Художники Владислав Станишевский (слева) и Валерий Лаур.
На предстоящей неделе во вторник, 18 июня, у художника Владислава Станишевского день рождения. Не юбилей и не круглая дата, просто день рождения. Потому и разговор у нас случился не торжественно-отчетный, а самый что ни на есть обычный.
Семь ликов
- Влад, собирались мы с тобой пообщаться уже давно, но все не складывалось, ты все говорил: не сейчас, не сегодня. Что-то изменилось?
- Де нет, вроде. Просто в последнее время я вдруг ощутил себя удивительно свободным человеком. И, как ни странно, эта свобода показалась настолько всеобъемлющей, значительной, что я даже не знал, о чем говорить и стоит ли вообще говорить. При всем при этом пришедшая свобода - это не просто хорошо, это прекрасно, хотя все и досталось очень высокой ценой.
- А ощущение пришедшей свободы как-то изменило твое творчество, пришло в него?
- Ты знаешь, оказалось, что свобода как проявление человеческого духа завязана на многих обязательствах. И получается, что человек в ней все равно не свободен, потому что остается ответственность перед миром, теми, кто рядом, перед каждым живым существом, и это поразительно. Вот сейчас у меня есть группа девчонок, семь их, стараюсь им что-то объяснить про наше дело. Дал я им задание - нарисовать Иисуса Христа. Удивительно, что через их взгляд я снова понял, насколько разноообразным и непохожим может быть понимание того, что знакомо всем. Каждый человек ведь несет в себе собственное «я», и никуда ему от него не деться, не уйти. Оно - в не похожем на другое движении, штрихе, тонкой линии. И я вижу: задание вроде общее, Христа нарисовать, но состояние души у каждой свое, неповторимое, индивидуальное.
- Девчонки, сказал ты, но разве для того, чтобы писать Христа, не требуется опыта взрослого, духовного?
- Я ведь, предлагая им задание, исходил из того, что Христос воплощает в себе идеальное в мужчине - это, во-первых. Идеальное в человеке - это, во-вторых. Меня, конечно же, интересовало отношение к нему, но сначала я постарался рассказать о греческих пропорциях и римских, о христианских традициях, мне хотелось увидеть, каким девушкам представляется облик идеального мужчины. Им сегодня 16-17, они только входят в жизнь, начинают, и я просил выразить то, что кажется им прекрасным, высоким в принце своем, в том, о котором мечтают, кого хотели бы встретить, с кем почувствовать себя счастливой. К Пасхе мы сделали, по-моему, удивительную выставку, показали семь ликов Христа, и девчонки меня не просто удивили - поразили.
- Юным барышням ты ставишь сейчас такие задачи. А себе?
- А себе надо ставить задачку и определенную, и абсолютную. Абсолют всегда неопределенен, и для меня, графика, связан с возможностями и способностями, отпущенными природой. Странно, но я постоянно ощущаю данное мне и постоянно движим какой-то идеей. Теперь занят интереснейшей для себя работой, она о движении человечества через духовные ценности, что приобретались, наращивались, а меня как раз интересует, к чему это приведет.
- Тебя ведь вообще-то никогда не интересовало, что за строй на дворе, столетие какое, всегда занимался взаимоотношениями духовного и реального, возвышенного и земного. В какой пропорции тебя занимают эти противоположности?
- Всегда думал, что художник есть существо, нанизывающее себя на некий стержень, данный свыше. Скорее всего, это именно так. Человек творящий, творческий, оснащенный знаниями и возможностями, чтобы творить и быть личностью, обязан опираться на определенный опыт и иметь внутри стержень, который определяется все же свыше. Извлекая его, он должен выдать его другим людям, окружающему миру, и это самое важное, главное, высшая твоя задача на Земле.
- Мифология, античность, средневековье - что ты берешь для себя, погружаясь во все это?
