Посол Российской Федерации в Эстонии Константин ПРОВАЛОВ отвечает на вопросы обозревателя газеты «Молодежь Эстонии» Нелли КУЗНЕЦОВОЙ.
С этим балконом, нависающим над улицей Пикк, связано много событий в истории посольства России в Эстонии. Фото Николая ШАРУБИНА.
— Скажите, Константин Константинович, как становятся дипломатами? Что вас, например, привело на эту дорогу? Чем поманила профессия? Ведь, наверное, не слишком легкий хлеб...
— Я думаю, что в эту профессию в основном приходят по призванию. Есть ведь целые династии дипломатов, и это совершенно нормальное, вполне оправданное явление. Хотя, если помните, в конце 80-х годов началась эдакая упорная борьба с династиями. Почему-то считалось, что рабочие династии — это хорошо, а дипломатических быть не должно. Тем не менее, как известно, человека в немалой степени формирует среда, и если он с детства видит работу дипломатов на примере отца и матери, если познает не только внешнюю ее, так сказать, привлекательную сторону — блестящие приемы, рауты, театральные премьеры — но и глубинную суть, скрытое от посторонних глаз содержание, то понимает, что это такое.
Если же говорить обо мне, то я как раз не из дипломатической семьи. Мой отец был кадровым военным. Прошел путь от солдата до генерала. Отвоевал на трех войнах. По литературе, по истории вы помните, очевидно, конфликт на КВЖД в 29-м году? Так вот, мой отец командовал там тачанкой, был впервые ранен, получил первую свою боевую награду. За бои с японцами у озера Хасан был награжден Золотой Звездой Героя Советского Союза. Гордился тем, что получил это высокое звание одним из первых в стране. И я этим горжусь всю жизнь, мои дети тоже понимают, что за этим стоит.
Моя матушка тоже, в общем, военный человек, окончила Военно-медицинскую академию. Они с отцом встретились где-то на фронте в первые, самые горькие дни войны, и вместе провоевали все четыре года.
— Остается только добавить, что она спасала его от ран...
— Да нет. Отец был несколько раз тяжело контужен, но ранений как-то избежал. Хотя был, как рассказывают, отчаянно смелым человеком, он ведь воевал в шахтерской дивизии, а там люди были особые.
А о дипломатии я стал думать после того, как пожил с отцом в Венгрии, после очередного витка его военной биографии. Он тогда довольно тесно был связан с советским посольством, и у меня была возможность ближе познакомиться с дипломатами. К тому же я с детства увлекался Индией, читал о ней все, что можно. Так что выбор был предопределен — Институт международных отношений.
После вручения верительных грамот... Фото Александра ПРИСТАЛОВА.
— И что же? Исполнилась ваша мечта? Удалось вам поработать в Индии?
— В длительных командировках я там бывал, а вот поработать пришлось в Бангладеш, в Бирме. Бывал и в Шри-Ланке, в Пакистане. В общей сложности занимался Востоком почти 25 лет.
— А теперь вот Запад... Крутой поворот подбросила вам судьба.
— Да, Восток — это совсем другой мир. Со своим особым ароматом... Совершенно иное мировосприятие, иная ментальность. Чуть было не сказал, что Восток менее меркантилен, быть может, это не совсем так. Но он все-таки более духовен, это несомненно.
Когда-то Киплинг, помнится, писал: «Запад есть Запад, а Восток есть Восток, и вместе они никогда не сойдутся». Я не думаю, что это так. Точки соприкосновения все же есть, сосуществовать вместе мы, конечно, можем. Европейцы, на самом деле, плохо представляют себе, что это такое — Восток. Поразительно, быть может, но все еще живут стереотипы конца XIX или середины прошлого века. А там теперь все иное. И в экономике, и во многих других областях там сделан огромный рывок. И я думаю, европейцев в ближайшем будущем ожидает много интересных открытий, связанных именно с Востоком.
