Стыдно или не стыдно быть в Эстонии неэстонцем? Если верить итогам последнего социологического опроса, то стыдно. Во всяком случае, так утверждает устами социолога Ирис Петтай газета «Пыхьяранник» («Северное побережье»). Именно слово «стыдятся» почему-то фигурирует как в самой газетной публикации, так и в последующих комментариях, включая недавнее разъяснение самой госпожи Петтай.
Eestlane olla on uhke ja hea
Хотя уместнее, наверное, было бы воспользоваться менее категоричным «стесняются». Но сути это не меняет, тем более что из комментария, равно как и газетного интервью, напрашивается совершенно иное: выгодно или невыгодно у нас быть неэстонцем. «Потому что быть русским в Эстонии никакой ценности не имеет, а если ты обэстонился, то перед тобой все дороги открыты», — вывод социолога. И не ее вина в этом, таковы сегодняшние реалии. Подтверждение этой самой невыгодности можно найти на каждом шагу. И не стоит, наверное, терзать читателя сопоставлениями из области пропорциональной, а точнее непропорциональной представленности славянского меньшинства в органах власти, различных государственных и общественных институтах. Равно как и статистикой Министерства внутренних дел, исправно сообщающего нам не только о том, какие диковинные имена придумывают своим чадам молодые эстонские мамы и папы, но и о том, сколько человек (счет идет на сотни и тысячи) изъявило желание изменить свое имя и фамилию. Закон, как известно, чинит лишь одно препятствие: представителям коренного этноса запрещено менять свои фамилии на неэстонские. И бедная госпожа Аренди никак не может добиться возвращения ей родовой фамилии фон Вольски. Правда, и Аренди не бог весть каких эстонских корней, но все-таки. Зато от русской или какой другой фамилии можно избавиться в два счета и стать.... Объясняя побудительные мотивы, движущие местными «выкрестами», кто-то из обществоведов заметил, что таким образом здешние русские хотят перестать быть «белыми воронами», стать своими в «стае», занять в ней достойное место и как-то обеспечить будущее своим детям.
Сами представители коренного этноса волну эстонизации фамилий пережили в годы довоенной республики. Данные господствовавшими здесь веками немцами фамилии были преимущественно германского происхождения, и большинство сегодняшних -киви, -мяги и -метсов в сравнительно недалеком прошлом -штейны, -берги, -вальды. Эстонизации избежали только те, кто в конце XIX и начале XX веков переселились в Россию. И поэтому не исключено, что российские Розенберги и эстонские Роозимяги имеют общих предков.
Согласно данным проведенного опроса, половина респондентов заявила, что хотела бы сохранить свое национальное самосознание. Остальные разделились на желающих эстонизироваться, колеблющихся, а также на претендующих стать «гражданами Европейского союза».
Говорим «интеграция», подразумеваем...
Примечательно, что как в интервью, так и в последующем комментарии названы два явления — «эстонизация» и «ассимиляция». Их упоминание никакой бури официальных эмоций не вызвало, хотя наличие этих двух процессов (по сути — одного) определенным образом дискредитирует широко пропагандируемую программу интеграции эстонского общества и однозначно свидетельствует о направленности этой самой интеграции. Иными словами, доказывает правоту критиков программы, утверждающих, что на самом деле это программы ассимиляции русскоязычного меньшинства эстонским большинством.
