"МЭ" Суббота" | 07.07.01 | Обратно

Владислав Дворжецкий: «Судьбу хотел объехать по кривой»

Дайте слово, что не обманете

«Договоримся так, — сказал он, — приходите к шести в отель «Виру», и если застанете в номере посторонних, смело гоните в шею». — «Я не умею». — «Прошу вас. Потом все объясню».

В назначенное время я обнаружила в номере более чем веселую компанию: Дворжецкий был популярным артистом, а популярному артисту, как правило, бывает трудно совладать с почитателями его таланта. Картина читалась невооруженным взглядом: гуляли за здоровье знаменитости. Ситуация осложнялась тем, что в номере был мальчик. Дворжецкий вывел меня в коридор и смущенно пояснил: «Не знаю, что делать. Там мой сын. Мы с женой расстались, а он отдыхает сейчас у родственников здесь, под Таллинном. Приехал вот его навестить — и увез. Украл, одним словом, чтобы спокойно пообщаться с ребенком».

Мы вернулись в номер. Было совершенно очевидно, что покой не вырисовывался: какие-то чужие дядьки приговаривали очередную бутылку за папин талант, а мальчик сидел на подоконнике и с высотного этажа отеля «Виру» тоскливо обозревал окрестности. Меня радушно пригласили к столу. И тогда, набрав в легкие побольше воздуха, я выпалила: «Так, все немедленно покинули помещение! Ребенок голодный, его надо кормить». — «Так пусть кушает на здоровье!», — здоровенный на вид детина, видимо, самый рьяный поклонник таланта, подвинул на край стола нарезанную большими ломтями докторскую колбасу. Мальчик отвернулся. Я перевела взгляд на хозяина номера. И снова на меня в упор смотрели тоскливые хлудовские глаза. Я подлила в голос металла: «По-моему, ясно было сказано? Скажем Владиславу Вацлавовичу «до свидания» и пойдем догуливать в другое место». Что-то до них дошло. Затрудняюсь сказать, что именно, но, торопливо попрощавшись, гости ушли. «Неловко получилось», — вздохнул Дворжецкий. И пока сын жевал в углу наспех приготовленные бутерброды, запивая их лимонадом, прошептал: «Теперь вот не знаю, как быть. Они его, наверное, ищут. Да и он волнуется, хоть и не признается». — «Конечно, верните. А потом все образуется», — бодро отозвалась я, нещадно фальшивя на высоких нотах и чувствуя, что сейчас заплачу. «Да что там образуется! — он махнул рукой. — Ну, давайте разговаривать. Только договоримся, что до публикации покажете текст. И дайте слово, что не обманете».

Был июль 1976 года. Мое первое таллиннское лето. За окном, надрывно крича, кружили чайки. А мне казалось, что обрываются с небес тяжелые хлопья: это падает снег, такой белый, белый снег...

Разговор клеился вяло.

Родня кругом обставила профессией

— Это правда, что вы по профессии — фельдшер-акушер?

— Правда.

— Значит, актером вы стали случайно? Или все-таки закономерно?

— Как посмотреть. С одной стороны, случайно, с другой — деваться было некуда. Отец мой — актер, мама — балерина, она теперь на педагогической работе. Бабушка тоже была актрисой. Словом, родня обставила своей профессией со всех сторон.

— Но все-таки вы всячески стремились обойти ее по кривой?

— Правда, хотел. И поступил в Омское медицинское училище, которое и окончил с дипломом фельдшера-акушера. Потом ушел в армию, служил на Сахалине и остался там работать. По своей профессии.

— Короче, театр вас не звал?

— Нет, не манил, как говорится, огнями рампы. А в Омск вернулся, потому что хотел поступить в медицинский институт, что было вполне закономерно.

— Но?

— Но опоздал: прием уже закончился. И тут мама, которая преподавала в школе-студии при Омском ТЮЗе, посоветовала мне поступать к ним.

— Потому что чувствовала в вас актерское начало?

— По-моему, просто видела, что я очень настроился на поступление. И я пошел сдавать экзамены.

— Вас, конечно, приняли.

— Что было вполне закономерно, ведь там работала мама.

И вся беседа протекала именно в таком ключе: ах, мне многое о вас известно, но узнать хочется все, разумеется, в той части, которая касается творческой стороны вопроса. Словом, наивный взгляд, устремленный собственно в душу.

— Известно, что по окончании студии вы работали в Омском драматическом театре.

— Но ничего особо интересного там не сделал.

— И вот, однажды...

— Но вы же все знаете.

— Знаю, но не все.

