А жизнь имеет форму воронки

Разговор с писателем Андреем ЯХОНТОВЫМ о цене успеха и природе популярности ведет Элла АГРАНОВСКАЯ.

Еще совсем недавно буквально любые гастрольные спектакли зрители принимали с неуемным восторгом, причем совершенно независимо от их качества, лишь бы на сцену вышли московские звезды. Со временем ситуация изменилась, и опрос, который наши корреспонденты проводили в течение нескольких вечеров после спектаклей Русского драматического театра и антрепризных постановок, показанных на сцене Русского культурного центра, свидетельствует не только о разочаровании в гастролерах, которые к нам приезжают, но и о возросшем интересе к Русскому театру. Примерно половина опрошенных была категорична: "Надоели эти приезжие халтурщики, наш театр гораздо лучше!" Остальные были по отношению к гостям миролюбивее, а событиями последнего времени в Русском театре назвали спектакли "Идиот" и "Французские страсти на подмосковной даче". Что же касается гастрольной афиши, то достойное впечатление произвели всего несколько спектаклей, в числе которых "Койка" по пьесе Андрея Яхонтова.

И зрители почувствовали боль

- Вы заметили одну забавную закономерность: если спектакль нравится публике, то критики непременно его облают? Мне все-таки хочется понять: для того, чтобы прославиться, снискать успех, обязательно нужно быть оплеванным?

- Конечно! И не сегодня это изобретено. Помните, в романе "Утраченные иллюзии" мы читаем, что на одно и то же событие, книгу или спектакль следует дать две взаимоисключающие рецензии (кстати, обе пишет один и тот же человек), - вот эта сшибка мнений создает некий скандал, который и оказывается притягательным моментом.

- Вы хотите сказать, что с вашими книгами и пьесами, в частности с "Койкой", всю жизнь именно так и происходит?

- Как раз "Койка" для меня тот случай, когда я хотел, чтобы мнения были единодушными, хотя писал я ее для себя, а не для постановки, и мне хотелось, чтобы за драматургической формой в пьесе разглядели совсем иные подтексты. Я пытался разобраться в том, что есть отношения между детьми и родителями, между мужчиной и женщиной. И хотелось, чтобы зрители разделили мое недоумение от этих отношений - от того, что мы не понимаем родителей, пока они не умрут, от того, что любящие друг друга мужчина и женщина всю жизнь не могут найти единения. Хотелось, чтобы люди поразмышляли о том, что не дает покоя лично мне. И пока писал эту пьесу, я избавлялся от боли утраты близкого человека, которая меня долго не оставляла, а вовсе не стремился привлечь внимание к своей персоне. А зрители почувствовали эту боль, как почувствовали ее режиссер и артисты, занятые в спектакле. Зато критики ведут разговор на уровне одноклеточных созданий, которые и чувствовать не способны, и думать не умеют.

Неужели всех удушат?

- В вашем голосе звучит такое неподдельное изумление, такое искреннее огорчение, будто жизнь в литературе за долгие годы ко всему этому вас не приучила.

- Почему? Жизнь очень многому меня научила. Я пятнадцать лет работал в "Литературной газете", кстати, в те годы, когда она была самой смелой газетой. Я видел там самых разных людей. В отделе русской литературы я видел людей, которые приходили с рецензиями, не умея связать двух слов. Но как редактор я был обязан дать в печать грамотный, понятный материал. Поэтому сажал такого рецензента рядом с собой и говорил: "А вот о чем вы хотели этой фразой сказать?" - "Вот то-то и то-то" - "Хорошо, так и напишем".

