Вот она передо мной, толстая папка с десятками, сотнями листков, пожелтевших от времени и исписанных разными почерками. Это письма, воспоминания бывших защитников Моонзунда. Когда-то много лет назад их начал собирать Терентий Максимович Зубов, генерал-майор в отставке, тогдашний руководитель секции ветеранов войны. Возможно, он хотел, чтобы была написана книга. Может быть, собирался передать эти письма в музей. Но не успел... И когда он умер, папку забрал кто-то другой, потом третий. Чуть ли не три десятка лет она передавалась из рук в руки. Потом ее долго хранил у себя Георгий Иванович Поцелуев. Он и принес ее к нам, очевидно, рассчитывая, что журналисты сумеют сохранить. Может быть, так оно и будет. Пока будет жить газета, пока в редакции будут журналисты, для которых тема войны, памяти о живых и мертвых остается близкой, папка будет сохранена. Ну, а потом ее, возможно, подхватят новые поколения газетчиков. И тоже будут хранить бережно, время от времени открывая папку, перебирая эти пожелтевшие листочки.
Их трудно, почти невозможно читать без волнения, без стеснения в груди. Нигде, ни в одном из этих писем нет громких слов, высокопарных выражений. А ведь защита Моонзунда летом и осенью 1941 года — одна из самых славных, но и горьких страниц войны.
Я знаю, было немало статей, рассказывающих о тех давних событиях. Есть книга, посвященная обороне островов. Но что может быть важнее и интереснее этих потрепанных, пожелтевших листочков, этих простых рассказов, не украшенных ни красотами стиля, ни рассуждениями о подвигах и героизме?
Оказалось, что сами люди, писавшие эти письма, следят за точностью сообщений, за тем, чтобы не было перехлестов, преувеличений. Вот, например, сам Зубов, которому адресованы эти письма, требовательно пишет одному из своих корреспондентов: «Вы пишете, что ваш друг взял в плен и привел сразу двух генералов. В таких серьезных делах нельзя допускать вольностей. Это оскорбляет тех, кто дрался и погиб на островах за нашу Родину...»
А другому пишет: «Уточните. Ваша береговая батарея № 24, установленная севернее Кихельтона, прикрывала западные подходы к Сааремаа и оборонять проход в Рижский пролив не могла — это не ее сектор».
Нигде, ни в одном из писем нет возмущения, сожаления о то, что было, о том, что держались до конца, хотя многим из них, израненным и обессиленным, пришлось потом провести немало страшных месяцев и лет в фашистских тюрьмах и концлагерях.
Есть письма, в которых защитники Моонзунда рассказывают родственникам боевых своих товарищей, как погибали эти самые товарищи. И эти письма потрясают до слез... Вот Семен Николаевич Радченко пишет брату своего друга Сергея Чалого: «Сто двадцать дней и ночей не прекращалась битва за остров Даго (Хийумаа). По два-три раза в день мы ходили в атаку на немцев. Последний бой мы приняли 22 октября 1941 года возле маяка, в двух-трех метрах от воды. Сергей был ранен в голову и в руку. Я успел его перевязать и положить за большой камень. Ноги его уже были в морской воде. Дальше идти было совсем некуда».
Нет, вы представляете себе эти последние метры, эти последние шаги, за которыми уже не было жизни?
Семен Радченко рассказывает в письме, что сам был тяжело контужен и потерял сознание. Вместе с Сергеем, неподвижные, истекающие кровью, они пролежали до утра, а потом их взяли немцы. Остров после тяжелой четырехмесячной обороны был захвачен врагом.
Вместе с другими ранеными защитниками островов немцы перевезли Радченко и Чалого в Латвию (где-то возле г. Резекне). Было очень тяжело. По 8-10 дней раненым не давали воды. Каждый день от голода и жажды, от ран умирали по 500-600 человек. А Сергей, пишет Радченко, все просил воды, и он, Семен, со старой консервной банкой полз, каждую минуту ожидая выстрела, чтобы принести умирающему воды. И говорил ему: «Держись, держись, вот поправишься, убежим к партизанам». Но видел, что Сергей уже умирает, что осталось совсем немного. Да и как можно было выжить в этом аду?
Вместе с другими умершими, пишет Семен Радченко, Сергея зарыли в огромной яме за лагерем. В этой могиле, как считает Семен, 50 тысяч мертвых. А самому Радченко, как коротко сообщает он в конце письма, «удалось дожить до весны и бежать...»
