Любопытное сообщение промелькнуло на минувшей неделе. Языковая инспекция обнаружила, что примерно четверть указателей с названиями населенных пунктов и табличек в Эстонии не отвечает требованиям Закона о языке, а посему подлежит замене. Соответствующее предписание о замене негодных знаков, говорится в том же сообщении, будет сделано местным органам власти еще до конца года.
Факт вопиющего нарушения заключается в том, что на этих знаках и табличках имеются надписи не только на государственном эстонском, но и каком-то ином языке. Каком – догадаться не сложно, так как в большинстве случаев речь идет о старых, сохранившихся с оккупационно-советских времен указателях. Заметим, что за крайне редким исключением они и в то время были двуязычными.
Первая волна изъятия из оборота иноязычных вкраплений в указатели прошла в конце восьмидесятых – начале девяностых. Тогда неизвестные широкой общественности герои замазывали краской дублирующие надписи на русском. Если не хватало времени и краски – просто перечеркивали их жирным черным крестом. Затем, помните, наступил период смены названий. Городам и поселкам повезло, переименовывать пришлось только один. Предвидя разного рода перегибы топонимической истерии, популярный юморист и сатирик Прийт Аймла призвал довести кампанию замены слова «Кингисепп» на «Курессааре» до победного конца и известный таллиннский театр впредь называть театром драмы имени Курессааре. Справедливости ради следует сказать, что сатирик был недалек от истины. Улицу Кингисеппа (половинку) переименовали в Лийвалайа, а ту, что называлась Лийвалайа, перекрестили в Юхкентали, а Юхкентали... В общем, справедливость торжествовала полным ходом. Особенно там, где восстанавливались старые, дооккупационные названия. Сложнее было с топонимами, не имевшими уходящих в глубь веков и десятилетий корней. До войны и оккупации в Эстонии не было ни города Кохтла-Ярве, ни улицы Кингисеппа в нем. Зато после того, как по стране пронесся очищающий смерч смены вывесок, в городе сланцевиков появилась тенистая улочка с поэтичным и в силу поэтичности образа трудно переводимым названием Торуйыэ. То ли Трубноречная, то ли Речетрубная. В общем, что-то явно связанное с канализацией.
Вернемся, однако, к пережившим время указателям. Госинспекция, призванная блюсти чистоту языковых нравов, действительно намерена добиться их замены как противоречащих положениям Закона о языке. Статья 23 данного акта гласит, что размещенные в общедоступных местах «вывески, указатели, объявления, сообщения и реклама должны быть на эстонском языке». Если учесть, что за крайне редким исключением в вывесках и прочих знаках прошлого надписи на эстонском языке присутствовали, то прямого нарушения закона в них нет. Что же касается дублирующих текстов на русском, то про это в законе ничего не сказано. Во всяком случае, запретительных статей и моментов он не содержит. И даже не подразумевает. А посему можно сказать, что дозволено все, что не запрещено.
Десятилетняя история Закона о языке помнит также другие пики и всплески борьбы за чистоту «ригикеля» и его триумфальное шествие по всей стране. Взять хотя бы вооруженного стремянкой лидера местных монархистов Кульбока и его борьбу с общепитовской вывеской в Тарту. С чего это хозяева новоявленной точки взяли, что их заведение в Эстонии, как и во всем остальном мире, должно называться «Бистро». «Бистроо!» – как заклинание повторял г-н Кульбок, карабкаясь по прислоненной к стенке лесенке и срывая вывеску с недостающей гласной на конце.
А сколько копий было сломано по поводу того, что нет дубляжа на эстонский язык названия международного фестиваля эротики Sexpedition. Без этого, мол, простому эстонцу невдомек, о каком таком мероприятии кричат афиши, расклеенные по всем мусорным урнам Таллинна. Могли ли организаторы того секс-шоу мечтать о такой мощной, а главное бесплатной, рекламной поддержке, которую им оказала инспекция по языку?
В порядке дружеского совета хочется попросить инспекцию порекламировать, например, фирму Estonian Security Service. Это первое, что на ум пришло. Ведь без словаря простому крестьянину не угадать, с чем этот «сервиз» или «сервис» принимают. Список нуждающихся в рекламе читатель может продолжить на досуге. Пионером он в этом деле не окажется по той простой причине, что на минувшей неделе о незащищенности родного эстонского языка, наконец, заговорили и в парламенте. Дело ведь не только в засилье англицизмов в названиях фирм и компаний, но и в том, что от этой интервенции начинает страдать живой язык повседневного общения. Родная речь представителей молодого поколения до такой степени забита варварскими заимствованиями с берегов Туманного Альбиона и солнечной Миссисипи, что ее уже перестают понимать тут, но еще не понимают там. Удивляться нечего уже хотя бы потому, что на отечественном радио и телевидении звучание эстонского языка гарантировано разве что в выпусках новостей и еще нескольких передачах, а также – уже сомнительной чистоты – речевых заставках ведущих музыкальных программ, сплошь состоящих из... сами знаете, чьей поп, хип-хоп, хард-рок и еще бог знает какой продукции.
В ходе парламентской дискуссии по вопросу об отмене языковых цензов для кандидатов в представительные органы власти один из ораторов заметил, что угрозу эстонскому языку сейчас представляет именно интервенция с Запада. С ним согласны и лингвисты, Закон во всем, что касается защиты языка, бессилен. Причина этого бессилия, как уже не раз проговаривалось, вероятно, в идеологии самого законодательного акта. Закон был призван вытеснить из официального обихода другой язык, присвоив ему титул иностранного, хотя и родного для более чем третьей части постоянного населения страны.
