В январе 1971 года на скучнейшей лекции мы с однокурсником пытались разогнать тоску, листая свежий номер «Юности». Номер был ненамного интереснее лекции – какая-то производственная повесть, какие-то патетические стихи, назидательные очерки. Но в разделе «Зеленый портфель» обнаружился небольшой, очень забавный рассказ ташкентской школьницы Дины Рубиной. В результате с лекции нас выгнали за неприличный и неуместный смех.
Десять лет спустя мы с ней познакомились и подружились. Тогда у нее вышла первая книга. Замечательные рассказы и повести, написанные замечательным человеком. Были ее приезды в Таллинн, где переводился на эстонский язык сборник «Когда же пойдет снег», были поездки к ней – сначала в Ташкент, потом в Москву, был восторг от новых книг и ожидание новых встреч.
А потом она уехала в Израиль. Конечно, восемьдесят девятый год – не семидесятый, уже не было прощания «навсегда», но все же прошло тринадцать лет между расставанием и новой встречей. К счастью, новые книги появились в Таллинне раньше автора. Все та же свежая блистательная проза, но иногда кажется, что повести ташкентского периода и произведения периода израильского написаны разными людьми. И дело не только в совершенствовании мастерства и зрелости.
- Дина, это только так кажется? Или можно объяснить?
- Пожалуй, можно сказать, что это написано разными людьми. Недаром говорят, что эмиграция меняет человека полностью. Это такой сложный переворот в жизни и сознании. Очень страшно и трудно проходит врастание в новую землю. Думаю, и растению страшно, когда его пересаживают.
- Даже если просто перемещают. Вот этот цветок принесли из магазина в полной красе. На второй день он сбросил все цветы и бутоны, еще через пару дней опали листья, а потом он и вовсе засох. Правда, потом от корня пошел новый росток.
- Вот так же эмигрант – сначала сбрасывает цветы, потом листья, потом почти умирает. А потом потихонечку находит силы для новых ростков. И сейчас я чувствую себя вполне укоренившейся. Ведь когда начинаешь чувствовать землю своей? Когда ты поднимаешь ногу, чтобы сделать шаг, и чувствуешь, как за твоей подошвой из почвы тянутся корешки.А потом, эмиграция в Израиль все же мягче, чем отъезд в иные страны. Опять обратимся к сравнению с растением – знаешь, как сажают деревья в Иудейской пустыне? Выбивают в скале яму, приносят в мешке с удобренной землей саженец примерно в рост человека, опускают в яму прямо в мешке. Втыкают рядом два толстых железных прута, к ним ремешками пристегивают деревце и примерно год держат его на этих опорах. Когда дерево уже врастет в скалу, опоры вынимают. Можно сказать, что для репатриантов тоже существует «мешок с удобрениями и пруты-опоры». Прежде всего, сразу же дают гражданство, и это уже много значит, есть материальная поддержка… Впрочем, в подробности можно не вдаваться – это довольно широко известно. И все себя оправдывает и окупает: как расцвел Израиль за последние годы! Без преувеличения – благодаря репатриантам. Во многом – благодаря нам, бывшим советским.
Но если взять историю человечества, то оно ведь остается прежним – слепым, нечувствительным к урокам прошлого. И вновь и вновь повторяется сюжет исхода, который для евреев как для народа очень важен. Они празднуют его каждый год, но считается, что у каждого еврея существует свой собственный исход. Так что будем считать, что я пережила свой.
Все это довольно подробно описано в повести «Во вратах твоих» и в романе «Вот идет Мессия». Писатель обладает счастливой возможностью, которая мирит его с окружающим миром. Это способность описывать то, что он пережил, и тем самым избавляться от переживаний.
- Писатель – сам себе психоаналитик?
- Да, конечно. Поскольку я все это уже описала, то сейчас плохо помню, что со мной происходило – не фактологически, а внутреннюю историю своей эмиграции. Все это уже пропущено через какие-то душевные каналы, и теперь кажется, что мне всегда очень нравились и эта земля, и эти люди, и эти обычаи. На самом деле это, конечно же, не так, потому что мое личное предпочтение – Европа, и я сбегаю в нее при каждом удобном случае. Тем не менее, с Иерусалимом меня связывают какие-то глубинные нити. Этот город тревожный очень, земля как будто обжигает подошвы, взывает и к смирению, и к смятению, и к восстанию души… Не хочу быть банальной, об этом уже писали и говорили многие. В том числе и психиатры, которые утверждают, что существует иерусалимский синдром как расстройство психики.
- В чем оно выражается?
