Cолдат и писатель

С Константином Симоновым он впервые встретился в 1943 году в Москве, потом встречались и на фронте. Продолжилось сотрудничество и в послевоенные годы.

Москва, 1966 г. Р.Кармен, С.Школьников и К.Симонов.

В Москву я отправился с готовым фильмом «Под созвездием дружбы» и с коробками с пленкой для фильма о Хемингуэе.

Картина «Под созвездием дружбы» была очень хорошо принята в главке и рекомендована к выпуску на союзный экран. Позже фильм получил приз на кинофестивале в Минске. Конечно, я был очень рад этому: ведь фильм этот — как бы мой отчет о поездке на Кубу, ведь именно ради него я и ехал на остров Свободы. Теперь, когда работа была завершена, и завершена успешно, я мог позволить себе целиком отдаться осуществлению своей давнишней мечты, которая, впрочем, уже приобрела черты вполне ощутимой реальности, — фильму о Хемингуэе.

Вечером того дня, когда главк принял «Под созвездием дружбы», я сидел в уютном доме моего соавтора Эзры Марьямова, где мы отмечали приятное событие. То ли радостное возбуждение сыграло роль, то ли несколько рюмок вина, то ли еще какие-то причины, но только поздно вечером я почувствовал непреодолимое желание немедленно, сию же минуту, позвонить Константину Симонову, чтобы узнать, получил ли он мое письмо с Кубы, и сказать, что весь отснятый о Хемингуэе материал со мной.

По-моему, был уже двенадцатый час ночи, когда я набрал номер телефона. Как ни странно, Константин Михайлович не удивился моему позднему звонку, по-моему, даже обрадовался, и говорил со мною так, словно вопрос о нашем сотрудничестве давным-давно решен.

— Где будем смотреть материал? — спросил он.

На I съезде кинематографистов.

Вопрос застал меня врасплох. Действительно, где?.. Залы киностудий, как всегда, заняты, расписаны не то что по часам, по минутам. Я не знал, что ответить.

Тогда Симонов предложил:

— Вот что. Давай завтра в 12 встретимся в Доме писателей. Там и посмотрим.

Назавтра ровно в 12 часов мы сидели вдвоем в пустом прохладном зале Союза писателей. Пока киномеханик заряжал пленку в проекционный аппарат, я рассказал Симонову о том, что мне удалось увидеть и снять. И с радостью видел, что ему уже интересно.

Свет погас, и вспыхнул экран. Костя смотрел материал очень внимательно, подробно расспрашивал о каждом эпизоде. А когда увидел дом Хемингуэя и его интерьер, то начал и сам комментировать знакомые ему кадры. Он ведь был в этом доме еще до меня...

Отснятый материал Симонову понравился. У него было много своих мыслей, идей, пожеланий о том, каким быть будущему фильму. Общая интересная работа над сценарием ждала нас впереди.

— Думаю, что фильм должен называться «Там, где жил Хемингуэй», — сказал Симонов. — А писать сценарий начнем в ближайшее время.

Название, предложенное Костей, мне сначала не понравилось. Казалось, что звучит оно слишком прямолинейно. И только потом, когда мы сели за стол и начали писать, я понял, что название это мой соавтор предложил совсем не случайно. Его точность и кажущаяся простота удивительным образом отражали точность и простоту текста. Впрочем, с текстом нас ждало еще немало переживаний, и я об этом расскажу отдельно. А пока мы ненадолго расстались. Я занялся подбором дополнительного материала: поисками фонограмм, фотографий, эпизодов из фильмотеки.

Как и все в жизни, январь пришел своим чередом. И наступило 23 января 1964 года — первый день нашей работы. И тут мне хочется обратиться к своему дневнику, ибо, рассказывая о работе с Симоновым, жаль упустить даже незначительные детали.

Итак, четверг, 23 января.

«Как и договаривались, сегодня приступили к работе над фильмом. Начали с того, что утром в Малом зале Дома писателей вновь просмотрели весь материал. На этот раз Константин Михайлович комментировал его, держа в руках микрофон. Запись, полученную на диктофоне, потом списала стенографистка.