— Но наверное, это все-таки сложно — переходить из одного мира в другой, ломать привычки, стиль работы, отказываться от какого-то наработанного опыта...
— Ну, опыт всегда полезен... Советская дипломатия в прежние времена основывалась на принципе так называемой драгомании. Дипломат специализировался на какой-то одной стране. В определенной степени это было, конечно, полезно. Но... Незабвенный Козьма Прутков недаром говорил, что «специалист подобен флюсу». Глаз постепенно все-таки «замыливается», перестаешь видеть что-то новое, плохое или хорошее. К тому же не всегда справедливо это и по отношению к людям. Одним приходится всю жизнь работать в тяжелом, изматывающем, непривычном для нас климате, в плохих санитарно-эпидемиологических условиях, другим — в цивилизованной, благополучной, скажем, Скандинавии, в Североамериканских Штатах. Обстановка совершенно различная, да и финансовые условия, прямо скажем, отличаются. Теперь российский МИД совершенно иначе строит свою работу, и при назначениях дипломатических работников использует принцип ротации. И это полезно...
— В старой литературе нередко мелькало выражение: «Посол — это государево око...» Наверное, так оно и есть. Посольство всегда, и раньше, и теперь, отражало, выражало внешнюю политику страны. Но скажите, Константин Константинович, в какой степени сказывается все же личность посла на деятельности посольства?
— Конечно, сказывается... Многое зависит от того, какое внутреннее послание несет в себе посол, как он относится к стране пребывания, я уж не говорю об общечеловеческих качествах, доброжелательности, умении слушать, принимать решения и т.д. Чем тяжелее, если можно так выразиться, страна пребывания, чем больше в ней проблем, тем более высокими, как мне кажется, должны быть человеческие качества посла. На деле, правда, не всегда так получается. Жизнь есть жизнь. Но Россия, и царская, и советская, и нынешняя, дала примеры многих блистательных дипломатов, отличающихся и широкой образованностью, и профессиональными качествами, и высоким, так сказать, строем души.
Конечно, дипломат — это, по сути, государственный чиновник, но в его работе значительно больше интеллектуальной компоненты.
— Вы хорошо сказали о внутреннем послании... А каково ваше внутреннее послание, Константин Константинович?
— Не побоюсь показаться банальным и скажу, что оно совпадает с теми инструкциями, с которыми я был сюда направлен. Никогда не скрывал и не собираюсь скрывать, что вижу свою задачу в том, чтобы улучшить отношения между Эстонией и Россией, способствовать защите интересов своей Родины здесь, помогать соотечественникам, живущим в Эстонии. Вот эти три главных направления для меня особенно важны.
— Вы здесь уже полгода. Скажите, как прошел период адаптации, как вы оцениваете эти первые свои шесть месяцев в Эстонии?
— Мне, собственно, и не дали возможности долго раскачиваться. Входить в работу пришлось быстро. Я познакомился с руководителями Эстонии, с депутатами и чиновниками разного уровня, с теми, с кем мне придется работать в предстоящие годы. И должен сказать, что не встретил никого, с кем было бы невозможно разговаривать, решать проблемы. Конечно, многое зависит от установок, которые получил тот или иной человек, от доброй воли, если иметь в виду руководителей. Но разговаривать все равно нужно. Мы обречены на диалог. Я абсолютно убежден, что рано или поздно проблемы в эстонско-российских отношениях, существующие сейчас, будут сняты. Мы пойдем вперед, будем добрыми соседями, ведущими взаимовыгодный в плане экономических, культурных связей диалог. Будем друг к другу ездить в гости, будем друг с другом торговать. И моя задача, как я ее вижу, заключается в том, чтобы все это шло легче, быстрей, успешней. Есть и более приземленные, совершенно конкретные вещи — снять, например, очереди на пограничных пунктах, убрать какие-то существующие сейчас, нелепые порой ограничения.