Что же касается утверждений, будто программа никоим образом не посягает на национальное самосознание интегрируемых, то ей и нет нужды на это посягать. Посягает само жизнеустройство сегодняшней Эстонии, в которой, «eestlane olla on uhke ja hea». То, о чем, взявшись за руки, проникновенно выводили участники «поющей революции», дошло до сознания немалой доли осевших здесь неэстонцев. Альфой и омегой интеграции (про эстонизацию и ассимиляцию говорить нечего) является вопрос владения эстонским языком. Закон о языке был первенцем эстонского законотворчества. С точки зрения обывателя это вполне понятно, так как уж хотя бы в пределах ареала обитания эстонцы должны иметь возможность изъясняться на своем родном языке и быть понятыми. Если заглянуть вглубь, то обеспокоенность языковым вопросом становится еще более понятной, так как эстонский язык — это единственное, что есть у эстонцев. Все остальное — конгломерат, образовавшийся в течение многих веков иноземного господства, веков, на протяжении которых самим эстонцам на территории Эстонии приходилось занимать низшие ступени. Не случайно же синонимами словам «eestlased» и «eesti keel», как заметила предшественница Катрин Сакс Андра Вейдеманн, еще не так давно были «maarahvas» и «maakeel». То есть сельский народ и сельский язык, так как не столь далеки времена, когда эстонцы принадлежали к одному-единственному сословию - крестьянскому.
Стремление развития и сохранения родного языка, возведенное в ранг государственной политики, породило немало сложностей, с которыми столкнулись в первую очередь не владеющие эстонским языком представители меньшинств (без хотя бы приблизительного знания языка не получить ни эстонское гражданство, ни трудоустроиться по специальности).
В Нарве, третьем по численности населения городе, эстонцев от силы 4-5 процентов. И вряд ли они здесь в обозримом будущем достигнут перевеса. Но тем не менее официальное делопроизводство, в том числе в местных органах власти, как того требует закон, ведется на эстонском языке, зачастую малодоступном большинству горожан и их избранников. Сформулированное недавно желание ввести в официальное делопроизводство наряду с эстонским и русский язык продиктовано элементарным здравым смыслом и сложившейся демографической ситуацией. Можно бесконечно тратить деньги на разного рода курсы и по нескольку раз прогонять через них все население города, толку от этого будет чуть, так как воспользоваться полученными знаниями нарвитянам негде. В родном городе им практически не с кем разговаривать по-эстонски.
Закон допускает параллельное использование языка, который является родным для большей части населения данного региона. Поэтому никаких препятствий нет. Кроме одного, о котором недавно упомянула министр Катрин Сакс. Мол, это может вызвать нежелательную напряженность в обществе. С точки зрения национал-радикалов, впору будет задаться вопросом: «За что боролись?!» Но с другой стороны, излишнее упрямство тоже на пользу эстонскому языку не пойдет. Насильственное насаждение может привести к появлению местной разновидности «ригикеля», от которой сами же эстонцы придут в ужас, так как он со временем станет средством общения десятков тысяч жителей данного региона. Они, говорящие на этом самом варианте эстонского, будут прекрасно понимать друг друга, что же касается остальных, то им придется приспосабливаться к носителям нового диалекта и пытаться понять, Как сегодня многие жители Харьюмаа пытаются понять наречие «woro» или язык сету. Надо ли говорить, что новый диалект неизбежно привнесет что-то свое в нормативный эстонский язык. В свое время язык Шекспира и Байрона сильно пострадал как раз из-за того, что на задворках Британской империи возникли свои «инглиши» — гибриды общения на английском колониальной администрации и туземного населения.
Эстонский я б выучил только за то...
Первые опасения по поводу нежелательных последствий насильственного насаждения эстонского на том же Северо-Востоке специалисты высказали более десяти лет назад. Вряд ли их точка зрения изменилась, так как демографическая структура в этом регионе все та же.
Тем не менее хочется высказать и похвальное слово в адрес сторонников пусть даже насильственного насаждения двуязычия среди живущих в Эстонии русских. Особенно молодежи. Знание с детства двух языков создает редкие предпосылки для овладения третьим или четвертым, так как у изначально двуязычных людей нет психологического языкового барьера. Подтверждение тому - собственный жизненный опыт и опыт многих знакомых, также с детства знающих два языка. Вследствие этого можно смело сказать, что в Европейском союзе двуязычные эстонские русские окажутся в более выигрышной ситуации, чем их молодые эстонские соотечественники, которых официальная доктрина под видом борьбы с русификацией освободила от обязательного обучения русскому языку, хорошим подспорьем которому была и языковая среда.