Да, рецензии часто писали люди, которые не умели ни писать, ни мыслить, но это система была такая: если государством может руководить кухарка, то и литературное произведение, и рецензию на него может создавать любой. Однако были на этом фоне и профессионалы, хорошо знающие свое дело, были рецензии, которые не унижали, а поднимали автора, позволяя читателю широко взглянуть на многие вещи, гораздо шире данного конкретного произведения, и тогда оно становилось поводом для того, чтобы высказать свои мысли о жизни, свои, быть может, заветные наблюдения. Это были разные люди и очень разные критики - я видел их! Я все видел! Поражает другое: сейчас я почти не вижу таких людей, как мой учитель Анатолий Георгиевич Бочаров, замечательный критик и очень тонкий человек. Происходит некий загадочный естественный отбор, когда торжествуют - как же их назвать? - я не могу сказать, недоумки, идиоты, но очень странные люди. Ты не понял пьесу? Ну, так не пиши рецензию, если ты не понял. Ты зарабатываешь на этом деньги? Ну, так найди, в конце концов, другой повод, найди то, что созвучно тебе. Не потому, что я высокомерен: ах, у меня такая тонкая пьеса, вы ее не поняли! Да нет же! Просто надо иметь мужество признать, что ты для этой профессии не создан. Ведь наше общество все-таки становится сейчас обществом профессионалов, и непрофессиональные люди изживаются из сфер, в которых не могут найти себе достойного применения. Только в критике - поразительное торжество каких-то пещерных "дубиномахателей". А потом, когда я начинал, мои учителя, к которым я приходил со своими рассказами - Каверин, Борщаговский, - могли помочь мне, и не только советами, и помогали. Сегодня ко мне приходят молодые литераторы - я не могу им помочь, потому что не знаю, куда толкаться! Сейчас повсюду однородное поле, и непонятно, что ждать от будущего, непонятно, что делать этим начинающим мальчикам и девочкам, которые очень искренне хотят жить в искусстве. Их удушат, как удушили весь юмористический жанр, к которому я имел некоторое отношение. Ведь вы сейчас не назовете ни одного нового имени в юмористике. Ни одного! Но, безусловно, есть талантливые ребята! Просто обидно, если они будут думать, что все решается в таких панибратских компаниях. Хотя, конечно, хочется думать, что это, может быть, внешний взгляд, а где-то в подвальчике сидит Мастер, как во времена Булгакова, и, не оглядываясь на эти вот странные отношения, пишет свои произведения, которые станут известными и отразят правду сегодняшней жизни. Наверное, так оно и есть, и не надо, быть может, этому Мастеру помогать, он сам пробьется. А с другой стороны, на моей памяти очень многим нужна была поддержка старших, и когда в ней отказано, это очень плохо.

Учебник жизни для дураков

- Андрей, но ведь знаменитое ваше "Правило трех "Б" выведено не сегодня и даже не вчера, а лет двадцать назад, да?

- Вообще-то, конечно, не хочется быть занудой, и то, что я говорю, понимаю, достаточно скучно. Разумеется, все я знаю и даже написал "Учебник жизни для дураков", роман, который целиком основан на моих ошибках: вот как только меня обманывали, я писал очередную главу. Кстати, он выдержал не одно издание, потому что большинство нашего населения - дураки или, во всяком случае, те, кто остался в дураках. И на моей книге они учатся. Мне звонят люди и говорят: ты переломил психологию, мы стали иначе себя вести, спасибо тебе! А сам я, к сожалению, не поумнел после этого учебника, и все, что перед этим говорил, свидетельствует о том, что я все знаю, но не поумнел. Конечно, я помню историю, когда-то рассказанную вам по горячим следам, и охотно сейчас повторю. Пожаловался я Сергею Владимировичу Михалкову, мол, зла никому не делаю, наоборот, стараюсь делать добро, помогать, так отчего же вокруг такая злоба и ненависть.

А он в ответ: "Хочешь, чтобы все тебя любили, да? Очень просто, нет ничего проще! Издавай одну книгу раз в двадцать лет, одевайся во что-нибудь рваненькое, появляйся с такими женщинами, чтобы самому противно было, и болей, болей, лучше всего неизлечимо - все будут тебя обожать!" И ведь совершенно точно сказал. Я для себя на всю жизнь сформулировал это как "Правило трех "Б": будь бедным, бездарным, больным - и все тебя полюбят. Вы, наверное, хотите, чтобы я сейчас сказал, что ко мне это не относится, то есть я не бедный, не бездарный и не больной и вот поэтому такое количество зависти. Но это будет нескромно. А потом, хочется думать о людях лучше. Когда я был мальчиком, мне казалось, что к тому времени, когда я повзрослею, исчезнут обманщики, негодяи, воры: все ведь знают про эти пороки, а значит, со временем человечество непременно перевоспитается, и останутся на земле только честные и идеальные люди. Как ни странно, ничего не изменилось.

- Вот в связи с этим задам вопрос как писателю, как властителю дум и душ: мы ходим по кругу или же все-таки это спираль?

- Я долго над этим думал и пришел к выводу, что жизнь имеет форму воронки. Посмотрите, какие широкие круги в начале жизни, сколько людей и событий мы захватываем. А постепенно все сужается, все уже круг и меньше стремлений. И вопрос вот какой: куда эта воронка завинчивается? То ли она завинчивает тебя в землю, и ты становишься прахом, или же она повернута в небо, и тогда душа твоя стремится ввысь. А вот это от самого человека зависит…

Фото Николая ШАРУБИНА.