"Молодежь Эстонии" | 17.07.02 | Обратно

Хорошо пишет тот, кто хорошо думает

Та самая поездка по Эстонии: Тоомас Силдам, Тоомас Хуйк, Юхани Пюттсепп. Фото из личного архива Тоомаса Силдама

— Тоомас, успели ли вы поработать в советской печати? В чем, по сравнению с тем периодом, заключается главный кайф сегодняшнего журналиста?

– Успел поработать и в пионерской газете, и в комсомольской. Самый главный кайф сегодня – свобода действий при поиске тематики, при написании материала.

— Ваш текст кто-нибудь трогает после того, как вы поставили точку?

– Естественно. Редактор – стилист, корректор. У меня иногда возникают проблемы с запятыми.

— Помните, был когда-то в «Известиях» знаменитый публицист Анатолий Аграновский. Писал он очень редко, но метко. Его статьи читали и перечитывали, обсуждали по всему Союзу. Бывал он и в Эстонии. Запомнилась его фраза, сказанная в ответ на вопрос о секретах журналистского мастерства: «Хорошо пишет тот, кто хорошо думает». В начале 90-х годов в Эстонии был свой гуру от журналистики — Райво Палмару. Писал он тоже нечасто, но уж очень метко (рублевая сделка Марта Лаара, дело о 10 миллионах долларов, связанное с именем Сийма Калласа, идр.). Палмару, безусловно, «хорошо думал», не зря он теперь профессор, преподает в Академии Норд. И Аграновский, и Палмару — мастера аналитической журналистики, но большинство сегодняшних журналистов — репортеры, ежедневно, иногда дважды и даже трижды, выходящие на газетную полосу. Есть ли у них время подумать? Что это, если не поточное производство?

– Это наша работа. И, уверен, каждый журналист думает даже тогда, когда кажется, что он стреляет без остановки. Разумеется, все мы хотели бы иметь больше времени, чтобы сначала подумать, потом собрать материал, потом снова подумать, затем писать, еще раз думать и т.д. Но в редакции мы имеем столько людей, сколько имеем, в газете не четыре полосы, как в советское время, а двадцать четыре, и каждый день они должны быть заполнены. И все-таки... если на горизонте замаячит какая-то тема, и всем ясно, что на ее разработку требуется не несколько часов, а несколько дней, то эти дни будут журналисту предоставлены.

— Вы чаще всего пишете на темы полиции, Сил обороны, Кайтселийта, НАТО... Очень мужские темы. Чем они вас привлекли? Или это не собственный выбор, а поручение редакции?

– Так уж сложилось в середине 80-х годов – прошлого, добавим, века, – когда я впервые познакомился с работниками тогдашней милиции (многие из них сейчас трудятся в полиции, и хорошо трудятся). Я узнал о них, об их жизни и работе много интересного, меня это увлекло, стал об этом писать. И пишу до сих пор.

— Есть ли у вас свои источники информации?

– Думаю, что ни один журналист не ограничивается лишь информационной лентой BNS или ETA, а время от времени звонит по знакомым номерам телефонов знакомым людям, которые могут знать что-то интересное для читателя. Отношения между журналистами и другими людьми – это обыкновенные отношения между людьми. Они могут сложиться или не сложиться, могут быть доверительными или не очень. Если у меня есть какой-то хороший знакомый или друг, если я никогда не обманывал его, а он меня, разумеется, мы доверяем друг другу.

— Логично предположить, что у вас больше источников информации, чем у того, кто пришел в журналистику вчера.

– Конечно, в свои сорок лет я знаю больше людей, чем тот, кто в два раза моложе меня.

— Опыт в журналистике — ценная вещь?

– Опыт везде – ценная вещь. И в аптеке, и в газете, и на металлургическом заводе. Вообще слово «источник» применительно к информации мне не нравится. В нем есть что-то специфическое.

— Особенно, если источник не хочет себя называть...

– Да нет, тут ведь бывает десять или двадцать причин, почему люди, общающиеся с журналистами, не хотят, чтобы их имя появилось рядом с той информацией, которую они дают.

— Не хочешь или не можешь называть свое имя, тогда молчи.

– Я хочу понять причины, почему эти люди хотят дать информацию. Это во-первых. И, во-вторых, хочу знать, почему они предпочитают, чтобы информация была анонимной. Если я акцептирую эти причины, то есть информация достоверна и никакой манипуляции журналистом не происходит, тогда все нормально. Главное, чтобы эта информация помогала описывать все то, что творится у нас в Эстонии (я имею в виду сейчас отдел новостей).

— Через ваши руки и сердце проходит много, очень много информации. Каким было ваше последнее потрясение?

– Самым последним потрясением были утренние фотоснимки последствий вчерашнего шторма в Кейла (беседа состоялась несколько дней назад. – Т.О.). Я смотрел на них и думал о людях, которые остались без крыши над головой, о тех, у кого стихия снесла второй этаж дома. Сильнейшее потрясение – столкновение двух самолетов в небе над Германией, трагедия с лейтенантом Сил обороны Эстонии Сергеем Хохловым и его семьей. Мы в редакции долго обсуждали случившееся, пытались понять, как такое могло произойти, почему? И думаю, были близки к осознанию причины трагедии.

— Не кажется ли вам, что социальное расслоение в обществе сейчас настолько велико, что люди перестают понимать друг друга? Ведь качество жизни человека, имеющего ежемесячный доход в 30 тысяч крон, не сравнимо с качеством жизни того, у кого этот доход составляет 3 тысячи. Вот я и интересуюсь, могут ли богач и бедняк петь в общем хоре?

