«Захожу я вчера в цветочный магазин и, выбрав понравившиеся мне гвоздики, желая продемонстрировать свою интегрированность, обращаюсь к очень приветливой продавщице-эстонке на ее же родном языке: «LAHME KALALE?» На ее лице ловлю недоумение и вдруг понимаю, что процитировала ей начало диалога, выученного мной недавно на курсах эстонского. Хотя, конечно, меня интересовала не рыбалка, как героя моего диалога из учебника 7-го класса, а цена выбранного мной букета. Я была в таком состоянии, что вопрос и по-русски уже задать не могла. Счастье, что продавщица, оценив мой «юмор», свободно перешла на русский и ситуация закончилась нашим дружным смехом...»Из разговора в учительской.
Учителя русских школ с обреченностью ждут 1 июля 2002 года — срок, когда они должны в очередной раз подтвердить свое знание эстонского. Волнуются все, кому положено волноваться. Несчастные владельцы не «тех» удостоверений, обреченно посещающие бесконечные курсы. Русская пресса, поднимающая эти вопросы в своих публикациях, в которых, кстати не раз высказывались сомнения в том, что и коренные эстонцы способны сдать языковой экзамен на высшую отметку.
Последнее, в общем-то, ни для кого не секрет. Тесты, созданные в свое время под нажимом представителей самого националистического крыла «Исамаалийта», не оставляют никаких надежд тем, кому до сих пор хватало эстонских слов для повседневной жизни. Один из образцов экзаменационного вопросника, увиденный мною, напомнил старую русскую загадку о 100 яйцах, положенных в корзину. Сколько яиц в ней останется, если дно упадет. В фонетическом смысле выражение имеет два почти противоположных ответа. Подобную же цель — сбить с толку экзаменующегося — и ставили, по всей видимости, в Центре языка. Как иначе расценивать тему экзаменационного сочинения: «Преимущества мобильной связи»? На что рассчитывают те, кто так любит рапортовать об идущей полным ходом интеграции?
Лично для меня нет никаких сомнений в том, что интеграция для сочинителей языковых минимумов — это лозунг, которым прикрывается давно накапливавшаяся злоба на инородцев. Надо сказать, что задача выполнена с блеском. Если прибавить сюда многочасовую пытку на слушании («kuulamine»), говорении («raagimine») и писании («kirjutamine»), а также растянувшуюся уже сегодня до осени очередь на пересдачу экзамена, то можно уже сейчас поздравить государственных мужей: неэстонцам в ближайшее время будет чем заняться в свободное от работы время!
Само собой разумеется, что те, кому надо идти на этот злополучный экзамен, не могут, по мнению нашего государства, влиять на уровень требований: их дело сдавать. А вот дело представительной титульной нации решать: достоин ли документа «или приходи в следующий раз». И Европа никому тут не указ, как хотим, так и спрашиваем. Большие начальники Евросоюза, побывавшие намедни в столице, остались довольны. Оно и неудивительно: мы хоть и ропщем, но жаловаться-то не торопимся! Откуда ж нашим европейским друзьям узнать о наших заботах? Они-то, чай, по-эстонски только «tere!» да «аitah!» выучили. В конце концов, Центр языка тоже должен работать постоянно, а не какими-то урывками. Я думаю, что в какой-нибудь горячей голове, если, не дай Бог, большинство соискателей вожделенных удостоверений проскочит при первой попытке, родится еще какой-нибудь хитроумный план по повторной пересдаче языка. А пока учителя вынуждены посещать курсы, которые, естественно, проводятся в свободное время. Семьи заброшены, столы и полки завалены словарями и учебниками с захватывающими диалогами «Lahme kalale» и т.п. Эффективность таких курсов — тема тоже бесконечная. Почему-то считается, что преподавать эстонский язык уставшим после работы учителям и медсестрам может кто угодно. Чаще всего выбор падает на милых старушек, которые, думаю, имеют весьма небольшой приработок к пенсии. Уверен, что основная часть средств, щедро финансируемых из недр PHARE, оседает в карманах предприимчивых дельцов, руководящих многочисленными интеграционными проектами. Если касаться темы этих проектов, то сомнительность большинства из них очевидна даже неискушенному. Однако кроны капают, видимо, на многие счета посредников и тех, от кого зависит принятие этих самых проектов. А вот Opetajate leht, по всей видимости, не включила в свой проект «нужной» фамилии, и русские учителя остались без приложения на русском языке, только-только начавшем выходить.