Мы не знаем, нашли ли родственники Сергея Чалого то место, где он лежит вместе с другими мертвыми. Мы не знаем, обозначено ли вообще как-то это место. Мы не знаем, жив ли сам Радченко. Судя по письмам, в 1966 году он, во всяком случае, мог писать... И остается только удивляться, как он мог все это выдержать и остаться живым?
Но главная тема писем — это, конечно же, капитан Стебель. О нем пишут с восхищением, с гордостью, даже с какой-то полускрытой нежностью. И с неизбывной болью... Эту боль ощущаешь почти физически.
Судя по письмам, этот капитан был перед началом войны на Сааремаа командиром учебного отряда, потом командовал знаменитой 115-й батареей, которая держалась до конца.
Невозможно спокойно читать эти письма, скупо рассказывающие о том, как его бойцы, последние защитники острова, израненные, полуживые, были захвачены немцами. Перед этим они еще успели разбить молотком дальномер, телефонную связь, стереотрубу. Последним, что было, они подорвали орудие. Ничего не должно было достаться врагу. А сами, безоружные, беспомощные, они еще пытались отбиваться штыками. Но...
Бывший дальномерщик батареи Стебеля рассказывает в письме, что две девушки-эcтонки нашли его, раненого, и пытались переодеть в гражданскую одежду. Но он решил, что был матросом и умрет как матрос...
А в других письмах рассказывают, как пытались спрятать от немцев раненого Стебеля, прикрыть его своими спинами. Старались даже натянуть на него, полуживого, чью-то рубашку, чтобы немцы не догадались... Но кто-то из кайтселийтчиков указал на него пальцем: «Вот он, Стебель...»
Григорий Александров, тоже бывший защитник Моонзунда, пишет, что был со Стебелем в одном концлагере в Валга. Всему лагерю было известно, пишет он, что немцы предлагали Стебелю восстановить уничтоженные им батареи и обещали ему звание полковника и свободную жизнь. Но капитан не согласился, и тогда гитлеровцы увезли его, а через неделю вернули в лагерь избитым, измученным до последней степени. Он лежал на нарах, пишет Александров, и товарищи приносили ему кто что мог, то кусочек хлеба, то замшелую, но все же свеклу. В июне или в июле, рассказывают защитники Моонзунда, всех выстроили на плацу, вывели на середину Стебеля и на глазах у всех начали над ним издеваться. Нещадно били палками. А потом снова предлагали служить «великой Германии».
Но он, как пишет Александров, обливаясь кровью, сказал, что может служить только своему народу и своей армии. Тогда его потащили к проволочному заграждению и там, возле рва, где хоронили умерших, расстреляли.
Вот странно, пишет Александров, капитану Стебелю старался помочь начальник полиции лагеря, казах по национальности, хотя над другими пленными издевался. Быть может, уважал спокойную твердость, гордость Стебеля? Для всех в лагере, пишет Александров, он, Стебель, был героем.
А в других письмах пишут, что тоже видели расстрел Стебеля, но все же им кажется, что в последнюю минуту он бежал. Так уж хотелось, наверное, этим людям, чтобы капитан Стебель остался живым, так хотелось им верить, что такие люди не умирают.
Что ж, они и не умирают. Они живы, пока о них помнят...
Вот она передо мной, толстая папка с десятками, сотнями листков, пожелтевших от времени и исписанных разными почерками. Это письма, воспоминания бывших защитников Моонзунда. Когда-то много лет назад их начал собирать Терентий Максимович Зубов, генерал-майор в отставке, тогдашний руководитель секции ветеранов войны. Возможно, он хотел, чтобы была написана книга. Может быть, собирался передать эти письма в музей. Но не успел... И когда он умер, папку забрал кто-то другой, потом третий. Чуть ли не три десятка лет она передавалась из рук в руки. Потом ее долго хранил у себя Георгий Иванович Поцелуев. Он и принес ее к нам, очевидно, рассчитывая, что журналисты сумеют сохранить. Может быть, так оно и будет. Пока будет жить газета, пока в редакции будут журналисты, для которых тема войны, памяти о живых и мертвых остается близкой, папка будет сохранена. Ну, а потом ее, возможно, подхватят новые поколения газетчиков. И тоже будут хранить бережно, время от времени открывая папку, перебирая эти пожелтевшие листочки.