– Моя мама пенсионерка, родители жены живут и трудятся в маленьком городе, получая довольно скромную зарплату. Я хорошо знаю, как они живут, чему радуются, какие у них проблемы. Думаю, что даже при разном качестве жизни люди все-таки могут понять друг друга. Если, конечно, они этого хотят.

— Газеты Postimees, Eesti Paevaleht, SL Ohtuleht, по словам Марью Лауристин, являются газетами влияния. В чью пользу они оказывают влияние? На чью мельницу льют воду? Хозяева-то у вас иностранцы... Вряд ли каждый журналист в отдельности осуществляет в газете свою собственную политику, оркестр не бывает без дирижера.

– Если смотреть на редакцию, как на оркестр, то дирижер – главный редактор. Думаю, что нашей газете повезло. Ее хозяева, норвежцы, предоставили редакции огромную, можно сказать, максимальную степень свободы. И теперь все зависит от того, как сами журналисты понимают ту или иную тему или проблему, того или иного человека и его роль в обществе. Никакого внешнего влияния на журналистов, мол, об этом можно писать, а об этом – нет, об этом стоит писать хорошо, а об этом – плохо, не существует.

— Социологи, отслеживающие степень доверия общества к государственным институтам, отмечают, что уровень доверия к средствам массовой информации в последнее время снизился. Как вы думаете, почему?

– Тут много причин. Разумеется, есть читатели, которые хотели бы, чтобы журналисты писали на другие темы, писали иначе. В прессе сейчас публикуется много так называемых критических материалов, негативных новостей. А поскольку они считываются с газетной полосы, то и сама газета представляется читателю со знаком минус.

— Гонец, принесший дурную весть?

– Да. Есть еще один момент: пресса усиленно критикует какое-то явление или какого-то человека, совершившего те или иные серьезные ошибки. Но ничего не меняется. И это явление продолжает существовать, и человек остается на своем (точнее, не на своем) месте. Это также может породить читательское недоверие к прессе. Так что причин недоверия много, и не все они зависят непосредственно от самой прессы.

— Но ведь и журналисты не всегда на высоте. Нынешний министр обороны Свен Миксер на одной из встреч в Национальной библиотеке настоятельно просил не искажать в печати его выступления. И сослался на свой печальный опыт, когда один молодой журналист не без задора сказал ему, тоже молодому министру: «А мы все равно будем упрощать и драматизировать»...

– Ааво Кокк, ответственный издатель газеты Eesti Paevaleht, сам недавно признал, что эстонская пресса несколько упрощает события. Похоже, он прав. До некоторой степени.

— Значительная часть населения Эстонии испытывает стресс. Это не предположения, не досужие вымыслы, это результат масштабного телефонного опроса фирмы социологических исследований Saar Poll. Должна ли в таких условиях журналистика продолжать сокрушать человека правдой, к тому же упрощенной и драматизированной? Или она должна поднимать его?

– Мне очень дорог проект, осуществленный вместе с коллегой Юхани Пюттсеппом, когда мы совершили пару путешествий по Эстонии и по ходу путешествия знакомились с обыкновенными, вроде бы ничем не примечательными людьми, а потом писали о них в газете. С той же целью во время последних президентских выборов в России мы ездили по городам и весям Псковской и Ленинградской областей, знакомясь с тамошней жизнью и тамошними людьми. Оказалось, что каждый человек имеет свою чудесную историю. И мы с Юхани потом, позже получили много благодарственных читательских отзывов на свои публикации.

— Что для вас табу в журналистике? Чего вы себе никогда бы не позволили?

– Врать, когда знаю, что это вранье. Ошибки случаются у каждого журналиста, и у меня тоже, но врать в газете, заранее зная, что это неправда, я себе не позволяю. И еще мне не нравится копаться в сугубо личной жизни людей.

— Чем вы руководствуетесь в своих комментариях? Здравым смыслом?

– Своим пониманием жизни, теми знаниями, которые у меня есть. А уж здравый ли это смысл, не мне судить.

— Считаете ли вы себя политическим журналистом? Известный итальянский публицист Джульетто Кьеза (много лет проработал в России, сейчас занимается Китаем) уверен, что профессиональный журналист не может не быть политиком. Если только он не пишет о спорте или искусстве, хотя и здесь много политики. Конечно, политики определенно нет в кулинарии, но это не ваша тема...

– Что значит быть политическим журналистом? Ни в одной политической партии я не состою. Как журналист могу свободно общаться со всеми политическими силами. И только раз в три-четыре года я отдаю одной из них свое предпочтение уже как гражданин, когда ставлю свой крестик в определенном квадрате избирательного бюллетеня. Это называется выборы. Мы в редакции хорошо отдаем себе отчет в том, что среди наших читателей есть люди, разделяющие взгляды умеренных или центристов, Исамаалийта или реформистов. Или других маленьких партий. Почти 300 тысяч читателей – это очень разные люди с разными интересами. Мы хотим, чтобы все они нас читали и сегодня, и завтра. Если им интересна партийная печать, у них есть возможность ее читать: почти все крупные партии уже издают свои газеты. И это очень хорошо. Postimees, Eesti Paevaleht, SL Ohtuleht, уездные газеты должны быть газетами для всех. Ни одна из них не может рисковать своей читательской аудиторией, поддерживая ту или иную партию в отдельности.

— Спасибо за беседу.