На этом фоне любопытно было выслушать радиозаявление одного высокопоставленного чиновника Министерства образования, где он совсем недавно успокаивал русских учителей, обещая не применять к ним «драконовских» мер в случае, если они не смогут пройти языковое чистилище до 1 июля. Всего-навсего это-де грозит им официальными уведомлениями, что они «не справились с поставленной государством задачей о необходимом уровне владения эстонским языком». По всей видимости, этими трогательными по своей гуманности документами учителям-аутсайдерам надлежит украсить самые видные места в своих жилищах, чтобы ни на минуту не расслабляться и каждый день натыкаться на суровую реальность своего бренного существования. Если прибавить к этому недавнюю заботу об отдыхе учителей, проявившуюся в известном законе, который фактически ввел запрет на сверхурочную работу, — все это не оставляет сомнений в том, что учителей в очередной раз поставили перед фактом: покой им будет только сниться.
Все находится сейчас в каком-то затишье, более напоминающем предгрозовую тишину. Русское «авось» все еще теплится в душах оптимистов. Пессимисты же штурмуют языковые школы, сказочно обогащают репетиторов-надомников и пытаются все-таки доказать больше себе, чем окружающим, что планка «kesk tase» будет взята с первого захода. Реалисты пытаются спрогнозировать недалекое будущее и угадать размеры предполагаемого штрафа за невладение языком на должном уровне, а также способы возмещения убытка. Последние шаги новой власти породили слабую надежду, что все образуется. Тем не менее никто не хочет «высовываться»: одни переживают за рабочее место, другие пытаются спровоцировать на решительные шаги товарищей по несчастью, третьи вообще всерьез полагают, что за решение их проблем должен взяться профсоюз, куда они регулярно отчисляют 1% зарплаты. Что до последнего, то мне вообще непонятна его роль в нашем изменившемся обществе. Став когда-то «школой коммунизма», профессиональные объединения сейчас мне напоминают, скорее, «школу альтруизма»: настолько они беспомощны и беззубы.
Как ни хочется нам и государственным мужам, русские будут говорить по-эстонски ровно столько, сколько это лично для них необходимо. Как ни крути, общаться нам на эстонском приходится с соседями по лестничной площадке да иногда в магазине. Поэтому даже приобретенные на курсах знания очень скоро, не дождавшись применения на практике, улетучатся, возникнув вдруг неожиданно в ситуациях вроде той, что выведена в эпиграф. Попытки поднять планку языкознания в конечном счете могут натолкнуться только на озлобление оставшихся здесь. Нам некуда деться, нам нужно кормить свои семьи, и мы будем делать все, что нам велят те, кто еще совсем недавно боялся даже помыслить о независимости своей родины. Впрочем, власти предержащие понимают это еще лучше нас. Вообщем-то проверенный способ держать в безропотном повиновении подчиненного — это, периодически напоминая ему о «несоответствии», продолжать удерживать его подле себя (бежать-то ему, в сущности, некуда!). Эту несложную истину очень быстро уяснило наше эстонское государство, периодически предлагая своим, кстати сказать, избирателям ситуацию типа: «Золушка, хочешь сегодня на бал?» — «А можно, матушка?» — «Конечно, дорогая! Только сначала сделай...» Нас всегда стараются поставить в такую ситуацию, когда мы кому-то что-то должны. Совершенно очевидно, что ни одна страна в мире не справится с ситуацией, подобной нашей, раньше, чем через 50-60 лет. Это потихоньку уже начинают понимать «наверху», однако, видно, боятся делать резкие движения.
Проблемы иноязычных педагогов, думаю, в целом понятны педагогам эстонских школ, но те вряд ли станут возражать против таких притеснений, поскольку их самих непосредственно эта июльская встряска не коснется. Воистину «разделяй и властвуй»! Чтобы закрепить положение, кое-где оставили явно не владеющих на высшую ступень знания государственным языком директоров русских школ (такой не станет поддерживать недовольство в своем коллективе), да и директор-эстонец — это тоже дальновидный ход: в таких школах возникновение недовольства вообще маловероятно в принципе. А русские вполне могут сами с собой начать разбираться, как это уже случилось в одной из тартуских русских школ или в одной из ласнамяэских. Здесь для Министерства образования главное — не переусердствовать в нововведениях. А то волна недовольства новыми евротребованиями (типа веса ранца или количества контрольных на человеко-сутки) может захлестнуть обе национальные общины. Но пока вроде все нормально.
Всем тем, кто категорически не хочет замечать, в какую унизительную ситуацию они ставят тысячи инородцев, хочется сказать: «Наберитесь терпения, господа, и оставьте в покое людей, живущих здесь. Они виноваты в ситуации, в которой оказались, ничуть не больше, чем те, с молчаливого согласия которых так называемые «оккупационные власти» даже и не старались наладить преподавание эстонского языка в русских школах. Свои усилия нынешние власти должны направлять на подрастающее поколение, которому здесь жить. И работать, кстати, на благо эстонского государства.