— Если уж вы заговорили об этом, Константин Константинович, то не могу не спросить вас, когда, на ваш взгляд, иссякнет поток жалоб в редакции газет в связи с консульской службой? Люди ведь страдают... Чем все-таки объясняется это положение и что надо сделать, чтобы оно улучшилось?
— Должен сказать, что нынешний состав консульства подобран очень тщательно. Люди работают много и ответственно. Мы постоянно держим под контролем стиль работы, стараемся разобраться во всех случаях трений с людьми. Но постарайтесь понять и нас... Работы очень много. Нынешний год очень сложен для консульства. Нам дополнительно прислали несколько штатных работников, приезжают к нам работать и по так называемому вахтовому методу. Но справиться с лавиной проблем все равно трудно.
К сожалению, несмотря на многие обращения, даже требования Министерства иностранных дел, при принятии Закона о новом паспорте была снята графа «продлен до...». И таким образом срок действия российского паспорта ограничился пятью годами. Как раз в этом году и кончился этот пятилетний срок у тысяч эстоноземельцев. И хотя мы не раз сообщали, что в течение года справимся с этим огромным потоком паспортов, все же люди предпочитают стоять в очередях, чтобы получить паспорт быстрее. Но пик уже прошел... И теперь, думается, будет легче. К сентябрю — октябрю поток, очевидно, станет заметно меньше.
Что касается вкладышей в паспорта, которые так возмущают многих людей, то это не наша идея, таково требование центра, обычная практика, так делается во всем мире, в том числе и в Эстонии. Но вот маленькая деталь... Машина, которая должна заламинировать паспорт, то есть сделать в нем соответствующую пленку, обрабатывает один экземпляр не менее 20 минут. И это современная германская машина... Так вот представьте себе, сколько времени уходит на обработку документов. Но я думаю, скоро мы эти вопросы все-таки снимем.
— В последнее время в печати, прежде всего российской, часто звучат отголоски споров, дискуссий, размышлений о том, что такое диаспора. Опора или обуза? А что вы думаете по этому поводу, господин посол?
— Ну прежде всего я бы более осторожно относился к слову «диаспора». В основе ведь — «спора», нечто вылетающее во внешнюю среду. Мы знаем армянскую диаспору, например, рассеянную по миру. Люди бежали из страны после определенных событий. Примеры можно продолжать. Но люди, живущие здесь, русскоговорящие люди ведь никуда не «вылетали», не бежали по своей воле. Они оказались в том положении, в котором находятся теперь, как говорится, разом. Так что слово «диаспора» не слишком соответствует большинству эстоноземельцев.
Да и «метрополия» тоже мало, в общем, относится к России. Метрополия ведь обычно жиреет за счет других. Но вот я не раз бывал, скажем, в Ташкенте, очень люблю этот город, и часто думал: если бы Саратов, например, или какой-нибудь другой город в российской глубинке так жил и развивался, как Ташкент.
Но в том, что касается соотечественников, живущих здесь, по-моему, все ясно. Передо мной, как перед послом, поставлена задача — защищать их интересы. И вопрос «обуза они или опора» для меня вообще не стоит. Эти люди есть, они — частичка нашей Родины, для них Россия — опора.
— Известно, что у большинства стран, имеющих соотечественников за рубежом, — не будем говорить о диаспоре — существует четкая государственная политика в этом вопросе. В России ее до сих пор не было. Однако теперь положение начинает меняться. Принят Закон о соотечественниках. Что это означает для нас? На что мы можем рассчитывать? Как будет строиться государственная политика по отношению к соотечественникам?
— Да, закон принят, наконец-то принят. И это очень важно. Хотя он пока не совершенен. Не разработан механизм его исполнения, нет инструментария. И это, конечно, очень мешает. Но могу однозначно сказать: и в Госдуме, и в правительстве отношение к соотечественникам за рубежом позитивное. Другое дело, что время сейчас для России нелегкое. Но вы ведь видите: только-только финансовое положение в России чуть улучшилось, мы получили возможность хоть как-то помогать людям, в том числе и материально.