После просмотра поехали к Симонову домой. Расположились за столом друг напротив друга и на бумаге стали монтировать будущий фильм — эпизод за эпизодом.

За это время Симонову дважды приносили почту. Французский издатель прислал ему плексигласовый прямоугольник с вделанным внутри красивым перышком неизвестной (мне) птицы, а внизу — автограф издателя. Из Вьетнама пришла изданная у них книга «Дни и ночи».

Телефон звонит часто и, конечно, мешает. Звонил Сурков, Борис Полевой, еще кто-то. Разговоры о совещании по поводу литературного наследия Назыма Хикмета.

Работаем над планом сценария. Думаем, спорим, ищем форму.

На прощание Костя вручил мне две книжки роман-газеты «Солдатами не рождаются» с дарственной надписью».

Пятница, 24 января.

«Сегодня с утра продолжаю работать над текстом сценария. Фраза за фразой ложилась на бумагу, заполнялась страница за страницей. Честно говоря, я пока считаю текст ориентировочным, так сказать, первым черновым вариантом. Симонов же (я это явно чувствую) — другого мнения. Он считает, что текст почти готов. Я отдаю себе отчет, откуда идет мое ощущение «приблизительности» сценария: текст очень прост. Это меня и смущает. Правда, где-то в глубине души я понимаю, что простота эта — не простота примитива, а простота подлинного искусства, что она идет от сердца и крепко переплетена с изображением. Принять текст окончательно мне, очевидно, мешает дурная привычка к крикливым, трескучим фразам во многих наших фильмах. Понимаю это — и все же...».

Суббота, 25 января.

«Константин Михайлович предложил интересную, на мой взгляд, форму для записи сценария. Листы бумаги мы разделили на две половины по вертикали. Слева я вписывал эпизоды зрительного ряда, а Симонов тут же наговаривал на диктофон к каждому из них дикторский текст. Потом, чуть-чуть подредактировав, мы вписывали его в правую половину листа соответственно эпизоду.

Когда все было готово, рукопись пошла к машинистке. И вот уже 4 экземпляра сценария у нас в руках, мы их подписали — два автора — и выпили в честь этого события по стакану кальвадоса.

Завтра Симонов уезжает в Инсбрук.

Мы попрощались, чтобы в начале марта встретиться в Таллинне и там продолжить работу».

Как же выглядел, в конечном итоге, сценарий, который мы предлагали для фильма? А очень просто. Фильм начинался именно с Кохимара, с памятника, который простые люди Кубы поставили своему большому другу и большому писателю Эрнесту Хемингуэю. А затем на экране возникали лица рыбаков, друзей Хэмингуэя, жителей Кохимара.

Галерея портретов, лица простых людей Кубы... Честное слово, сопровождаемое негромким, совсем не дикторским, чуть картавым голосом Симонова, это, казалось мне, должно впечатлять в тысячу раз больше любых эффектных новостроек, любой показухи, где вместо живущих людей — лишь их тени. Впрочем, не следует забывать, что и я пришел к этой мысли не сразу, а после многих раздумий, споров (в том числе и с самим собой), после совместной работы с Костей, после того, как многократно слышал его голос и внутренним зрением «видел», как ляжет этот текст на уже наизусть знакомые кадры будущего фильма...

Только пройдя через все это, я и умом, и сердцем принял сценарий и особенно дикторский текст.

Увы, этого не случилось ни с директором студии Даниловичем, ни с редакторами Госкино СССР, которым я показал сценарий. Деликатный Данилович уклонился от прямого осуждения, а в главке так прямо и сказали: «От Симонова мы ожидали большего».

Мне было очень обидно. За скромными, не витиеватыми, не трескучими фразами я видел очень многое. Я слышал музыку и интонации неторопливого текста. Но это «видел» и «слышал» я — режиссер и оператор фильма.

Из дневника. Пятница, 28 февраля.

