Литературно-художественный «толстый» журнал «Вышгород» издается с весны 1994 года.
С тех пор у нас дома, где и архив, и библиотека, и музей, и хранилище рукописей (своих и чужих), и т.д. и т.п., на особой полке выстроились 33 томика, т.е. 46 номеров (поскольку иные из них не просто «толстые», но вдвое толще).
Восемь лет — довольно длительный срок «выживания». Ведь если вспомнить довоенную независимую Эстонию, русские журналы были тогда явлением эпизодическим. Хотя литераторы той поры, вернувшиеся к нам уже в 90-е годы (многие из принудительного забвения), составили достаточно яркое наследие. Владимир Гущик, Василий Никифоров-Волгин, Мария Карамзина, Борис Назаревский и многие другие встретились со своими новыми читателями и на страницах нашего журнала. В Эстонии сегодня три литературных журнала на русском языке. И все разные. (Разговоры об их слиянии в пользу «высокого качества» — все равно, что анекдот о тульских писателях, которым бы следовало в свое время, всем пятистам, объединиться и написать за «одного» Л.Н.Толстого советскую эпопею «Война и мир».) В маленькой стране иноязычному журналу приходится выполнять функции нескольких специализированных изданий. Впрочем, у нас в иллюстрированных выпусках с цветными вкладышами нет строгой сортировки по жанрам, рубрикам и месторасположению. Главное — композиционная цельность.
Кажется, читатели — да и авторы — к этому уже привыкли. А поначалу спрашивали, почему все-таки в нашем «Вышгороде» нет четких разделов: проза, поэзия, критика, публицистика, хроника и пр. Мы в общем-то совсем не против традиционных разделов, где могут быть напечатаны сами по себе замечательные произведения. Но мы изначально отошли как раз от этого принципа и каждый номер выстраиваем сюжетно. Каждый выпуск — явно обозначенная тема, которая поддерживается, но уже подспудно, пластическими рифмами.
История времени всегда с открытым финалом — в зависимости от человеческого выбора. В том числе от выбора слова (на каком бы языке оно ни произносилось).
И кстати, о слове-названии — «Вышгород». Теперь-то оно вошло в справочную литературу, в библиографию, а на первых порах вызывало недоумение. Говорили: почему бы не взять ту же самую «Новь» из 30-х, или вот был еще «Витязь», или того лучше — «Совесть», которой нам так не хватает... Однажды вышла смешная история с географией. Наш автор в официальном документе сообщил, что его рассказ опубликован в журнале... «Тоомпеа», переименовав наше издание в соответствии с Законом о государственном языке...
Название придумалось на кухне. Признаться в этом не стыдно. Если кухарка в нашем отечестве так и не сумела управлять государством, то, согласитесь — по доброй советской традиции ,— зачастую события совсем не местного значения, направлявшие «теченье мысли», происходили на кухнях в каких-нибудь «хрущобах».
О «теченье мысли» тоже к слову, к тому, что это вообще всегдашнее историческое предназначение как русской словесности, так и русского литературного жанра. От пушкинского «Современника»... А там уж — как получится. Но цель — восхождение. Этот требующий усилий путь мы и наметили изначально: «Обращение к истокам, к своему родословию. Восхождение к простым и старым, как мир, истинам». И еще: «Воссоздание интеллектуальной среды «русского зарубежья» в Эстонии» («Вышгород», 1, 94).
Некоторое представление о характере журнала может дать даже простое перечисление проектов и рубрик.
Исчезнувшие имена. Архипелаг ГУЛАГ — эстонский остров. Европейская история. Архивы ХХ века. Безвизовое пограничье культур. Пушкинская веха века. Общий язык — язык перевода. Мир перевода — мир диалога.
И специальные тематические выпуски: пушкинские (1995 и 1999), набоковский (1999), польский (1997), финский (1998), лотмановский (юбилейный, 1998), памяти православного священника Александра Меня (2000, к 10-летию убийства), «Открытое общество» (2001)...
Юрий Михайлович Лотман любил вслед за Пушкиным повторять, что бывают в жизни «странные сближения». Но недаром же эти «сближения» большого и малого, случайные совпадения, встречи, незначительные для «общей» истории моменты человеческих судеб вдруг обретают глубинный смысл в соприкосновении с литературой и искусством.
Интересно, что многие наши сюжеты не ограничиваются рамками одного номера. Нередко они имеют самые неожиданные продолжения. Вот одна из таких историй.