Но впереди Конгресс соотечественников... Там можно будет поставить многие важные вопросы, в том числе и о механизме исполнения закона, тех или иных аспектах положения соотечественников.
— Но вы ведь знаете, очевидно, что вокруг самого понятия «соотечественник» возникли столь яростные споры, поднялась такая борьба, что кажется, будто это сахар, за которым в голодные годы особо предприимчивые рвались к прилавку, расталкивая всех локтями. Смотреть на это грустно и больно. Неужели люди не понимают, что вся эта некрасивая суета мешает делу, губит нас?
— Да, мне приходилось сталкиваться даже с требованиями каких-то особых документов для соотечественников. И я не понимаю, зачем все это. Разве дело в бумажке? В законе об этом сказано ясно: неважно, какого цвета у тебя паспорт, важно, какое у тебя отношение к России, великой русской культуре, русскому языку, важно, кем ты себя ощущаешь.
Сейчас, по-моему, здесь, в Эстонии, среди соотечественников начался процесс консолидации. Создан Союз объединений соотечественников. И это знаменательно, это очень важно. Самое главное все-таки — объединяться. Тогда можно решить многие, даже очень сложные вопросы. Мы возлагаем на этот Союз большие надежды.
— Одна из самых наших больных проблем — образование на русском языке... Мы знаем, что по проблемам русского образования в странах Балтии, в частности, в Эстонии, в Государственной думе России проводились специальные чтения. А каковы результаты, Константин Константинович? Были ли приняты потом какие-то решения?
— Да, мы знаем эту проблему. Я думаю, что и для эстонского общества очень важно, чтобы русское образование в Эстонии не исчезло. Ведь русским, русскоговорящим все равно придется жить здесь рядом, вместе с эстонцами. И одно дело, когда эту часть населения составляют образованные, высокоразвитые люди, и другое — когда эта часть люмпенизирована, асоциальна. Я убежден, только образование может помочь в борьбе со СПИДом, проституцией, наркоманией и т.д. Необразованная масса всегда порождает целый ряд жестких социальных проблем, создает почву для роста преступности. Я понимаю опасения эстонцев по поводу судеб своего языка, культуры. И все-таки... Сохранить русское образование, русскую культуру - в интересах самой Эстонии, эстонского общества в целом.
Но это, конечно, и наша проблема. И мы будем помогать, чем можем. После тех чтений в Госдуме, о которых вы говорите, были приняты определенные меры в отношении учебников для русских школ, и особенно — по подготовке учителей. Уже сейчас начинает ощущаться их нехватка. А что будет через несколько лет?
Чтения послужили толчком и для разработки программы «Русский язык в мире». Но это отдельный разговор...
— А что вы думаете по поводу Русской православной церкви, оказавшейся ныне в столь тяжком положении?
— Вряд ли об этом надо говорить много. Не дело светского государства вмешиваться в церковные дела. Конечно, этот вопрос должен быть снят. Помимо всего прочего, он затуманивает, если можно так выразиться, и наши эстонско-российские отношения.
— Скажите, господин посол, состоится ли все-таки встреча Лаар — Матвиенко? Многие, и прежде всего военные пенсионеры, очень рассчитывали, что на этой встрече будут решены вопросы, касающиеся медицинского обслуживания отставников, пенсий, взаимозачета стажа и т.д.
— А кто сказал, что она не состоится? Она просто отложена в силу известных причин, о которых мы говорили чуть выше. Надо лучше подготовить документы. И это касается как российской, так и эстонской стороны. Я не думаю, что спешка тут полезна. Некоторые соглашения, заключенные в последние годы со странами Балтии, в том числе и с Эстонией, будучи в целом полезными, несут в себе все-таки следы спешки, недоработанности, из-за чего сейчас возникает немало вопросов. Я думаю, военным пенсионерам не надо объяснять, что я имею в виду.