- В совершенно определенных фактах. Каждый год весной в психиатрических лечебницах Иерусалима резервируется примерно 60 мест. Потому что сюда каждый год на Пасху приезжают паломники – и христианские, и иудейские. И здесь их может настичь синдром Мессии. В Иерусалиме очень сильная энергетика, она открывает какой-то необыкновенный клапан экзальтации. И люди сходят с ума.
Так что у этого города сложные отношения с человечеством. Я знаю людей, которые не могут в нем жить. Но у меня наоборот. Когда я ездила на работу в Тель-Авив, то к концу дня начинала томиться и тосковать. И только когда автобус, на котором я возвращалась, въезжал в Иерусалимское ущелье, откуда начинается виражный подъем к городу, только тогда мне становилось легче. Иерусалимский камень, из которого построен весь город, необычайная материя. Он впитывает в себя солнечный жар, энергию, и потому этот камень в зависимости от возраста, времени дня и времени года меняет цвет. На восходе и закате он розовый, днем желтоватый или цвета слоновой кости. И все это в сочетании с черепичными крышами и необыкновенно прекрасными зарослями бугенвиллии и соснами…
- Известно, что многие репатрианты страдают не столько от ностальгии, сколько от невостребованности.
- Ну, я с этим, спасибо прогрессу, справляюсь. Сижу спокойно наедине со своим компьютером и создаю миры такого объема и масштаба, какого хочу. И донести эти миры до читателя могу нажатием кнопки, которая отошлет по Интернету файл с написанным издателю, скажем, в Питере, или в Америке, или в Екатеринбурге.
- Издателей много?
- Спасибо читателям. Ведь это они определяют интерес издателей к прозаику Рубиной.
- Что нового готовит читателям Дина Рубина?
- Сейчас в работе два романа. Один уже почти готов, довольно большой отрывок из него опубликован в альманахе «Апрель» и в одном иерусалимском журнале. Это будет роман о Ташкенте, о времени и пространстве, о взаимоотношениях художника со временем, с памятью. Он будет называться «На солнечной стороне улицы». О втором пока говорить не будем – для него только собирается материал.
- Примечательные пропорции: ты тридцать с лишним лет в литературе. Почти за двадцать творческих лет в Союзе у тебя вышло четыре книги, за 12 израильских лет – больше тридцати.
- Ну, это даже обсуждать не стоит – возможности публиковаться сейчас совсем иные. Не говоря уж о том, что времена изменились. Лет пятнадцать назад писатель, уехавший в Израиль, не опубликовал бы на бывшей родине ни строчки – какие там тридцать книг! Но будем справедливы – у меня и по тем временам все складывалось достаточно успешно. В шестнадцать лет первая публикация, в двадцать пять – член Союза писателей, к тридцати пяти годам четыре книги. И «Юность» меня охотно печатала, а это трехмиллионные тиражи! Хотя я не была соцреалистом. Правда, и диссидентом не была. И то, и другое мне было неинтересно, мне всегда хотелось писать о приключениях души.
- Когда-то ты говорила – писать стоит только о любви и смерти.
- Думаю, что в молодости я недостаточно писала о любви, у меня мало любовных сцен, мало выяснений и признаний. А сейчас я написала цикл маленьких рассказов (он должен появиться в конце года в «Новом мире»). Это сюжеты о любви, только о любви. Там стилистика особая, для меня новая.
А смерть… Сейчас я сказала бы иначе: единственное, о чем стоит писать, – это экстремальные человеческие чувства. А это как раз любовь. И смерть. Это постоянный шок от исчезновения из жизни, исхода ее из нас, исхода нас из этого мира. И это нормально для писателя – поиск экстремальных поворотов. Они всегда помогают в сюжетных разрешениях. Но это всего лишь ход к чему-то другому. И я никогда бы не смогла написать «Смерть Ивана Ильича». Это неинтересно – описывать, как умирают. Мне интересно другое – описать душевное состояние человека, который стоит перед лицом смерти. И чтобы после последней точки читатель, отлично сознающий, что человек смертен, оставался с надеждой – а может, обойдется на этот раз?
В январе 1971 года на скучнейшей лекции мы с однокурсником пытались разогнать тоску, листая свежий номер «Юности». Номер был ненамного интереснее лекции – какая-то производственная повесть, какие-то патетические стихи, назидательные очерки. Но в разделе «Зеленый портфель» обнаружился небольшой, очень забавный рассказ ташкентской школьницы Дины Рубиной. В результате с лекции нас выгнали за неприличный и неуместный смех.