«Все это время монтировал фильм, подбирал фотоматериалы об испанской войне, в которой на стороне республиканцев участвовал Хемингуэй. Монтировал синхронное интервью Роберто Эрреры, снятое несинхронно. Готовили надписи. Частично подобрали музыку. Можно считать, что фильм, в основном, смонтирован — и под текст, и с метражом.

Я очень признателен Илье Григорьевичу Эренбургу и Роману Кармену за то, что они любезно предоставили в мое распоряжение фотографии, где сняты вместе с Хэмингуэем».

6 марта начался новый этап работы.

Я уже говорил о том, что авторский текст я твердо решил вложить в уста самого Симонова, причем не Симонова-диктора, а Симонова-рассказчика. Мне нравилась непринужденная, раскованная манера его речи, неторопливость, разговорная, доверительная интонация; даже его картавость, казалось мне, сделает фильм человечнее, «утеплит» его. Но это — его первая работа в кинематографе, и Симонов, сам Симонов, привыкший к выступлениям и встречам с людьми, — Симонов волнуется.

В дикторском боксе мы садимся за пульт. Перед Костей микрофон, термос с горячим чаем. Начинаем запись. Не идет. Напряженно, неестественно, совсем не то, что было, когда дома он говорил в диктофон...

— Слушай, — говорю я, — ты не должен читать. Рассказывай. Ты должен рассказывать зрителю. Тогда получится.

Пробуем еще и еще раз. Не идет.

Симонов улыбается немного смущенно. Говорит:

— Знаешь, боюсь, без настоящего диктора не обойтись. Так что я заранее отказываюсь от дикторского гонорара. буду читать на общественных началах!

Мы смеемся. Но смех смехом, а что-то надо придумывать. И тогда меня осеняет.

— Вот что, — говорю я, — давай-ка попробуем устроиться по-другому. Не за дикторским пультом, оба лицом к экрану, а за столом, прямо в зале, друг против друга, как дома. Но ты лицом к экрану.

Пересаживаемся. И что же?.. Пошло. Кажется, пошло. Слышу именно то, что хотел услышать, представляя себе, как Симонов будет комментировать фильм: писатель рассказывает о писателе...

Мы оба веселеем.

Симонов говорит, очень серьезно:

— Слушай, Семен, давай сделаем так: поскольку я не выговариваю «р», возьми это на себя. Я читаю все, но «р» говоришь ты... Отлично получится!

Хохочем. Слава Богу, пошло!

Запись окончена. Мы оба возбуждены, очень хочется показать фильм еще кому-нибудь.

Приглашаю в просмотровый зал всех, кого нахожу на студии: дирекцию, коллег, ассистентов. К Симонову пришли журналисты. И их туда.

Вспыхивает экран. Тишина. В этой тишине проходит весь фильм.

— Ну, как?

Общее мнение — хорошо! Может быть, стесняются сказать при Симонове?.. Я настаиваю — как?! Хорошо! Единогласно.

Мы очень довольны.

Теперь музыка.

На музыкальное оформление ушла целая неделя. Как всегда, была уйма трудностей (иной раз думаю, что жизнь заключается в том, чтобы сначала создавать их, а потом — преодолевать!): от нужных мелодий до нужного исполнителя, от сметы до настроения. Наконец и это преодолели. Фильм сопровождают кубинские мелодии, исполняемые на гитаре. Специально пригласили для этого гитариста Эмиля Лаансоо. Гитара звучит медленно и минорно. Как будто получилось хорошо.

В последний день нашей работы над фильмом фотограф принес снимок большого формата. На фото мы сняты с Константином Симоновым записывающими текст к фильму «Там, где жил Хемингуэй». А ниже на светлой полосе фотографии его шутливая надпись:

«Дикторский текст: Симонов К.М. работает под просвещенным руководством товарища Школьникова С.С. Привет товарищу Школьникову. Ура!

С готовым фильмом я выезжаю в Москву.

31 июля 1964 года в Ленинграде открылся Всесоюзный кинофестиваль. В числе других конкурсных фильмов по классу документальных показывался и фильм «Там, где жил Хемингуэй».

Семен ШКОЛЬНИКОВ.
Фото из архива автора.