- Так они же тоже своего рода стержень. Даже египетские пирамиды с их пониманием человеческого духа и возможностей мы нанизываем на ту же идею движения. Наслаивая разные идеи, мы создаем свой слой цивилизации, культуры. Но как люди мы в принципе остаемся такими же существами, несущими в себе определенную духовную сущность. Мы же не просто живем, но проходим цикл от начала к концу, от жизни к смерти. И не только мы, но и общественные структуры. А эстетически для меня, возможно, ближе всего Ренессанс, когда после темного средневековья, варварского отношения к христианству все обернулось к человеку. Это меня потрясло и, наверное, будет потрясать долго. XVI век - это не только Италия, но и Нидерланды, Германия, все подряд. А еще новые и небывалые экономические отношения. А еще открытие Америки. И все это удивительно чрезвычайно...
- Влад, склонность к философствованию, прости, тебя порой не связывает?
- По-моему, наоборот, помогает. То, что ты называешь философствованием, а я разборкой времен, никогда не мешает. Ведь я смотрю как бы немного снизу, а на меня при этом что-то давит сверху. И в этом конгломерате вдруг видишь зерно, то самое, что необходимо отделить от плевел. Внутри, на этой сцепке, и живет тот, кто делает главное дело.Могу назвать это и магнитным полем, в котором человек действует, живет, создает самого себя, тут железное правило.
Money, money...
- Вот возьму и все сейчас испорчу, спрошу: получается, ты никогда не работал ради денег?
- Почему же? Я работал по заказам, это приятно, особенно, если для хороших людей, для самых лучших. Но коммерческим художником не был никогда, потому что порой делал большие работы за очень маленькие деньги, раз так договаривались. Но делал и маленькие работы за большие деньги. Вообще это забавно, когда говорят о том, кого покупают, приобретают, а кого нет. Всегда покупался Леонардо или Микеланджело, Рафаэль. На самом деле, художник всегда обязан покупаться, и всегда за цену, которую сам назначает. Так делали и гиганты, которых вспомнил сейчас и которые, кстати, сами однажды задали тон отношениям заказчика и художника.
- Значит, говорить с художником о деньгах нормально?
- Безусловно, другое дело, что такие разговоры можно вести с теми, у кого деньги есть, бедные, увы, заказать не могут. Но нередко мне кто-то так нравился, так его любил, что было приятно делать без денег, вознаграждения.
- Так понимаю, что у тебя никогда не было работ в тягость, нелюбимых?
- Вот интересная тема... Это часто бывает, что художник либо любит, либо не любит свое детище. На театр похоже, где роль можно любить или нет. Но со мной странно произошло: даже делая в свое время политическую открытку, про Октябрь, к примеру, я все равно ее любил, это удивительно. Может, оттого, что все делал тщательно, прорабатывал, душу вкладывал, стараясь дойти до предела. И дожил вот до 55, а нигде не солгал, не сдвинулся, не изменил, не было этого. Даже есенинский Ленин, иллюстрация к «Капитану земли», и там ни на йоту не согрешил, получается, все в порядке.
- А художник может себе признаться во лжи?
- Понимаешь, художник вообще не должен врать. Человек может себе солгать. Жене наврать мужик может, а вот художник не может. Ну, бывает, что схалтурил, знает, но этого даже в халтуре нельзя допустить, потому что когда-нибудь обязательно настигнет, догонит лжинка эта маленькая, железное правило. Опять возвращаюсь к стержню тому самому: он не позволять должен.
Нравится мне жить
- Прошло уже несколько десятилетий с тех пор, как ты приехал в Таллинн, где стал теперь «известным эстонским графиком», как написано в справочниках и энциклопедиях. А не приедь когда-то на учебу из славного города Тамбова, жизнь бы получилась другая?
- Никогда об этом не думаю. Предполагать, располагать - не для меня. Не надо возвращаться в прошлое и прикидывать, если бы да кабы. Жена Лота такое в свое время сделала, превратилась в соляной столб, да так на месте и осталась. А Лот пошел дальше.
- Библию, предполагаю, знаешь вдоль и поперек ?
- Почти...
- Влад, повод для встречи у нас сегодня все же твой предстоящий день рождения. Может, припомнишь самый счастливый из тех, что был, запомнившийся?
- Наверное, тот, когда родился, самый удивительный день. Нравится мне жить, радоваться каждой минуте, секунде, часику, что даны. С волнением это говорю, потому что так и есть...
Виталий АНДРЕЕВ
Редакция «МЭ» поздравляет предстоящего виновника торжества с наступающим днем рождения и желает
