае, как у Варенцовых - мужик и две родные сестры.

Николай Варенцов после каждой из четырех ходок в тюрьму аккуратно устраивался в каком-нибудь учреждении дворником, чем нейтрализовывал ближайших родственников и бдительного констебля.

Тут надо сказать со всей определенностью: наличие работы не всегда подразумевает хороший и стабильный заработок, а должность сторожа хоть и считается ответственной, но, как правило, исключительно до дня зарплаты. Именно так и обстояло дело у Варенцова. Он, конечно, не голодал, но только благодаря небольшому участку земли в Кийза и трудолюбивой жене.

Поскольку Николай зарабатывал сущие крохи, то в основном крал. Один на дело не ходил, всегда кооперировался с людьми бывалыми. С ними же чуть позже встречался в судах по месту кражи - было такое и в Тарту, и в Йыхви, и в Таллинне. Максим говорит, что мать никогда не контролировала мужа, полагая, что если он и отсутствует четыре дня, то на пятый, даст Бог, придет.

Казалось бы, при таком разгуле демократии в их общежитской берлоге вообще не могло быть причин для ссор между супругами, однако "пришла беда, откуда не ждали" - Николаю Варенцову захотелось, скажем так, не совсем привычного для серой общаги секса. Жена - ни в какую, а Кларка согласилась. Так длилось, пока Варенцова и Клару не застукали. Нет, не измена возмутила Алевтину. Умные жены вообще не обращают на это внимания. И не оригинальный способ прелюбодеяния - до этого жене не было дела.

Ее потрясло, что - сестра. Тогда Алевтина решила сестру не то чтобы отравить окончательно, а так, травануть слегка. В магазине прикупила какой-то химический порошок, прямым назначением которого была борьба с грызунами.

В первый день мая в прошлом году на семейной сходке Алевтина сделала этот порошок составной частью салата для сестры. Четыре дня, пока Клара лежала и не двигалась, навели Николая на мысль, что что-то здесь не так. Он избил жену, и та созналась в содеянном. Тогда Варенцов сильно напился и ушел “жить на работу”.

Несколько дней Алевтина пребывала одна: к Кларке не ходила, мужа не искала, ездила сажать картошку, жалела, что целыми вечерами не бывает дома сын Максим.

Как следует из материалов уголовного дела, Николай Варенцов на короткое время вообще уезжал из Таллинна к родственникам в Кохтла-Ярве. Там его видели возле магазинов, где он нанимался временным грузчиком, видимо, чтобы не сидеть на шее у родни.

Свидетель Марочкин, двоюродный брат Варенцова, говорил о том, что “Коля иногда страдал умом”, что в переводе на более доступный язык означало лишь белую горячку - верную спутницу Варенцова с семнадцати лет.

Однажды вечером, традиционно “страдая умом”, Варенцов признался брату, что никогда не сможет простить свою жену, которая Кларку покалечила. Марочкин тогда не особенно вслушивался, но отметил про себя, что тема домашних разборок и неурядиц сильно заводит “кузена”. Марочкин также сказал, что если б знал, чем все кончится, то обязательно бы остановил Варенцова.

Жена Марочкина, присутствовавшая в суде, усмехнулась: не слушайте вы его, он из своего Кохтла-Ярве ни разу в жизни не выезжал и в Таллинн приехал впервые - по повестке суда.

В середине мая Варенцов вернулся в столицу. Домой он даже не заходил - сразу направился к Кларке, которая, как стало ясно с первого взгляда, уже оклемалась и, похоже, не вспоминала о случившемся. В гордом одиночестве она пила горькую. Появлению Николая Варенцова, скорее, обрадовалась, чем подтвердила теорию о том, что иногда любовникам просто необходимо расставаться: злость и бдительность жены за это время гаснет, а их чувства разгораются.

Варенцов хотел было провести время с Кларкой, как всегда, но подруга почему-то воспротивилась и даже бросилась драться с подвыпившим мужиком.