Профессор Тартуского университета Сергей Геннадиевич Исаков, исследователь и большой знаток русской культуры в Эстонии. (В 6-м номере «Вышгорода» за прошлый год мы отдаем дань его неимоверно трудоемкой работе по созданию антологии «Эстония в произведениях русских писателей XVIII — начала ХХ века».) В «Вышгороде» № 5-6 за 95-й год опубликован его очерк о Владимире Гущике «Портрет с двойной тенью», а также рассказы этого незаурядного писателя 30-х годов и цикл стихов, уже периода сталинских лагерей. Выходец из семьи офицера царской армии и сам белый офицер, В.Е.Гущик оказался в Эстонии в эмиграции вместе с частями отступавшей Северо-Западной армии. Разносторонне одаренный человек, здесь он и стал крупным писателем, которого ценили современники, в том числе Куприн и Немирович-Данченко. Страшные метания, тоска по родине, увлечение евразийством — вообще многому в его поведении объяснений нет — приводят его в стан секретных сотрудников (сексотов) советской разведки. Однако в 41-м, после установления в Эстонии советской власти, он арестован «органами». Умер в 1947 году в лагерной больнице. Трагична и судьба его сыновей. Юрий тоже был арестован, после войны освобожден и вернулся в Эстонию. На многое пролила свет его вдова, с которой и мне довелось встретиться. А вот Олег, поэт и художник, казнен немецкими оккупационными властями. Как было сказано в публикации, он успел при жизни выпустить маленький сборник стихов «Следы». И других следов, казалось бы, не осталось. Остались.
Мне позвонила однажды Ольга Николаевна Яковлева (живет в Таллинне, сейчас ей за 90, она собеседница с прекрасной памятью), а когда я зашла к ней, передала рукописный сборник Олега Гущика, подаренный когда-то ее подруге Лиде Йотейко (тоже погибшей). Состоялась новая публикация: «О любви. Стихи на лету», «Вышгород», 4, 98.
Мир тесен. Когда мы увиделись с нашим автором Леонидом Михайловичем Гордеевым, старожилом с большим кругом знакомств, он сказал, что Лида — его дальняя родственница. На этом можно было бы поставить точку. Если бы О.Н.Яковлева не дополнила еще одну историю, на этот раз поведанную Л.М.Гордеевым. Мобилизованный на фронт, он дома, в Нарве, засунул свои юношеские дневники куда-то за швейную машинку. Нарву бомбили, дом был разрушен, но через много лет при загадочных обстоятельствах дневники к нему вернулись (этот сюжет мы оставим до следующего раза). А сейчас как нельзя лучше вписались воспоминания о его приятеле по печорской гимназии, тогда начинающем писателе Борисе Назаревском («Вышгород», 3, 2001, «На втором этаже против Варваринской церкви»). Правда, писал он, остается пока неизвестным, куда исчез Назаревский. Последняя архивная запись о нем, найденная Гордеевым, датирована декабрем 1939 года. И все.
«Как неизвестно? — скажет Яковлева. — Да мне сразу после войны сообщили, что он убит под Великими Луками...» Они долгие годы в молодости дружили, потом переписывались. Более чем полвека О.Н. хранила эти письма, да не знала, что пригодятся...
А мы продолжаем выстраивать сюжеты своих номеров. Цензура и власть. Внутренняя свобода. Любовь и жизнь. Художник и эпоха (Это совсем новый «Вышгород» — 6, 2001).
Повторю: каждый номер журнала мы видим автономной книжкой, совершенно самостоятельной и «не стареющей». Поэтому предпочитаем давать прозу цельно, законченным произведением. Исключением стали гулаговские мемуары Тамары Павловны Милютиной. Ее воспоминания «Сыновьям. Люди моей жизни» мы печатали с первых страниц 1994 года и продолжаем печатать по сей день, так как они вписываются в основной трагический сюжет ХХ века. (В 1997 г. в Тарту вышла книга Т.П.Милютиной «Люди моей жизни».)
Еще одним исключением был писатель Борис Крячко (1930-1998), живший как бы и незаметно в некурортном для него Пярну. Каждая глава его романа «Сцены из античной жизни» композиционно отточена. Сугубо современная, советская «античность» пропитана магией слова, «азиатской» мудростью и «европейским» интеллектуальным потенциалом. В 2000 году мы издали на основе «Сцен» и рассказов Бориса Крячко книгу «Избранной прозы», получившую самые положительные отзывы критиков «Нового мира» и «Дружбы народов».
Помимо всего этого, для того, чтобы некоторые крупные (не только по объему), «знаковые» произведения поместить целиком, мы сделали выпуск четырех «микророманов»: «Вышгород», 2-3, 2000. В нем такие имена: Майму Берг, «Мюрт» (в превосходном переводе Светлана Семененко); Юрий Дружников, «Вторая жена Пушкина» (русский писатель из Калифорнии, эмигрант, чьи труды наконец начинают выходить и в России; в 6-м номере за прошлый год его рассказ «Зачем нервировать Пушкина?»); Яан Каплинский, «Титаник и льды» (в переводах Татьяны Теппе готовится к изданию русский томик этого знаменитого писателя); Нил Нерлин, «Логомахия» (автор семи поэтических сборников и не только у нас публикуемой прозы).
Прямо со страниц журнала «прорастают» книги наших авторов и переводчиков. Впервые по-русски, с иллюстрациями детей студии «5+5», недавно вышла «Арабелла — дочь пирата», повесть-сказка Айно Первик. И мы благодарны за это постоянно сотрудничающей с нами переводчице Ольге Наэль. А ранее в ее же переводе роман Айна Кальмуса «Иуда» также порадовал нас несомненным успехом — даже у привередливых критиков.
Ну, а замыслы... Нет, все-таки лучше о том, что сделано.
Литературно-художественный «толстый» журнал «Вышгород» издается с весны 1994 года.