Александр Городницкий - классик жанра авторской песни, замечательный русский поэт, автор всенародно знаменитых песен: «Перекаты», «На материк, на Магадан!», «У Геркулесовых столбов», «Деревянные города», «Как медь умела петь», «Снег над палаткой кружится» и многих других.
Вместе с В.Высоцким, А.Галичем, Б.Окуджавой, Ю.Визбором, Ю.Кимом, М.Анчаровым он создавал жанр авторской песни как новый вид искусства. Их песни исполнялись и исполняются повсеместно, пройдя самую справедливую и жесткую проверку - временем.
Сегодня он продолжает свою работу, а мы продолжаем слушать его песни. Нашей публике такая возможность представится очень скоро: 6 октября в Русском драматическом театре – концерт Александра Городницкого.
Александр Городницкий родился в 1933 г. в Ленинграде. Окончил факультет геофизики Ленинградского горного института им. Г.В. Плеханова. Более 20 раз ходил в рейсы на научно-исследовательских судах - посетил Канаду, Австралию, Антарктиду, Гибралтар, самые дальние окраины российского Севера - был везде. Профессор, академик РАН. Член Союза писателей СССР с 1972 г. Лауреат, дипломант, председатель жюри многочисленных фестивалей авторской песни.
Часто бывая с концертами и поездками за рубежом, он знает, как ответить на вопрос «Авторская песня там - это копия нашей песни или там жанр все-таки развивается по-другому?»
- Там жанр развивается немного по-другому. Там поют о том, что их волнует. Очень много песен, связанных с жизнью в эмиграции. Вот, например, в Канаде есть целая «школа» авторской песни, есть автор Михаил Овсищер. Автор, который мне наиболее интересен, - это Марк Мерман, живет он в Арканзасе. Он когда-то был лауреатом фестиваля в Эстонии, по-моему, в 87-м году, я его запомнил и с тех пор много лет не слышал. Но приехав в США, я послушал диски с записями песен, которые он пишет сейчас. Это действительно серьезный и интересный поэт. Пожалуй, он входит в тройку-четверку самых для меня «сильных» авторов. Когда меня спрашивают об авторах нового поколения, я в первую очередь вспоминаю это имя.
Бардам рок не помеха
Чувствует ли он давление рока на современную авторскую песню? Нет, не чувствует. «Если отталкиваться от стихов, то какая разница, в каком ритме песня написана. Сейчас молодежь тянется к року, и слава Богу, если им хочется писать что-то в этом стиле. Я думаю, жанры будут мирно сосуществовать, но серьезных находок в этом направлении пока не вижу». И все же оно существует, авторы пишут песни - что делать? По мнению Городницкого, ничего не делать, не запрещать. «Но разделение - это наше, а это не наше - я считаю неоправданным. Главное, чтобы были интересные стихи и музыка, а в каком стиле это написано, лично мне наплевать».
Коммерческий рекорд некоммерческого жанра
Авторская песня входит постепенно в мир шоу-бизнеса. Может ли этот жанр быть коммерческим? Вопрос риторический: диск «Песни нашего века» побил по продажам диски Киркорова и прочую попсу. Вроде как это шоу-бизнес, да? С другой стороны, это не пошло в убыток качеству. Еще Пушкин писал: «не продается вдохновение, но можно рукопись продать». «Так что, если продается хороший диск - это одно, а если это делается на продажу, это совсем другое. Я считаю, что авторская песня и бизнес друг другу противопоказаны, за исключением, может быть, того, что продается готовое произведение».
В чем успех Городницкого?
Где таится колдовской фермент его поэзии? Что в ней так действует? Прежде всего, достоверность деталей. Это не мечта, не сказка, не царство Божье внутри нас (хотя – и мечта, и сказка, и царство...), но - зарисовка. Все - простейшими штрихами! Сучья в костре. Чахоточные сосны. Палатка. Быт геологов. Картофельный дымок. «Кожаные куртки, брошенные в угол». Одна такая деталь - и возникает обстановка нищей гостиницы, без вешалок, без занавесок на окнах - полубарак, где припухают, пережидая непогоду, летчики, сезонники, сидельцы...
Ни полслова о лагерях: позднейшие посвящения «жертвам сталинских репрессий» Городницкий недрогнувшей рукой снимает, и правильно: быт зоны стоит в его песнях неназываемым ледяным фронтом; это не какой-то отдельный «кусок» земли или жизни, это общий климат, где геолог и зек пронизаны одним ветром. Тяжело осевший в мерзлоту барачно-лагерный мир каким-то другим краем соприкасается, однако, со сказкой. С мечтой. С романтической зарей, явно вынесенной автором из пионерского детства, хотя прямо она не названа, эта счастливая «земшарность». Как не названа и «зона». Тут все в составе «атмосферы». В сопряжении планов. В объемности строк. «Мостовые скрипят, как половицы» - Дом равен Городу, Город - Миру. «Висят на окнах синие метели» - вот так: занавесок нет, занавешиваемся тряпкой, зато метель - родная, как занавеска.