Примечательно, что закон содержит статью, согласно которой эстонский язык является рабочим языком всех государственных органов и учреждений. Раз так, то совершенно излишними кажутся какие-либо еще дополнительные положения по поводу языка устного и письменного делопроизводства. В том числе и в парламенте. С этой точки зрения ненужной казалась и статья Закона о выборах, требующая от кандидатов в члены парламента знания государственного языка. Тем более что она не только вводила дискриминацию части граждан по языковому признаку, но и заметно ограничивала права остальных, поскольку сводила возможность выбора только к тем, кто этим языком владеет. В том, что далеко не всякий эстонец владеет языком в достаточной степени хорошо, со страниц нашей же газеты заметила депутат Высоцкая. Четыре из шести добровольцев-эстонцев не справились с языковыми тестами, которые должны проделать русские, желающие доказать, что этим самым «ригикелем» они таки владеют. Закон, как известно, простого владения языком не признает. Нужно обязательно пройти тестирование и получить бумажку, без которой ты никто, даже если размовляешь на этом языке не хуже Леннарта Мери или Бетти Альвер, чей юбилей пришелся на минувшую неделю.
Кандидатов в народные избранники, как известно, принудительной проверке на знание 14 падежей и правил чередования никто не подвергал. После отмены соответствующего положения Закона о выборах, как сочли законодатели, образовался правовой вакуум, который решено заполнить поправкой, гласящей, что рабочим языком парламента и его органов является эстонский язык. Она, в какие бы формулировки ее ни облекли, останется перепевом уже имеющейся статьи Закона о языке, которая упомянута чуть выше. Сами же парламентарии, как только эта поправка вступит в силу, будут искать пути ее обхода, так как она обяжет их общаться только на государственном языке со всеми иностранными – не только из России – гостями, посещающими фракции или постоянные комиссии. Кроме практических неудобств, эта поправка ничего не даст.
Но вся затеянная игра стоит свеч. Власти, пропихнувшие отмену языкового ценза в одном законе и затыкающие образовавшуюся брешь новой языковой же поправкой в другом, намерены, не уступая ни пяди в вопросе языковой политики, добиться главного – прекращения мандата миссии ОБСЕ. И поскольку все клонится к тому, невольно создается впечатление, что с отменой языкового ценза рухнула последняя преграда на пути гармонизации эстонского общества. В широком смысле, а не с точки зрения носителей национал-радикальных умонастроений. Грубо говоря, продолжается втюхивание в сознание все той же подмены понятий и реалий, с которой мы столкнулись на примере программы интеграции. Проблемы взаимоотношений внутри общества, разделенного на две общины, кроются в том, что одна из этих групп плохо знает язык титульного большинства. От того, дескать, все сложности. И отторжение.
Программа интеграции, заметила в одном из своих выступлений социолог Иви Проос, преследует формирование некоего «позитивного русского». Сегодня, полагает она, стать таким позитивно настроенным по отношению к Эстонии русским крайне сложно, так как одним из критериев позитивности считается овладение государственным эстонским языком.
В языковой доминанте программы, превозносимой официальной властью как панацея от всех межнациональных бед, Проос видит как раз ее недостаток. Овладение представителями славянского меньшинства государственным эстонским языком еще ничего не значит. Интеграцию же следует понимать гораздо шире. Она должна включать в себя социально-политическую и экономическую адаптацию постоянно проживающего в Эстонии населения некоренных национальностей. Для этого необходимо некое общественное согласие, которого пока в Эстонии нет. И вряд ли можно добиться этого согласия за счет отказа представителям русскоговорящего меньшинства в праве получать образование на родном языке. Какому взаимопониманию и формированию пресловутой позитивности способствует перспектива закрытия единственной русской гимназии в Выру? Повод, как следует из появившихся на минувшей неделе сообщений, до обидного прозаичен. Учеников набирается так мало, что денег на достойную оплату труда педагогов в единственном гимназическом классе не хватит. Увы, таков закон, отмеряющий медные грошики на народное просвещение строго по головам. Вот тут бы нашему интеграционному ведомству с его программой и подсуетиться, так нет.
О том, что язык и связанные с ним цензы и доминанты сами по себе ничего не обеспечивают, сказано в исследовании Международного института Открытого общества, о котором у нас почему-то предпочитают не вспоминать. Позволим себе пару цитат из раздела, касающегося Эстонии. «При всей значимости изучение титульного языка само по себе не способно обеспечить представителям русскоговорящего меньшинства в Эстонии уважение и защиту, в определенных условиях оно может видоизменить методы, с помощью которых на практике ограничиваются права национальных меньшинств». «Русскоязычное меньшинство не может в полной мере пользоваться своими правами и возможностями, так как продолжает сталкиваться с ограниченным доступом к получению эстонского гражданства».
В заключение добавим, что есть в рапорте и своего рода домашнее задание: по прошествии определенного времени более подробно сообщить о положении русских, об их возможности получать образование на родном языке, об уровне безработицы среди неэстонцев и о численности тех, кому уже предоставлено гражданство Эстонии. В целом, это далеко не полный перечень проблем, без которых невозможна социально-правовая, а не просто языковая интеграция общества. Знают ли об этих рекомендациях в штаб-квартире ОБСЕ и ведомствах председательствующей там в данное время страны?