Адвокат подсудимого высказался по этому поводу таким образом: “Следует принять во внимание, что первоначально в день убийства мой подзащитный был настроен к Петруниной Кларе позитивно. Петрунина сама отказала Варенцову в близости, что было для нее нетипично, ведь все знали, каким она была человеком. Варенцов расстроился и пошел на преступление”.

“Расстроился” Николай Варенцов следующим образом: в коридоре Кларкиной квартиры оторвал пояс от фартука, вернулся с ним в комнату и тихо подошел к женщине со спины, накинул пояс на шею и задушил. Много времени ему на это не понадобилось.

До утра убийца находился в доме жертвы, а еще точнее - спал. Когда рассвело, Варенцов протрезвел и стал действовать. Посадил труп за стол, как мог, высыпал все таблетки, найденные в тумбочке, перед мертвой Кларой. Он полагал, что все вокруг такие наивные и поверят в добровольный уход из жизни рыночной торговки Клары.

После содеянного он снова отправился в Кохтла-Ярве к своему временному прибежищу. Еще один свидетель по делу - Политыкин - вспомнил, как Варенцов похвастался, что “завалил в столице бабу”. Но все дело в том, что безработный Политыкин под словом “завалил” имел в виду никак не убийство и потому никуда не пошел заявлять.

В самом начале июня Варенцов вернулся в Таллинн. Здесь его уже ждали. В самоубийство никто не поверил, особенно эксперты, быстро обнаружившие характерную для удушения полоску на шее. Об отравлении, несмотря на весь устроенный убийцей “натюрморт”, никто и речи не вел.

На этот раз Варенцов заглянул вначале домой. Собственно, это и погубило его жену. Та с утра возилась в погребе с прошлогодними овощами. Они большей частью сгнили, и хозяйка пыталась избавиться от грязи. Женщина не ожидала, что Варенцов вернется. Она-то, вероятно, догадывалась, чьих рук дело - убийство сестры.

Николай Варенцов позже даст показания: “Жена обернулась, но не успела распрямиться, стояла, наклонившись, держала в руках лопату. Когда увидела меня, то заругалась, а потом и бросилась на меня. Я защищался. Алевтина же кричала, что это я убил сеструху. Стукнул ее только один раз, она сама, падая, ударилась головой о лезвие лопаты”.

А почитать заключение экспертов - все показания Варенцова тут же превращаются в жалкий лепет. Доказано, например, со всей точностью, что не “сама голова упала и ударилась о лезвие”, как говорил убийца, а мощный удар сверху вниз этой самой лопаты обрушился на голову бедняги. И ничего она уже не могла сделать, сил на сопротивление не осталось.

Вину свою Варенцов не признал, но суду до этого дела не было. Николай показал себя как обыкновенный хитрюга. Он неоднократно менял показания, давил на жалость, например, зачем-то стал рассказывать про сына Максима, у которого “сейчас наступил опасный возраст, и его надо воспитывать”. Даже у самого Макса, сидевшего туча тучей, это вызвало улыбку.

Срок за два убийства Николаю Варенцову определили в двенадцать лет уже несколько месяцев назад. Апелляция, которую подавал его адвокат, изменений в приговор не внесла.

Недавно мне в редакцию позвонил Макс. Он так и живет в общаге, правда, устроился на работу. Удивительно, думаю, все-таки беззлобный он парень. Мать, говорит, не вернуть, тетку я никогда не любил, а батю жалко. Максим не может найти ответа на один вопрос: зачем его отец убил беззащитных баб?! Что и кому он доказал?

Получилось, что у обоих убийств фактически не было мотива. Известно ведь, что жена Алевтина не ходила докладывать в полицию, что это Варенцов убил Кларку. Она ведь точно этого не знала.

Саму Клару Варенцов убил исключительно по пьяни. Не считать же серьезным мотивом для этого отказ с ним переспать!

Варенцову сорок шесть лет. Выйдет на свободу, значит, в пятьдесят восемь. Максим сказал, что, когда встанет на ноги, будет посылать бате передачки.

Еще парень высказал одну простую и справедливую мысль: “Вы вот пишите, что это бытовуха, да и полиция так говорит. А это не бытовуха, это же жизнь наша...”