— Однажды была плохая погода, и самолет, который летел из Новосибирска, посадили в Омске. На его борту находилась Наталия Коренева, ассистент режиссера Самсонова. И чтобы плодотворно использовать эту вынужденную посадку, зашла в театр: их картине был нужен артист с амплуа «антигероя». А наши ребята решили пошутить: позвонили мне домой и сказали, что приехали из Москвы и ищут меня. Я явился в кабинет директора и спросил Кореневу: «Вы меня разыскиваете?» Она, естественно, удивилась, но фотографию мою взяла. Кстати, не только мою. И вдруг приходит вызов на кинопробы в картину «Путь в бездну» — это было рабочее название фильма «Бег».

— И вот тут-то!

— Отнюдь. Все прошло более чем шероховато. У меня были свои собственные представления о кино и его специфике, а то, с чем столкнулся, несколько удивило. Так что обратно в Омск уехал с облегчением.

— И ничего не ждали?

— Сначала чего-то ждал, потом успокоился. И вдруг — через три месяца — телеграмма! Сообщают, что я утвержден на роль Хлудова, и вызывают на съемки. Я подумал, что это новый розыгрыш. А потом все же решил: поеду! Если спросят, что я тут делаю, скажу, что гуляю.

— Но все, конечно, было иначе.

— Все было именно так. Приехал и прохаживаюсь туда-сюда, туда-сюда.

Кино слегка отличается от дурдома

Тут Владислав Вацлавович слегка оживился, пружинисто вскочил с кресла и стал прохаживаться по номеру независимой походкой. Сын прыснул в кулак и подавился лимонадом. Отец похлопал его ладонью по спине и продолжил:

— И прохаживался до тех пор, пока меня не спросили, почему это я так праздно себя веду. Отвечаю: «Гуляю». Можете себе представить, как на меня посмотрели. Вот тогда я, наконец, поверил!

— Могу себе представить вашу радость.

— Не можете! Радости не было никакой, только обида. Знаете, никогда не забуду, такая детская, жгучая обида! Сам от себя не ожидал, что все так отчетливо вспомнится: и пробы, и три месяца ожидания, и терзания «ехать не ехать». Пошел к директору картины и от души выложил все, что о них думаю. Его ответ запомнил на всю жизнь: «Сумасшедший дом отличается от картины, взятой в производство, только тем, что там хотя бы руководство нормальное».

— В этом есть доля истины?

— Доля — это мало сказать. В кино все по-хорошему ненормальные.

— Со временем с этим смирились?

— Нет. И вряд ли когда-нибудь смирюсь.

— В чем же спасение?

— В самой работе. Когда снимали «Бег», я часто бывал у вдовы Михаила Афанасьевича Булгакова, расспрашивал ее, читал все написанное писателем, вплоть до личных писем, и безмерно благодарен ей за помощь. Тем более что Булгаков впервые выходил на экран, времени у нас было в обрез, и все очень волновались. Много было смешных случаев, много было казусов, но все кончилось благополучно…

Мы говорили довольно долго. Дворжецкий вспоминал свою работу с Андреем Тарковским в «Солярисе», делился мечтой попробовать себя у асов комического кино — Рязанова и Данелии, ведь из театральной студии выпускался как острокомедийный актер. Старательно все записав, я подвела черту:

— Короче говоря, вы благодарны закономерной случайности, которая перетянула вас из театра в кино.

— Театр снисходительнее к актеру: десять лет туда, десять лет сюда. А кино жестоко: лицо уходит, мода уходит, время уходит. Надо сниматься, пока снимают.

Затаившись в душе многоточием

На следующий день, как и обещала, я принесла ему текст нашей беседы. Сына в номере не было. Дворжецкий коротко сказал, что его уже забрали, и больше мы этой темы не касались. Своей авторучкой он сделал в тексте несколько пометок. Был деловит и несколько суховат. На прощание вежливо сказал, что еще непременно встретимся…

На «летучке» дежурный обозреватель похвалил мое интервью, опубликованное в субботнем номере, и предложил его на «доску лучших». Услышать это было лестно: я первые месяцы работала в «Молодежке». Однако взыскательное начальство, подводя черту, возразило: «Что касается беседы с актером Владиславом Дворжецким под заголовком «Закономерная случайность», то это не лучший материал автора. Видимо, основная часть айсберга осталась под водой. Так что давайте не обижаться и поставим на этом точку».

Вообще-то по жизни мне всегда хотелось увидеть коллегу, способного искренне радоваться резким замечаниям начальства. Но это был тот редкий случай, когда я в самом деле не обиделась. Я расстроилась до слез, затаившись в душе многоточием…

С артистом Владиславом Дворжецким мы никогда больше не встречались.

Элла АГРАНОВСКАЯ.