27 января — 58-я годовщина снятия ленинградской блокады
К этому дню правление общества блокадников Ленинграда, как обычно, послало своим членам поздравительные открытки. Иначе и быть не могло. Люди, пережившие блокаду, многие годы отмечают этот день как удивительный праздник, как возвращение к жизни. Впрочем, все слова кажутся банальными, бледными, когда говоришь о блокадных днях и ночах, об этом поразительном дне освобождения. Так много страданий, ужаса, высочайшего мужества и терпения, но и предательства, малодушия вместили в себя все эти 900 с лишним дней и ночей.
Вспоминаю, как писатель-моряк Виктор Конецкий, старый наш друг, никогда, в общем, не говоривший о блокаде, в один из вечеров, в горькую минуту воспоминаний рассказал, как он, мальчишка, несколько часов брел по заснеженному, заиндевелому Ленинграду, чтобы посмотреть, жива ли еще тетя. В последние недели от нее не было никаких вестей.
Он нашел ее на полу, раненной осколком, влетевшим в окно, и примерзшей к полу в луже собственной крови. Она лежала так четыре дня, одна, в стылой квартире с разбитым окном. И умерла, когда пришел Виктор. Он посидел возле нее, мертвой, борясь с мальчишескими своими слезами, не в силах не только положить ее на кровать, но просто передвинуть на полу. Минутку постоял еще возле шкафа, где, как он знал, хранилась бутылка водки. Тетка берегла ее для сына, который, как она надеялась, все же вернется с войны. И взять ее показалось Виктору кощунством, хотя он понимал, что водку можно обменять на хлеб, и это — несколько дней жизни.
А на следующий день мать все же послала его за этой водкой. Сказала, что надо спасать тех, кто еще жив. Но когда он дошел до тетиной квартиры, с трудом дошел, несколько раз падая и подолгу лежа в снегу, бутылки уже не было. Мародеры успели побывать в квартире.
Сколько таких рассказов мы слышали...
Я спросила у Ольги Николаевны Мирошиной, ответственного секретаря таллиннского общества блокадников Ленинграда, вспоминает ли она блокадные дни. И она даже удивилась моему вопросу. Разве можно это забыть?
Ольга Николаевна была совсем маленькой девчонкой в те далекие блокадные годы. И все-таки помнит, как мама варила столярный клей. Запах этой «еды» остался на всю жизнь. Она и сейчас не может спокойно иметь дело со столярным клеем. И еще помнит, как мать скоблила горчичники, тоже пытаясь создать нечто съедобное.
(Окончание на 4-й стр.)
(Окончание. Начало на 3-й стр).
Помнит и страшный момент, когда вконец обессиленный, обезумевший от голода отец резко сказал матери, что все, что нужно съесть детскую пайку хлеба. Детей они еще смогут родить, если сами останутся живы. А если не будет их... Но мать кинулась защищать эти маленькие кусочки хлеба, словно ничего дороже их у нее просто не было. В этих кусочках была детская жизнь.
Отец скоро пришел в себя и страшно стыдился этих жутких минут слабости. Но через несколько дней он умер. Был самый страшный 42-й год. И он уже не мог ходить на Балтийский судоремонтный, где и в бомбежку, и под обстрелом они продолжали ремонтировать корабли. За отцом очень скоро умерла и мать. А Ольгу Николаевну, тогда, конечно, маленькую Олю, вместе с сестрой отдали в приют, потом в детский дом недалеко от Смольного. Там, где когда-то чинно гуляли барышни-смолянки, бродили они, детдомовские, полуголодные дети города, только что вышедшего из блокады. Там, в этом детском доме, Ольга и выросла. Потом выучилась на фельдшера и почти всю жизнь проработала операционной медсестрой, в том числе долгие годы и в Таллинне.
А про общество блокадников она сказала, что вначале оно образовалось именно для того, чтобы попытаться вернуться в Петербург. Но надежда скоро рухнула. А общество все же не распалось. Оказалось, что они нужны друг другу. Ведь это так важно — иметь возможность поговорить, пообщаться, поддержать друг друга, просто помочь. Ведь среди 260 членов общества много больных, одиноких людей. Блокада оставила свой след не только в виде страшных ночных снов, но и болезней. Но вот удивительно, сказала Ольга Николаевна, иной раз предлагаешь человеку, которому далеко за 80, помочь добраться до врача, а он отказывается. Говорит, что пока держится на ногах, постарается справиться сам. Все-таки есть она, живет в душах гордость, сказала Ольга Николаевна, ведь такое время пережили. И выдержали... Хочется до конца остаться людьми.
Но им все-таки трудно. Льгот, которые есть у бывших блокадников в России, здесь, в сущности, нет. А лекарства, как известно, дороги. И почти совсем нет помощи обществу. Хотя иногда бывает. Вот недавно, например, нашелся меценат, выделил 1000 крон. Организовали чаепитие для членов общества, у которых юбилеи. И было так хорошо, так тепло и душевно. Почаще бы были такие возможности. Вот еще в одном кафе бесплатно кормят 5 человек: один день — суп, на другой — второе... Да ведь это только пятерых.
Больно об этом писать. Стыдно... Но вот такова она, жизнь. Их теперешняя жизнь...
А все-таки бывают праздники. Вот как-то удалось поехать на автобусе в Петербург. Конечно, все рвались на Пискаревское кладбище. Там почти у всех похоронены родные. Хотелось бы бывать там чаще, но, увы, бесплатно достать автобус удается так редко...
И все же хочется пожелать всем этим людям в памятный для них день сил и здоровья. Будем верить, что жизнь хороша...
Н.К.
P.S. Мы рассказали сегодня лишь несколько эпизодов из жизни обыкновенных людей, жителей блокадного Ленинграда. Мы ничего не говорили о том, как мощны были оборонительные линии противника, кольцом обхватившие Ленинград. Мы ничего не говорили о том, как жили, воевали, умирали и побеждали его защитники. Мы ничего не сказали об Ораниенбаумском пятачке или о Дмитрии Молодцове, закрывшем своим телом амбразуру вражеского дота. Но пусть не обижаются на нас защитники Ленинграда, участники его обороны и прорыва блокады. Их подвиг не забудется никогда. А к рассказам о них мы еще вернемся...