Так сказка или быль?
Правда или обман? «Ах, наши давние обманы, вы стали правдою теперь». Реальность слита с легендой. Существование ирреально, однако эта ирреальность - непреложна. Поэт обживает оскуделый и безнадежный мир. Мир висит над пропастью, его на пределе сил удерживают - «из них ослабни кто-то, и небо упадет». Но если упадет, человек примет катастрофу, как данность и продолжит маршрут. Плывёт человек по абрису, карта у него врет, да «на это место уж нету карты», и неведомо, что за поворотом, - человек готов к гибели. Это что-то фантастическое: привычка к ежесекундной смертельной угрозе. «Не пухом будет мне земля, а камнем ляжет мне на грудь»... Нет, вы слышите, каким голосом это поется! В голосе - ни отчаяния, ни сокрушения - какой-то запредельный веселый азарт. Летит в порог, на камни, в пропасть - поет: «И подавать я не должен виду, что умирать не хочется»!
Можно подложить фактуру, подстроить мысль, но невозможно подделать дыхание. Секрет «ранней классики» Городницкого, «в два сезона» облетевшей когда-то Союз, - дыхание поющего.
Он неоднократно говорил: текст важнее мелодии. Это - если понимать мелодию как нечто отдельное и искусное (искусственное). Но мелодия у Городницкого возникает не как что-то отдельное и искусное, она следует за реальностью, вторит ей, дышит с ней в такт. Ее косвенный источник - песня каюра, «незатейливый, но точный механизм»: что вижу, то пою. Ее прямой источник - песня усталых работяг, добравшихся до нар. Это не тюремный фольклор, затейливый и вывернутый по законам тисканья романа, это пение работяг, мужиков, простое пение, похожее на вздох, на стон, на крик радости, на кивок понимания: «общее страданье», «общее дыханье». Общее дыханьи, положенное на нехитрую мелодию и совпадающее с простой ясностью текста, придает песням Городницкого ту достоверность, которая не ухватывается по отдельности ни словами, ни мотивом, а схватывается в третьем, важнейшем, измерении, которое он называет «интонацией» и которое таится где-то «меж слов» и «меж нот»:
Снег, снег, снег, снег, Снег над палаткой кружится, Вот и кончается наш краткий ночлег, Снег, снег, снег, снег Тихо на тундру ложится, По берегам замерзающих рек Снег, снег... снег...
Искания классика!
Все песни Городницкого первого, «классического», периода поколение «шестидесятников» знало наизусть. Эти песни бежали по стране магнитной лентой, подхватывались от певца к певцу, поджигались от костра к костру, а автор их в это время вникал, как рифмуются в подводных хребтах серпентинитовые протруэии и в каком ритме эруптивные фазы спрединга чередуются с тектоническими. Так создалось парадоксальное положение: Городницкий стал классиком песенной поэзии, не став еще ни профессиональным литератором, ни сколько-нибудь сносным исполнителем. Может, это было и к лучшему: судьба оградила его от эстрадных подмостков; не владея ни голосом, ни гитарой, он уберегся от соответствующего «образа жизни». Уберегла его судьба и от искуса ранних изданий: страна пела его песни, а в печатном - всего ничего: полторы газетные вырезки да кучка пепла от коллективного сборника студентов, сожженного в 1956 году по решению парткома во дворе Горного института.
Городницкий, понятно, был не один такой «неудачник» печати: барды 60-х годов, уже всенародно известные, сплошь продирались в литературу с диким трудом. В случае Городницкого это дало следующий эффект: с первых шагов реализовавшийся как автор, он застопорился, затормозился, заморозился как поэт - ушел в «подледное» плавание. Он понимал, что песни это одно, а стихи - другое. Это «другое» и было изначальной целью, мечтой, вдохновенным языком души; на этом языке предстояло ему выразить то другое, что не вместилось в песни. Песни - это то, что «со всеми вместе». Стихи - это то, что «наедине с собой». Там - общее бытие. И впитанный с блокадного детства страх «быть не как все». Тут - непредсказуемый диалог личности с судьбой. И – никакой «общей защиты» («ежели что - встретим как родного»). И - никакого эпического дыхания: лирика, обрушенная в драму.
Вместе с другими Городницкого внимательно слушала Елена СААР
Александр Городницкий - классик жанра авторской песни, замечательный русский поэт, автор всенародно знаменитых песен: «Перекаты», «На материк, на Магадан!», «У Геркулесовых столбов», «Деревянные города», «Как медь умела петь», «Снег над палаткой кружится» и многих других.